На запретном берегу

Наблюдая за тем, как готовится к выступлению его будущая армия, Конан все больше утверждался в мысли, что его способ стяжания славы и богатства ничуть не хуже способа Маздока. С годами варвар начинал ценить не славу, но путь к ней, не обретение сокровищ, но их поиски. Жажда приключений все еще была в нем больше смутного желания оседлой жизни. Он пока предпочитал наниматься на службу к какому-нибудь королю, чем становиться королем самому. Обычно поручения, выпадавшие ему, оказывавшись сопряженными с большим, почти смертельным риском — что ж, он шел на него. Самой главной — и трудноисполнимой задачей при этом становилось соблюдение первого правила любого наемника: никогда не принимать близко к сердцу беды того, кто платит тебе за риск, чтобы в момент действительно смертельного риска выбирать между деньгами и жизнью, не более того.

Правда, в этот раз Конан справедливо опасался, что данное правило не будет соблюдено вовсе.

Но окончательное решение — во что бы то ни стало найти загадочный цветок — Конан принял не после бесконечных слез и уговоров Руфии, они как раз едва не отвратили его от этого похода. Услыхав впервые от Каспиуса о серебряном лотосе, Конан, ни разу не встречавший его в своих странствиях, сильно сомневался, не выдумал ли его безымянный автор древней рукописи. Его сомнения были очень скоро развеяны.

И ночные кошмары, и обычные сновидения мало беспокоили варвара, он редко их помнил и никогда не придавал большого значения. Но, живя в городе, где все были одержимы одним и тем же сном, и он подхватил ту же заразу. Все пять или шесть ночей, проведенных в Баалуре, он тоже видел повторяющуюся картину, но так и не смог определить, кто наслал ее — ведьма Зерити или противостоящие ей светлые силы.

Он видел колдунью, прекрасную и нагую, кружившуюся в дикой пляске у своего каменного алтаря, и то темное нечто, выползающее из гробницы, к которому был устремлен ее горящий взор. Но вокруг черной сожженной земли, островком тьмы возвышавшейся над серебряным светом, дрожало и колыхалось целое море цветов. Они были огромны, их упругие лепестки, мерцающие в лунном свете, казались искусно выкованными из металла.

Увидев этот сон в первую ночь, Конан удивился, но, когда то же повторилось и на вторую, и на третью ночи, он наконец согласился с Каспиусом, утверждавшим, что сама судьба привела киммерийца в их город. Серебряный лотос существовал на самом деле, и Зерити охраняла его.

Конан вышел на широкие ступени внешнего подъезда ко дворцу. Здесь уже стоял король. Внизу приветственно гудела толпа. Король Афратес поднял руку, призывая к молчанию.

— Сегодня, — начал он, — храбрейшие из нас выступают в поход, из которого, быть может, не вернутся. Но они уносят с собою наши чаяния, нашу надежду на спасение. В их колчанах стрелы, которые вы ковали день и ночь, на их плечах кольчуги, которые вы плели, они будут спать в шатрах, которые наши женщины соткали и сшили за три дня. И если будет на то воля наших богов, они вернутся с победой и наша возлюбленная принцесса будет здорова, а с нею и весь город. Поэтому воспрянем духом и будем уповать на лучшее! Восславим героев, моля богов даровать им победу, и да отыдет от нас зло!

Последние слова короля потонули в восторженных криках многотысячной толпы.

Проводить выступающий отряд вышли все члены королевского совета. Здесь были и верховный жрец Митры, и Каспиус, и мрачный военачальник Шалманзар, и Турио, его тень при Конане. Рядом с мужем, опираясь на его руку, стояла Руфия, с лицом бледным и озабоченным. Пестрая толпа придворных в златотканых, сияющих на солнце одеждах, в искрах драгоценных камней являла собой весьма красивое и одновременно весьма угнетающее зрелище. Почти у всех был заспанный и нездоровый вид, усталость и обреченность читалась во всех глазах.

— Что ж, значит, в путь! — выкрикнул Конан, торопясь уйти, пока не утихло воодушевление. Он не любил мрачных проводов и еще более не любил произносить длинные речи. — В Асгалуне нас уже ждут корабли, мы и так потратили на сборы много дней.

— В путь! — откликнулся эхом Афратес. — Мы ждем вас к началу зимы, живыми и невредимыми. За вас будет молиться весь город.

— Да пребудут с вами благословение богов и наши молитвы, — тихо сказала Руфия.

Конан кивнул и сбежал по ступеням вниз, вспоминая те полные мольбы, тоски и муки слова, которыми напутствовала она его нынче ночью, пробравшись в его спальню.

Он быстрым шагом пошел вдоль строя к голове колонны. Отовсюду слышались приветственные выкрики, толпа встречала его оглушительным воем. Глянув вбок, Конан с удивлением обнаружил, что Каспиус сбежал по ступеням вслед за ним и идет рядом, не отставая ни на шаг.

— Ты все еще не оставил своей безумной затеи? — сердито крикнул ему Конан, зная, что за гулом и выкриками его никто, кроме лекаря, не услышит. — Что за дикая мысль — ехать с нами? — Он склонился ближе к уху старика и тихо сказал: — Остановись, еще не поздно!

Каспиус, с теми же кругами под глазами и бледным лицом, что и у остальных царедворцев, упрямо помотал головой:

— Нет, мой доблестный военачальник, я не останусь в стороне. Мои вещи уже погружены, я еду с вами.

— Зачем? — хмурясь, пожал плечами Конан. — За верной смертью? А как же твой долг, твои обязанности королевского лекаря? Ты бросишь короля, Руфию и бедную Исмаэлу? Неужели же тебе здесь мало забот, что ты хочешь непременно новых?

Но Каспиус даже не замедлил шага, хотя угнаться за Конаном ему было непросто.

— Я уже говорил вам, что оставляю во дворце всех своих учеников. Они сведущи в искусстве врачевания не хуже, чем я. Я достаточно успел изучить состояние принцессы и составил необходимые препараты, чтобы поддерживать в ней искру жизни так долго, как это только возможно. Большего я сделать не могу, и мое присутствие во дворце ничего не изменит. Исцелит ее только серебряный лотос.

— Ну ладно, а ты сам? Судя по твоему виду, ты не блещешь здоровьем, да и не молод уже, — заявил Конан нарочито грубо, еще надеясь отговорить лекаря. — Ты и в самом деле думаешь, что долго выдержишь такое изнурительное путешествие, как наше?

Усталая улыбка лекаря сказала Конану, что Каспиус понял его нехитрую игру. Киммериец с досадой отвернулся, пробормотав что-то бранное.

— Сейчас вопрос скорее в том, как долго я еще выживу в этом городе, — серьезно сказал старик, качая седой головой. — Я, конечно, ни разу не бывал в Стигии и южных королевствах, но когда-то немало попутешествовал по свету. А мое ремесло и знания помогут сохранить нам не только мою жизнь, Конан. Я неплохо ориентируюсь по звездам и кое-что смыслю в погоде; это тоже может вам пригодиться. Ну и, в конечном итоге, только я смогу определить, подойдут для моего лекарства найденные нами цветы или нет. И только под моим руководством мы сможем заготовить и привезти сырье. Король и королева одобрили мое решение и позволили оставить на время пост придворного лекаря. Поэтому примите меня в отряд и постарайтесь извлечь всю возможную пользу из моего присутствия, господин главнокомандующий. — Он церемонно поклонился Конану. Тот фыркнул. — К тому же, если я правильно понимаю природу этой болезни, по мере удаления от города всем нам должно становиться легче и легче, — весело добавил Каспиус. — Глядишь, к концу путешествия я буду выглядеть здоровым юношей.

Киммериец сдался. Каспиус был прав: лекарь и астроном незаменим в любом походе. Но теперь Конану предстояло еще и охранять старика, чтобы тот вернулся из этого похода и приготовил свое чудодейственное лекарство.

— Второй раз говорю тебе: умеешь ты находить убедительные доводы, — проворчал он. — Но я думал, что ты разумнее распорядишься оставшимися тебе годами. Езжай с нами, раз так хочешь.

Во главе колонны бил копытом по брусчатке мостовой огромный черный жеребец, его еле удерживал под уздцы уже сидящий верхом оруженосец. Каспиус проворно забрался по спицам колеса в головную повозку.