Наблюдатели

Первая является четко осознанным, вполне управляемым процессом, к ней прибегает подавляющее большинство людей. Вторая – бессознательный, инстинктивный процесс, такого рода ложь есть принадлежность каждого без исключения человека.

Внешняя ложь служит человеку для защиты от себе подобных, внутренняя – для защиты от самого себя. Человек окружает себя ложью, словно опутывает коконом, он живет в этом коконе всю жизнь, и первоочередная задача окружающих – разорвать этот кокон, чтобы увидеть человека обнаженным. Одновременно человек плетет свой внутренний кокон, чтобы отделиться от «я», которое в своем обнажении ужасно.

Таким образом, человек представляет собой что-то вроде оболочки, внутри и снаружи которой – ложь. Если каким-либо усилием извне разорвать не наружную, а сразу внутреннюю оболочку, то человек немедленно погибнет, то есть, все еще оставаясь в своем физическом теле, перестанет существовать как разумное существо. Для таких людей построены специальные дома, куда их забирают, и где они содержатся, как правило, всю свою оставшуюся жизнь.

Самым органичным, самым подходящим для человеческой природы является такое устройство общества, которое максимально замешано на лжи. Именно во лжи человек чувствует наивысший психологический комфорт, человек во лжи – что рыба в воде или птица в небе.

Так или иначе, любое общественное устройство замешено на лжи, и человечество перепробовало множество разнообразных моделей, но самой совершенной была та, что существовала несколько последних десятилетий на территории России. Здесь, как никогда и нигде, личное стремление к ложному гармонировало с ложными законами бытия. Человек был надежно защищен как внешним, так и внутренним коконом, но и эта цивилизация рухнула, едва состоявшись. Почему? Вероятно, причина заключается, опять же, в природном стремлении ко лжи: ведь достижение полной гармонии само по себе уже противно лжи: уравновесившись, внутренняя и внешняя ложь уничтожили друг друга как равные, взаимно противоположные векторы.

47

Лето в разгаре, но виден его конец, редкие жухлые листья, словно скрытые признаки страшной болезни… Осень! Первые пробы твоего золотого пера, дорогой ручки Parker. В Перовском парке – утки уже отдаленно и грустно кричат. Скоро пруды опустеют.

Есть только одна истина: увядание.

48

Если бы можно было не телами отдаться друг другу, но душами: душу другую в жаркой постели крутить, душу свою в разных позах другой подставлять, в душу духовную сперму принять…

49

Нет ничего на свете дороже и слаще истины. Я за истину любые деньги отдам, за истину я голову оторву.

50

Прихожу на работу, в мою милую «Кошку», в коридоре института мелькает знакомое лицо: это, без сомнения, доктор Бранин, он «не узнает» меня, ускоряет шаги, почти бежит… Я преследую его, но Бранин, сунув контрольному аппарату электронный пропуск, скрывается за дверью, ведущей в лаборатории С-14, куда у меня доступа нет.

Это уже интересно: если Бранин пользуется не временным, но постоянным пропуском, значит, он в институте не гость, значит, он давно работает здесь, а от меня почему-то скрывается.

В восьмую годовщину рождения «Юлии», 12 июля, я ждал, как обычно, звонка от Бранина, но он не соизволил; когда через несколько дней я позвонил сам, мне сказали, что доктор Бранин из отделения ушел, и не захотели сообщить, где его искать.

Итак, Бранин теперь работает у нас, и от меня скрывается. Это может значить только одно: что-то случилось с моей «дочерью».

Бедное мое сердце!

Если «Юлия», наконец, умерла, то почему Бранин не сообщил мне об этом? Может быть, кто-то донес о моих тайных посещениях? В таком случае, увольнение Бранина из клиники вполне логично, но каким образом тогда его, уволенного за нарушение врачебной этики, приняли в наш институт? Да и на какую должность?

Нет, вся эта история никак не могла бы пройти мимо меня, и дело тут в чем-то другом. Я должен найти Бранина – как можно скорее.

Бедное, бедное сердце мое!

51

Можно было стать кем-нибудь другим. Например, хирургом или преподавателем анатомии. Тогда бы я учился в меде или педе, и меня с самого начала окружали девушки, в числе которых я бы смог выбирать красавиц.

Лучше всего – если уж довести эту мысль до абсурда – стать спортсменом, бандитом, комсомольским лидером с дальнейшим переходом в бизнесмены… Отбою бы не было от красавиц.

Только здесь другая проблема: человеческая жизнь так иезуитски устроена, столь изуверски, что, решая проблему женщин, ты всегда вынужден решать проблему мужчин.

Стать спортсменом, иметь только красивых женщин, но всю жизнь общаться с ребятами, у которых вместо мозгов мышцы.

Будь у меня талант, я бы стал актером, работал бы в театре, и просто купался в женской красоте.

Честное слово, теперь, вступая в последний период моей жизни, погружаясь в собственную старость…

Да, именно вступая… Да, я уже в старости своей по колено. Образно говоря, потому что у меня развивается ангиоспазм сосудов ниже колен.

И я думаю: а что мне, в сущности, было от этой жизни надо? Может быть, мне больше всего и надо было именно этого – чтобы любили меня красивые женщины?

Тогда все это – зачем?

Зачем эта ученая степень? Эта мировая известность… В определенных кругах, конечно. Куриных кругах – среди мировых henmen’ов.

И хенвуменов – хенвуменш, таких жестких, таких в деловых костюмчиках женщин.

Боже, как кошмарны эти американки с узкими бедрами, которыми они стараются не вилять при ходьбе. Эта их омерзительное свойство – разделять деловое общение и секс. Когда, после последнего конгресса, был банкет, по-ихнему party, все эти дамы не только вырядились в вечерние платья, но и стали стрелять глазами, намекая, что их запросто можно увести на второй этаж, в туалет, и там трахнуть раком, сунув головой в унитаз.

И на кой мне тогда сдались эти куры, в конце концов, если вся моя жизнь…

52

Я кажусь себе каким-то Пьером Безуховым, с его фатальной страстью к Эллен. Мысль об этом животном меня доконает. Я не могу заснуть, сбиваю одеяло в потный ком, и едва мысли начинают путаться и таять, как вдруг все исчезает и замещается этими яркими, развратными губами, этим темно-рыжим каре…

Как она терялась в многолюдной прорве метро, покачивая бедрами, как оглянулась, улыбнувшись на прощанье, и сумочку ловким движением закинула на плечо…