Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Потому он и кричит, как дурачок, петляя между соснами. Все слова, что у него были, он уже бросил в глотку тишины. Когда Оскар настигнет брата, зажмет ему рот. Прекрати орать, недоумок!

Потому что для Оскара все выглядит иначе. Абель помешал ему смотреть на собиравших малину соседских девушек через щель в заборе. Оскар ничего не понял, поэтому и ударил Абеля. А может, просто удовольствия ради. Оскар ненавидит мир всей силой своего вытянувшегося подросткового тела.

Словно змей, он ерзал на брюхе по земле. Его шея покраснела от натуги. Припав к щели, Оскар ловил обжигающие, как дуновение огня, мгновенья. Впивался глазами то в мелькнувшую под юбкой белую лодыжку, то в обозначившуюся вдруг под блузой девичью грудь – как вдруг из леса появился этот гаденыш и принялся так орать, что девчонки бросились к забору посмотреть, в чем дело.

Оскару некуда было девать переполнявшие его силы. Он оставался равнодушен и к чтению, и к морским прогулкам, если они совершались без глухонемого. А глухонемой писал картины. Все ровесники Оскара в округе были молчаливы и озлоблены.

Они удили рыбу, валялись на сеновале или столярничали в сарае. Встречаясь с Оскаром на узкой дорожке, мерились с ним силой. Потому что Оскар приехал из города и принадлежал презренному клану дачников. И крестьянские ребятишки знали еще одно: отец Оскара не мог сказать ни слова по-человечески.

То есть: он был придурок. Сумасшедший, что днями напролет пачкал холсты в дощатом сарае. Оскар как-то пытался заговорить с деревенскими, но те ему не ответили и молча удалились в лес. А самый рослый даже плюнул через плечо. Оставались девушки из соседнего домика, такие же дачницы – две улыбчивые сестры в белых шляпах, чуть постарше Оскара. Но он избегал их. Воротник на рубахе Оскара был потерт, так же как и штаны на коленях, а отец девушек занимал пост директора в одном из стокгольмских банков. Поэтому Оскар и смущался – сын жалкого пачкуна, с трудом сводившего концы с концами. И все этот сарай, где глухонемой пишет воздух над морем. Оскар не хотел сюда приезжать. Будь его воля, он остался бы на лето в городе. Продавал бы газеты, проворачивал дела, зарабатывал деньги. Но Анна никогда ему этого не позволит.

А потому не остается ничего другого, как только пялиться на соседок через щель в заборе. Оскар бушует, как зверь в клетке. Он бьется и царапается, ползая на животе, словно хочет вырваться на свободу. Собственное тело для него – ловушка. Это его мучение и единственная радость.

Но вот за деревьями раздается голос брата, и девушки спешат к забору посмотреть, в чем дело. На мгновение Оскар замирает от ужаса, а потом, красный от стыда, устремляется в лес за недоумком. Он настигает его возле высокой сосны по ту сторону холма и одним ударом опрокидывает на землю.

Оскар пыхтит, тыча Абеля лицом в заросли брусники, бьет по голове – раздается глухой звук.

Чертов гаденыш!

Проклятый лягушонок!

Абель стихает. Одной рукой прижимая его голову к земле, Оскар другой утирает слезы. Стыд огнем выжигает ему глаза. Потом Оскар переворачивает брата на спину и садится ему на живот. Абель действительно похож на лягушку.

Он лежит смирно, не сопротивляется. Под носом Абеля кровоподтек. Он смотрит на Оскара ясными испуганными глазами. Они голубые, как у Анны, и такие чистые, что Оскар видит в них верхушки сосен и собственное лицо. Оскар отворачивается.

«И этот придурок – мой брат», – с отвращением думает он.

Оскар знает, что, сколько бы он ни бил Абеля, тот не будет ни защищаться, ни мстить, ни скулить. Если он что и перенял от брата, так это презрение к малодушию. Потому и не просит пощады, ползая у ног победителя. Никто так не жалок, как трус.

Поэтому Оскар может бить сколько угодно. И Абель напрасно напрягается, демонстрируя свое мужество – единственное, что у него осталось. Оскар ненавидит в нем совсем другое, то, что каждый раз встречает в его глазах в такие минуты, – любовь.

Потому что Абель любит брата и ищет в нем союзника в войне против молчания.

С помощью Оскара Абель надеялся устоять против всепожирающей пасти Ничто.

В тот же день, только позже, Абеля ударил глухонемой так, что мальчик отлетел к стене, беззвучно, как рыба, глотая воздух. И сейчас, прижатый к земле, Абель смотрел на брата умоляюще. Восхищение, любовь, надежду – вот что читал Оскар в глазах Абеля.

И это его взбесило. Непонятно, на что именно разозлился Оскар – на себя или младшего брата, – только он еще сильнее надавил ему на грудь и занес для удара руку. И тут Абель наконец застонал. Звук получился тихий, но у Оскара был хороший слух.

– Не бей меня.

Зрачки Абеля помутнели, а губы стали почти белыми. Но Оскар еще крепче сжал пальцами горло брата, так что у того в глазах, словно поплавки, запрыгали солнечные зайчики. Оскара чуть не вырвало, до того ему все это стало противно.

Удар пришелся по уху, голова Абеля метнулась в сторону. Потом мальчик дернулся всем телом и затих.

Абель лежал на земле, как подстреленный зверек. Оскар испуганно потрепал его по щеке:

– Абель, Абель…

Брат не отвечал и оставался недвижим. Поднявшись на ноги, Оскар поковылял к озеру и бросился в воду. У него кружилась голова и дрожали колени. Он думал, что убил Абеля. Дверь в дощатое ателье стояла наполовину открытой. Через застекленное окошко в крыше – его велел проделать глухонемой, чтобы можно было работать, – свет падал на установленную на мольберте картину. На ней волновалось иссиня-черное море с белыми барашками волн. В правом углу намечались контуры терпящего крушение судна. Художник изобразил ветреный зимний день. Очертания берегов почти не просматривались.

Оскар проскользнул в сарай. Глухонемого там не оказалось. Не успели глаза мальчика привыкнуть к полумраку, как послышался грохот – мольберт рухнул на пол. Оскар повернулся к двери. На него словно пахнуло ледяным ветром, хотя на улице стоял жаркий летний день. Оскар направился к мостику и остановился возле березок на берегу. Там его вырвало, после чего озноб прошел.

Большую часть дня Оскар просидел, прислонившись спиной к каменной опоре мостика. Он наблюдал, как медленно опускалось июльское солнце. Берег утопал в зелени. По серебристой ряби озера скользил парус. К вечеру мальчик продрог. Обернувшись в сторону дома, он увидел Анну. Она сидела в беседке, склонившись над вязаньем. Вся ее поза выражала предельную сосредоточенность. С некоторых пор Анна носила очки.

Оскар представил себе, как из ее огрубевших рук выскальзывает иголка. В последнее время волосы матери заметно поредели, а спина ссутулилась. От Анны, как всегда, веяло покоем, как будто ничего не случилось. Оскар сидел, не решаясь подняться. Холод время от времени все еще пробегал по его спине. Глухонемой не показывался. Спустя некоторое время, когда горничная позвала на ужин, у мальчика засосало под ложечкой от голода.

Оскар поднялся на крыльцо. В нос ударил запах масляной краски.

Глухонемой выглядел взволнованным и делал Оскару какие-то знаки. У мальчика перехватило дыхание. Пытаясь сосредоточиться на ловких отцовских пальцах, он внезапно осознал суть вопроса: не знает ли Оскар, кто пробрался в ателье и опрокинул картину? Оскар посмотрел в карие глаза глухонемого и отрицательно покачал головой. В его ушах отдавался грохот падающего на пол мольберта.

Отец быстро повернулся и пошел вверх по лестнице. Оглянувшись на приоткрытую дверь, Оскар увидел Абеля, направлявшегося к дому по гравийной дорожке. Брат был бледен как смерть, со следами запекшейся крови под носом, и едва переставлял ноги. Уставившись в пол, Абель ступил на лестницу, ведущую на второй этаж, и начал подъем, держась за деревянную стену с отслаивающейся краской. Дойдя до последней ступеньки, он поднял голову. Перед ним стоял отец.