На железном ветру

Михаил засмеялся, что же касается Поля, то, скорее всего, он даже не заметил свою шутку. Чуть хмурясь, начал «лекцию».

— Перед тобою револьвер-самовзвод системы наган семизарядный, так называемый офицерский. Есть еще солдатский наган. Но у того курок для выстрела надо каждый раз взводить пальцем. Теперь наблюдай. Чтобы разрядить эту штуку, я отодвигаю щечку и... раз... раз... раз...

Поль легонько покрутил барабан, и на его ладонь высыпалось семь золотистых патронов с округлыми пулевыми головками.

— Теперь заряжаю, наблюдай. Отодвигаю щечку... раз...

Поворачивая барабан, Поль просунул в отверстие сверху все семь патронов.

— Наган заряжен. Взгляни на барабан спереди, видишь — пули на месте. Теперь ставлю на боевой взвод. Оружие к стрельбе готово.

Начиная испытывать нетерпение, Михаил протянул руку за наганом.

— Подожди, — остановил Поль. — Хочешь стрелять — сам разряди и заряди.

«Ученик» без особых усилий повторил все манипуляции «учителя».

— Молодец, Донец!

Поль порылся в карманах, вынул пустой спичечный коробок, установил на выступе стены над газетным листом.

— Целиться умеешь?

— Умею.

— Под нижний обрез. Не торопись. Спуск не рви, нажимай плавно. На все про все дается тебе семь патронов. Коллега имеет привычку выговаривать за перерасход.

Михаил с удовольствием ощутил в ладони рубчатую тяжесть оружия. Целился тщательно и долго. Выстрел оглушил, и наган едва не вывернулся из пятерни. Пуля выбила на серой стене щербинку в вершке над коробком.

— Так стрелять — не надо и целиться, — заметил Поль.

Остальные шесть выстрелов принесли больше успеха. Коробок, правда, не пострадал, но пули вокруг него легли кучно.

— Для первого раза неплохо, — утешил «учитель», забирая у Михаила наган. Заново зарядил, как бы по рассеянности вскинул, выстрелил. От коробка полетели щепки.

Михаил смотрел на него разинув рот, как на чудотворца.

— Да ведь ты не целился!

— Целился, только рукой, а не глазом, — улыбнулся Поль.

— ?!

— Ну, как тебе объяснить, — я вроде бы вижу рукой... — Беззаботно — брось, мол, ломать голову над чепухой! — хлопнул Михаила по спине. — Словом — мистика. Айда лучше по домам — успокоим пап и мам.

С каждой минутой, проведенной в обществе этого парня, интерес Михаила к нему возрастал.

Вместе вышли на улицу, не сговариваясь, свернули направо.

— Почему тебя целыми днями не видать? — спросил Михаил.

— В конторе-то? Участвую в розыске иголки в стоге сена. Ужасно скучаю по злоязычной Симе и прочей интеллигенции.

— Слушай-ка, Поль... Ты вот часто говоришь стихами — это само собою получается? Или сочиняешь?

— Тренируюсь, — серьезно сказал Поль. — Всякое дело требует тренировки. А я люблю стихи...

— И сам сочиняешь?

— Ага.

Михаил не знал: верить, нет ли. Люди, сочинявшие стихи, представлялись ему небожителями, недосягаемыми для простых смертных. К тому же, поскольку его знание поэзии ограничивалось стихами из старых хрестоматий, то большинство поэтов не вызывали у него интереса. Стихи были только частью учебной программы, которую следовало вызубрить, чтобы не получить двойку. Иного значения в его жизни они не имели.

И вдруг на тебе... Свой в доску парень, да мало того — чекист... сочиняет стихи!

Поль был в сапогах, и шаги его гулко бухали на пустой, слабо освещенной фонарями улице. В такт шагам он начал произносить какие-то слова. Михаил не разбирал их смысла, но звучали они резко, дробно, как барабанный бой. Невольно шаг его приноровился к этому рвущему, толкающему ритму, и вот уже оба не шли, а маршировали по гулкой улице, и Михаилу неожиданно стал доступен смысл барабанных слов. Это, как ни странно, были стихи...

Глаз ли померкнет орлий? В старое ль станем пялиться? Крепи У мира на горле пролетариата пальцы! Грудью вперед бравой! Флагами небо оклеивай! Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!

Поль кончил декламировать, а в ушах Михаила все еще звучало: «Левой! Левой! Левой!» и ноги шагали, подчиняясь колдовскому ритму.

— Нравится?

Поль замедлил шаги. Колдовство нарушилось, распался ритм. Михаил перевел дух. Испытывая чувство, близкое к благоговению, проговорил:

— Здо-орово... Неужто?.. Поль, неужто это ты сам?..

— Ну да, сам... Это Маяковский написал. Настоящий поэт.

— Он еще что-нибудь сочинил?

— А-а-а, забрало! — почему-то обрадовался Поль за Маяковского. — Слушай еще.

Остановился под фонарем и, раскинув руки, будто собираясь обнять небо, на всю улицу возвестил:

В сто сорок со-олнц закат пылал, В ию-юль катилось лето, была жара-а, жара плыла-а... —

Поль не говорил стихи, а пел. Пел, запамятовав, должно быть, что на дворе два часа ночи, что находится на улице.

Из-за угла вывернулся чоновский патруль — трое парней с винтовками, по виду — одногодки Михаила.

— Граждане, предъявите документы, — хмуро попросил старший.

...само раскинув луч-шаги-и, шагает со-олнце в поле... —

продолжал Поль, одновременно запуская руку в карман за пропуском. Но вместо пропуска в руке у него оказался наган. Чоновцы отпрянули, старший вскинул винтовку, крикнул срывающимся мальчишеским дискантом:

— Бросай оружие!!

— Вы что, очумели?! — заорал Михаил, размахивая пропуском перед дулом винтовки. — Мы из Чека!!

Хочу испу-уг не показать — и ретиру-у-юсь задом... —

безмятежно выпевал Поль, сунув наган под мышку и роясь по карманам. Наконец, протянул ощетинившимся чоновцам красную книжечку.

Те в замешательстве переглянулись, старший миролюбиво бросил Донцову: «Ладно, валяйте» и своим: «Пошли, братва».

Ты зва-ал меня? Чаи гони, Гони, поэт, варенье... —