Начальник милиции 1

Отлично! Стадиончик совсем рядом. Я всего лишь несколько часов в новом теле, но оно категорически меня не устраивает. Ещё бы! Рыжему два раза вломил по морде, а он даже не упал и заяву на меня не накатал за телесные повреждения. Потому что их от меня так и не получил. Я критично оглядел свои кулаки.

Надо подкачаться. Надо, надо подкачаться… Вдруг запел в голове какой-то певец из моего времени. В здоровом теле, здоровый дух, бухни разок, и он потух! – возразил я ему.

Кстати, о выпивке… Ни пить, ни курить почему-то здесь не хотелось. Хотя по моим понятиям – оно, вроде, и пора бы. Видимо, некоторые рефлексы и физиологические особенности я унаследовал от своего реципиента. Что вполне логично. Спасибо тебе, Сашок, что ты такой зожник оказался. Ну или – ботан, что вернее. В любом случае, это мне повезло – попробуем жить без зависимостей. А то, что эта жизнь новая и неизведанная, я почувствовал прямо с порога общаги. Поднялся по щербатым ступенькам. Над входной дверью меня встретила незатейливая вывеска: «Общежитие № 1 Зарыбинского мясокомбината».

О как… я, получается, рабочий или служащий в местном предприятии пищепрома? Что ж… Это чуть лучше, чем студент. Наверное…

Открыл дверь, после солнечного дня полумрак внутри показался теменью, полной опасностей и приключений. Вот она, новая жизнь… Встречай дядю Сашу.

Но эта новая жизнь нестерпимо пахла жареной селедкой, хлоркой, мокрыми тряпками и дымом “Беломора”.

Небольшой и короткий коридорчик сразу упирался в каморку со стеклом и окошком, за которым восседала необъятная, как Царь-бомба, женщина. Из-за тройного подбородка, отсутствия шеи, талии и морщин (имелись лишь натянутые складки), трудно было хоть сколько-нибудь точно определить ее возраст. Может, тридцать, а может, и пятьдесят. Бигудюшные кудри на ее голове светились хной, будто свежей ржавчиной, а во взгляде заплывших и одновременно цепких, как паучьи лапки, глаз, угадывалась неприязнь ко всему мужскому полу. Вахтерша советского общежития – бог, начальник, надзиратель, палач и цербер в одном лице.

– Здрасьте! – я приблизился к окошку.

Чуть не отрапортовал по привычке – заключенный Морозов прибыл. Да-а, что-то тут нужно вспомнить, что-то – узнать, а что-то – забыть навсегда.

– Кошки-матрёшки! Морозов, – с пренебрежительным фырканьем выдала вахтерша, она меня точно узнала и явно не уважала, что-то мой предшественничек авторитета не держал, а может, она ко всем так относится? Не исключено. – Ты почему сортир не вымыл?

В мозгу сверкнула вспышка ярости, угасла до злости, и потухла до ворчливого недовольства. Надо понимать, что здесь не зона, и сортир драить, конечно, стрёмно, но не западло, а есть обязанность жильцов, но все одно не удержался и недовольно буркнул:

– С каких таких щей?

– С капустой и кислых! Скажи, Морозов, тебя что, Кощей зовут? – грудь вахтерши тяжело стукнулась о стол, тот, казалось, чуть прогнулся. – Нет? А что ты такой бессмертный? Ты по графику стоишь, бери в кладовке ведро, швабру – и вперед! И я не посмотрю, где ты и кем работаешь. Выселю! Запомни, в бане и в общаге все равны.

– А где я работаю? – я уставился на стеклянную перегородку, что отделяла меня от Царь-бомбы. Никаких табличек с данными вахтерши, естественно, не было. Как ее звать-то хоть?

– Кошки-матрёшки, Морозов, не беси меня. И без тебя тошно! У белых людей выходной, а Василина Егоровна, как раб на галере, тута привинчена. Иди уже санузел мыть.

Я глянул на стену общаги, где возле огнетушителя в громоздком коробе висела табличка из двп. Через трафарет на ней выедены буковки: «Ответственная за пожарную безопасность комендант общежития Суровая Василина Егоровна».

Тренди-бренди балалайка, за столом сидит хозяйка… Получается, сама коменда на вахте заседает? Наверное, на две ставки работает. И как комендант, и как вахтер.

Комната номер тринадцать находилась на первом этаже. От небольшого холла с вахтой уходило два коридора в разные стороны. Куда идти? Шагнул налево и угадал, потому что в спину никакие фразочки от Суровой не полетели. А она сто процентов провожала меня жгучим взглядом, таким людям до всего дело есть, особенно на своей территории.

Очутился я посреди длиннющего коридора, по бокам которого налеплены двери комнатушек. Вспомнилась песня Высоцкого:

Все жили вровень, скромно так –Система коридорная:На тридцатьвосемь комнаток –Всего одна уборная

В СССР подобный, так называемый, коридорный тип общаг был самый распространенный. Кухня, душ и прочие удобства по одному на этаж (то есть коридор).

Я не привередливый, так-то у нас в отряде сто рыл было, причем жили и храпели все в одной комнате, как в казарме. А тут отдельная комната, целых двенадцать квадратов! Не квартира, но жить можно.

Вот и нужная дверь с цифрой «13», нарисованной красной краской на синем фоне.

Дом… Милый дом… Ха! Посмотрим, кто в теремочке живет…

Достал ключ, хотел воткнуть его в скважину, как вдруг за дверью послышался слабый стон. Я замер. Стон повторился.

Японский рядовой! Я, конечно, подозревал, что в комнате не один живу, чай не барин и не парторг, но там внутри… баба? Голос-то женский.

Решительно вставил ключ в замочную скважину и повернул. «Личинка» замка не шевельнулась. Толку ноль – заперто изнутри. Заперлась соседка. Вынул ключик, сунул его в карман штанов и постучал.

Стон прекратился. Постучал сильнее. Если не откроет, еще и попинаю. За мной не заржавеет.

Но пинать не пришлось. С той стороны щелкнул шпингалет, и на пороге вырос полуголый китаец (ну или бурят, я пока не знал его) обернутый на поясе в простынь.

– О, Мороз! – облегченно выдохнул он, таращась в коридор, будто ждал засады. – Иди погуляй, у меня это… Ну… Короче, иди.

– Ты кто? И что здесь делаешь? – теперь я понял, что голос был не соседки, а девки этого киргиза (хотя нет, для киргиза он слишком высокий).

– Ха! Смешно, Мороз! Сходи, на кухне посиди часик-другой. А лучше приходи завтра, – хмыкнул сосед и захлопнул дверь.

Киргизские пассатижи! Вот, козлина! Бум! Бум! Бум! – долбил я в дверь.

Внутри послышалось шебуршание, голоса, но дверь не открывалась. Вот так, значит. А я настойчивый. Бум! Бум! Бум! Грохот эхом прокатился по коридору.

Наконец, дверь распахнулась, в проеме вырос злобный «самурай» и зашипел, очевидно, чтобы не поднимать лишнего шума.

– Ты чона?! Совсем попутал-на?!

Его длинные руки схватили меня за грудки и втянули внутрь комнаты. А девки там уже и след простыл. И поглядеть не дали. Осталось лишь скомканное одеяло на кровати и распахнутое окошко с развевающейся занавеской. В окно слиняла, благо первый этаж.

Дверь захлопнулась за моей спиной и угрожающе щелкнул шпингалет, отсекая меня от внешнего мира. А сосед тем временем наседал:

– Ты чона долбишь?! По башке себе подолби! Коменда услышит!

– И что, что услышит? – недоумевал я.

– Ты дебил, Мороз, или дурку гонишь? Выселит-на! Чтоб у тебя батур отсох!

– За что выселит? – я пока старался быть нейтрально-спокойным, чтобы разобраться, почему «самурай» так взбеленился. Вообще-то он меня грубо выставил из комнаты, из моей же комнаты. Но, может, мы с ним кореша? И такое вот своеобразное общение у нас в ходу? Но что-то мне подсказывало, что Чингачгук не друг ковбою.