Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Она ушла, оставив тяжесть на сердце сына, в очередной раз засомневавшегося в своей правоте.

Собственно говоря, ничего особенного не произошло. Просто теперь Абель работал с отцом не так часто, как раньше. Он изучал декоративное искусство в художественной школе и всерьез подумывал сменить тематическую живопись на орнаменты и арабески. Кроме того, Абеля привлекли к реставрационным работам в Грипсхольском замке.

Но глухонемой писал, как привык. Не знаю, был ли виноват в этом сын, но его противостояние новой живописи стало еще ожесточеннее. Сульт все больше замыкался в своих излюбленных мотивах, увлекаясь то игрой солнечных лучей на поверхности моря, то белесыми полосками света над горизонтом, то отражением берега в лучах закатного солнца, похожих на расплавленный металл. Краски гасли на его полотнах, словно во время снегопада, растворяясь во всепоглощающем белом свете.

Если в этом и состояла его месть, голос ее был неумолим. Потому что контуры предметов растворялись, краски размывались, как в белом тумане. Наконец прекратилось и движение. Сульт отказался от масла, посчитав его слишком навязчивым, а в акварелях словно стремился вернуться к первоначальной белизне бумаги, подчеркивая тем самым мимолетность натуры.

Так снег ложится на заледеневшую поверхность озера в сером свете сумерек. Так затуманивает ландшафт белый дымок поземки. Предметы на картинах словно рассеивались, становясь неосязаемы.

При этом в его мастерской, равно как и в распорядке дня, мало что изменилось. Сульт все так же прогуливался по излюбленным местам в городе, и никто не мог понять, счастлив он или глубоко несчастен. Художнику было за пятьдесят. Возможно, сын ошибался, полагая, что отец сильно ограничивает себя в выборе натуры и красках.

Так или иначе, все это время глухонемой продолжал писать свои белые картины.

Жена по-прежнему принимала заказы: большой морской пейзаж, фрегат, застигнутый штормом, маяк на взморье. Подобные сюжеты были Сульту не в новинку, ими он кормил семью. Не успевало полотно высохнуть – Анна уносила его из мастерской.

После этого Сульт откладывал масло в сторону и возвращался к своей настоящей работе, погружая мир в белое забытье.

Испытай меня, Господь, читающий в сердце человеческом.

Пойми мои мысли, если ступил я на путь нечестья.

Наставь меня на путь истинный.

Родителям Оскар писал редко, казалось, только для того, чтобы успокоить Анну. Тон его писем был неизменно бодрый. Он совершил несколько кругосветных путешествий, как перчатки меняя корабли и капитанов. И вот он наконец сошел на берег. В Батавии, на Яве, куда ходил и дедушка на «Фаншоне».

После этого он отправился в город под названием Сурабая, расположенный на побережье, и нанялся бухгалтером к одному голландцу, владельцу многочисленных кофейных и сахарных плантаций. Климат здесь лучше, чем в Батавии, которая известна невыносимой жарой. Он весел и здоров, работает много и небезуспешно. Его месячное жалованье составляет сто пятьдесят гульденов, что, вообще говоря, не так много. Однако в перспективе, если только он останется на этой должности, оно обязательно увеличится.

Кое-кому из голландцев удалось сколотить здесь баснословное состояние на посреднических операциях, и в будущем Оскар тоже видит себя маклером. Он цепляется за любую возможность, однако не стоит уподобляться некоторым несчастным европейцам, хватающимся за любые безумные аферы. Такие компании не для него, писал Оскар. Слава богу, с головой у него все в порядке (в этом месте Анна, которая переводила письмо Сульту, рассмеялась, однако тут же прикусила губу), а работы он не боится.

В ближайшее время они вряд ли увидятся, писал Оскар. Разве годика через четыре, когда он накопит достаточно денег, чтобы открыть собственное дело на родине. И там уж можно будет готовиться к свадьбе (здесь Анна одобрительно кивнула, словно заглаживая вину за неуместный смешок), потому что только тогда и не раньше он сможет жениться на Марии. Родители должны простить Оскара за то, что редко им пишет. Он работает почти круглые сутки, а ведь невеста тоже ждет весточки.

Глухонемой следил за движениями Анны, не меняясь в лице. Он сидел на своем обычном месте за столом. Его красивое лицо скрывала тень, руки лежали на скатерти. Абель не мог понять, что отец думает об отъезде старшего сына. Разве не были они всегда чужими друг другу? Оскар никогда не интересовался тем, чем занимался отец. Еще подростком он привык говорить о нем не иначе как в снисходительном тоне.

Однако перед самым отъездом Сульт пригласил Оскара к себе в мастерскую, где они провели несколько часов за закрытой дверью наедине. Оскар вышел оттуда красным, как рак.

О чем они беседовали? Оскар молчал. Вероятно, этот разговор Сульт планировал давно. Быть может, речь шла о будущем Оскара, не исключено, что и о его спешном увольнении из военно-морского училища. В адресованных родителям письмах брата Абелю слышались заискивающие нотки, словно тот пытался в чем-то убедить не только отца, мать и Абеля, но и самого себя.

В целом тон писем оставлял у Абеля странное впечатление. Непривычно серьезный, он казался неискренним. Однако успехи Оскара впечатляли. У Абеля не оставалось сомнений в блестящем будущем брата. Голландские слова, которыми изобиловали письма Оскара, звучали как заклинания – волшебный ключ к счастливой жизни в далекой стране.

В июне, накануне праздника летнего солнцестояния, Абель увидел в газете объявление о смерти Сары. Безутешный супруг остался с маленьким ребенком на руках. Абель сидел за письменным столом, а в ушах у него отдавался гул раскачивающегося медного колокола. Тут он заметил, что газета в руках дрожит. На мгновение Абелю показалось, что он стоит на узком перешейке посреди клокочущего моря. Словно Оскар улетел в небо, пробив в нем брешь, на землю устремились мощные воздушные потоки. И на земле начался хаос.

Смерть Сары свидетельствовала, что теперь возможно все. Потому что Оскар, который был в ней виноват, ушел безнаказанным. Головокружение не проходило несколько дней. Абелю чудилось, что Земля сошла со своей орбиты и под ногами разверзается пропасть. Вскоре Абель повстречал на улице приятеля Отто, который подтвердил, что Сара покончила с собой. Она сделала это в состоянии глубокого душевного смятения.

Абель долго носил объявление в кармане. Он не мог найти в себе силы написать Оскару. Но в конце лета вырезка снова попалась ему на глаза. И тогда Абель вложил клочок газеты в конверт, на котором вывел имя и адрес Оскара в городе Сурабая. Он хотел сопроводить листок какими-нибудь разъяснениями, но мысли в голове путались. В конце концов Абеля хватило только на короткое приветствие, под которым он поставил свою подпись.

Ответ пришел спустя несколько месяцев.

Тон адресованного Абелю письма был вполне доброжелательным. Оскар писал о погоде, климате, своих делах и о том, как скучает по их совместным морским прогулкам. В конце стоял постскриптум: передавай привет шхерам и «Триумфу».

Больше ничего. Все, что Оскар успел настрочить, когда у него выдалась свободная минутка.

Абелю нравилось в Грипсхольме, он любил запах гипса, свежей древесины и разговоры с рабочими. Там он измерял, вычерчивал, стучал молотком, выпиливал, носил камень и бревна, научился штукатурить.

Физический труд избавлял от ненужных мыслей. Осеннее солнце ложилось на стены золотистыми полосами. Присев отдохнуть в высокую оконную нишу, Абель иногда видел мелькнувшего в замерзшей траве зайца или косулю. А потом пришла зима, и выпал снег, положивший конец его сезонной работе. Теперь Абелю ее не хватало. Городские улицы казались ему тесными и грязными, а воздух – слишком тяжелым. В Грипсхольм он вернулся только в марте и снова оказался в кругу знакомых реставраторов и мастеровых.

Абель чувствовал себя одним из них, хотя и не работал с ними каждый день по причине занятости в художественной школе. Весной свет стал ярче и обнаружил новые трещины в стенах. Реставраторы трогали их пальцами, обмениваясь идеями и опытом. А затем подошел черед художников. Абель взобрался на высокую приставную лестницу. Сантиметр за сантиметром обрабатывал он поверхность стены, готовя ее к нанесению краски и сусального золота.