На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке

После церемонии в Национальном дворце полпред сменил фрак на костюм и вечером отправился в Школу Сан-Ильдефонсо на встречу с коммунистами, рабочими и другими «симпатизёрами». Актовый зал школы вместил полторы тысячи человек. На мероприятии председательствовал известный художник Давид Альфаро Сикейрос, присутствовали ведущие руководители компартии. Встреча длилась четыре часа. Посланца Советской России не хотели отпускать. Пестковский говорил по-английски. На испанский язык его переводил Бертрам Вольф, коммунист из США. Каждая фраза полпреда сопровождалась овациями. Эмоции захлёстывали аудиторию. Затем выступил Вольф и процитировал фрагменты из письма героя мексиканской революции Эмилиано Сапаты одному из своих соратников. Сапата сравнил мексиканскую и большевистскую революции, назвал их спасительными для человечества. Кто-то из присутствующих прочитал стихи о Ленине и сразу же после этого запел «Ла Валентину», песню, посвящённую героине мексиканской революции. Сотни голосов подхватили это популярное в стране «корридо».

«О чём песня? – спросил Пестковский Хайкиса. – По-моему, ритм у неё не слишком революционный».

«Верно замечено, – усмехнулся Хайкис. – Поют о судьбе-злодейке, фатализм в чистом виде. Но мексиканцам такие сюжеты нравятся, ведь герой песни презирает смерть. Содержание примерно такое: Даже если появится сам дьявол, я знаю, как умереть, и сумею это сделать. Я в пыли лежу перед тобой, Валентина, и если завтра мне суждена смерть, почему не сегодня – раз и навсегда?»…

Вскоре «дипломатический коллектив» пополнился: до Мексики добрались Виктор Волынский [2] и Григорий Лапикян. К этому времени Лев Хайкис подыскал двухэтажный особняк с просторными комнатами в центре столицы. Именно там, по адресу Колония Эскандон, улица Рин,

2

Волынский (Рабинович) Виктор Яковлевич (1882–1934) – профессиональный революционер. Был осуждён на 12 лет каторги. После побега перебрался за рубеж, жил и работал в Англии, Аргентине и других странах. Вернулся в Россию в 1918 г. Заведовал отделом агитпропа Одесского обкома КПБ(У). В конце 1920 г. был направлен на работу в Наркоминдел, служил первым секретарём в советских полпредствах в Латвии, Эстонии и Мексики. В 1934 г. был направлен в Китай, где умер от рака желудка.

37, и разместилось полпредство. Обязанности распределились следующим образом: правой рукой Пестковского был Хайкис, секретарём по печати (пресс-атташе) – Волынский, атташе по вопросам труда – Лапикян. Цейтлин исполнял обязанности делопроизводителя и печатал на машинке документы (в учётных документах мексиканского МИД он так и значился – mecan'ografo).

Надо ли говорить, что за полпредством и его сотрудниками с самого начала была установлена негласная полицейская слежка. Копии отчётов поступали в посольство США. Особенно подозрительным казался американским дипломатам Григорий Лапикян, который не хуже любого старожила ориентировался в столице, с завидной лёгкостью заводил связи и обладал цепким глазом, умело выявляя слежку. Они считали, что Лапикян на самом деле был «чекистом», который изучает американцев, живущих и работающих в Мексике, чтобы потом привлечь их к шпионской работе. В подобной же деятельности подозревались Бертрам Вольф и его жена Элла из близкого окружения Пестковского. Ходили слухи, что Элле «доверяли» дешифровку приходивших в полпредство телеграмм из Москвы [3] . В США супруги Вольф были включены в список «подрывных элементов», представляющих повышенную опасность [4] .

3

См.: Спенсер-Гроллова Даниэла. Время Эллы Вольф // Латинская Америка. 2001. № 10. С. 90.

4

В 1925 г. Бертрама Вольфа выслали из Мексики в США за организацию забастовки железнодорожников. В годы холодной войны он изменил «делу коммунизма» и стал антисоветчиком, экспертом Госдепартамента по идеологическим вопросам.

Пестковский находился в сложной ситуации: помимо обязанностей дипломатических ему приходилось (тайно) заниматься коминтерновскими вопросами. Настороженность властей вызывали регулярные контакты сотрудников полпредства с местными коммунистами. Дипломатов часто приглашали на мероприятия, чтобы они рассказали об успехах советского строительства, просили предоставить литературу и периодику, издаваемую в СССР, показать новинки советского кинематографа. Как правило, «новинки» несли в себе мощный пропагандистский заряд: «Забастовка», «Броненосец «Потемкин», «Мать» и другие фильмы.

Приглашая мексиканцев на приёмы в полпредстве, Пестковский не придерживался «классового подхода». Он отлично понимал, что для объективного «считывания» обстановки в Мексике необходим максимально широкий круг общения. На приёмах можно было увидеть крупных предпринимателей, профсоюзных деятелей, влиятельных чиновников, дипломатов, художников, артистов, писателей и, конечно, членов Общества друзей. Многоголосая толпа в приёмном зале представляла экзотическое зрелище, своеобразный «Ноев ковчег» персонажей социально-политической и культурной жизни Мексики.

Президенты на приёмы в полпредство не приходили, хотя приглашения им направлялись. Всякий раз предельно вежливо объясняли, по какой «убедительной причине» вынуждены отказаться. Чаще всего: слишком много работы. Или: приглашение пришло поздно, есть другие, ранее намеченные обязательства. В частности, президент Плутарко Элиас Кальес старался как можно реже фигурировать рядом с «эмисариос совьетикос». Причина для этого была. Кальес пытался «пробить» закон, обязывающий применять к нефтяным компаниям США и Европы статью конституции, по которой все месторождения полезных ископаемых, включая нефть, были исключительной собственностью Мексики. Реакция США была максимально резкой: американский посол в Мехико назвал Кальеса «коммунистом», а госсекретарь разразился неприкрытыми угрозами.

Старался не «светиться» в полпредстве генеральный секретарь Компартии Мексики Рафаэль Каррильо: мол, не стоит давать лишнего повода для антисоветских кампаний.

Среди тех, кто бывал на приёмах, следует упомянуть экономиста Хесуса Сильву Эрцога, будущего посла Мексики в Москве. Дружеские отношения сложились у Пестковского с Рамоном де Негри, мексиканским политиком и дипломатом, который был весьма информированным собеседником. До назначения на пост министра сельского хозяйства и развития Негри служил в США консулом, а потом был временным поверенным в делах. Сведениями о закулисных аспектах американской внешней политики Негри охотно делился, часто повторяя при этом: «Мексике не повезло с соседом на северной границе, с Канадой было бы легче».

В дипломатическом корпусе знали, что Пестковский предпочитает «неформальный» стиль одежды, протоколом и этикетом пренебрегает, если знает, что собеседник готов к этому «маленькому восстанию против буржуазных церемоний». Поэтому неудивительно, что однажды художник Диего Ривера пришёл на приём в испачканном краской комбинезоне. Работая над муралью, он поздно вспомнил о приглашении и, бросив кисть, помчался в полпредство, поскольку обещал Пестковскому присутствовать.

Карлтон Билс, журналист из США, посещавший полпредство, описал Пестковского как человека корпулентного, с отменным здоровьем, смоляной бородой, жёлтыми от табака зубами. Полпред был человеком с характером, умел настоять на своём, и потому иногда воспринимался мексиканцами как человек упрямый, вспыльчивый и резкий до агрессивности. Однако, как типичный поляк, он мог быть воплощением любезности, тактичным и предупредительным. Пестковский хорошо владел английским, французским и немецким языками, за время пребывания в Мексике освоил испанский язык. О Марии Наумовне, жене Пестковского, сохранились тёплые отзывы: это – внимательная добрая женщины, которую гораздо больше беспокоят домашние дела, чем протокольные обязанности. За подготовкой угощения для приёмов и процедурой заваривания чая, который обычно предлагали гостям, следила именно она. Чай был действительно крепким и ароматным, и многие «визитёры» впоследствии упоминали о нём в мемуарах.

Полпред сетовал на то, что из Москвы редко поступают конкретные руководящие указания, запрашивал дополнительные средства на представительские цели, чтобы приглашать друзей на обеды в миссии и налаживать с ними доверительные отношения. Деньги также требовались для печатания газеты «Либертадор», с помощью которой Пестковский надеялся «расширить» идеологическое влияние полпредства на страны Латинской Америки. И ещё он хотел издавать посольский бюллетень, чтобы регулярно информировать мексиканцев о советских достижениях. На эти публикации полпред просил немного, не более трёхсот долларов ежемесячно, впрочем, без успеха, денег в казне всегда не хватало.

В размеренную жизнь полпредства иногда «врывались» гости из Союза. Самым заметным событием стал приезд в Мексику поэта Владимира Маяковского. С его появлением 9 июля 1925 года размеренное существование небольшой советской колонии в Мехико было нарушено. Как позднее вспоминала жена Пестковского, «вместе с ним под крышу полпредства словно вошла сама большая, радостная, шумная московская жизнь» [5] . Тёплый приём настолько тронул Маяковского, что он уже на следующий день после приезда перебрался в полпредство с двумя «безразмерными» чемоданами. «Во-первых, это приятней, – сообщил он близким в Москву, – потому что и дом хороший, и от других полпредств отличается чрезвычайной малолюдностью. Во-вторых, это удобно, так как по-испански я ни слова, и всё еще путаю: грасиас – спасибо, и эсккюзада – что уже клозет. В-третьих, и деньгов нет, а здесь складчина по

5

См.: Кэмрад С. Полпред стиха // Дружба народов. 1958. С. 207.

2 песо (2 руб.) в день, что при мексиканской дороговизне сказочно».

Первые впечатления поэта от мексиканской столицы были не самыми лучшими: «Город же Мехико тяжёл, неприятен, грязен и безмерно скучен. Я попал не в сезон (сезон – зима), здесь полдня регулярно дождь, ночью холода и очень паршивый климат, т. к. это 2400 метров над уровнем моря, – поэтому ужасно трудно дышать и сердцебиения. Что уже совсем плохо».

К советскому поэту первым примчался за интервью корреспондент газеты «Эксельсиор». Маяковский пригласил его на плоскую крышу полпредства, где были расставлены шезлонги, на которых по вечерам иногда отдыхали сотрудники, наслаждаясь мягкой вечерней прохладой. Сохранился снимок, сделанный Элли Вольф. Она была своим человеком в семье полпреда, вот и воспользовалась удобным случаем, чтобы запечатлеть прославленного пролетарского поэта. Переводчиком был эмигрант Витас, то ли чех, то ли хорват, то ли латыш, владевший кроме русского испанским и английским языками. Витас был высокого роста, выше Маяковского, и когда они шли рядом по улице, то неизменно привлекали внимание невысоких в большинстве своём мексиканцев. Переводчик сопровождал Маяковского на некоторые встречи и по его просьбе делал вырезки из газет с интервью и статьями о нём [6] . Встреч было столько, что Витас по просьбе поэта заказал «в срочном порядке» визитные карточки с его именем – Vladimir Majakovsky.

6

В 1930 г. Маяковский составил из этих вырезок альбом, который был показан на его выставке «20 лет работы».