Начало великих свершений… (другая версия)

Сегодня мы были в алюс-баре первыми. На столах стоит пиво, водка, и наша, русская закуска: сало, квашенная капуста, огурчики… Шипит на сковородах глазунья, две симпатичные, но несколько вяловатые, молодые чухонки — эстонки, как их принято называть в последнее время, разносят кувшины с пивом по залу, доливая в кружки.

— Что сегодня говорят о положении на фронтах? — интересуется Родимцев, опустошая рюмку. — Сегодня я не успел даже послушать "В последний час".

— Наши в пяти километрах от Багдада, — сообщает Савчук, прихлебывая пиво. — Говорят, местность препятствует использованию танков.

Он усмехается, и вытирает губы от пены:

— Их бы сюда, в дюны, — он мечтательно жмурится, как кот на солнце, и становится похожим на Танкиста, чинно сидящего возле блюдечка со сметаной.

— Вот бы мы посмеялись, — соглашается Александров, один из комбатов Родимцева. — Здесь потрясающие места и для танков и для кораблей, и для десанта.

Он вдруг неожиданно взрывается:

— Послушайте, соратники! Объясните мне: где, в каком месте Британии, находятся такие же гиблые места, такой же песок, дюны, болота и прибрежные мели как здесь? Я тщательно изучал атлас, и могу с уверенностью сказать: нет такого места в Англии, где все это было бы вместе! Так какого черта нас загнали в эту дыру?!

— Слушайте, Алексей, — спокойно, как и положено "истинному арийцу", спрашивает Бремер с дальнего конца стола, — а кто Вам сказал, что нас готовят только для Англии? Может быть потом мы будем высаживаться где-нибудь в Индокитае?

— Или во Флориде? — добавляю я.

Александров умолкает и обводит удивленным взглядом всех присутствующих: не разыгрывают ли? Он — самый молодой офицер в нашей компании, и часто становится объектом для армейских безобидных розыгрышей. Но в этот раз все предельно серьезны. Да, учения и должны быть сложнее настоящих боев, если конечно вы хотите добиться толку от своих солдат, а не заваливать противника "мясом"…

— Братцы, — взывает Родимцев, — хватит про эти дюны и болота, душевно прошу! Лучше расскажите, чего там еще про фронт говорили?

— Ну, еще сказали, Александр Иванович, что в Турции наши форсировали Джейхан и двигаются к Адану, почти не встречая сопротивления. Десант у Зонгулдака закрепился на плацдарме и при поддержке кораблей Черноморского флота успешно отражает контратаки противника. В Китае наши войска вели бои в районе Уханя с превосходящими силами британо-китайских войск. В Африке, — Сенявин неопределенно хмыкает, — в Африке — как обычно. Маршал Грациани осторожно продвигается к Египту.

— Пристрелит его однажды наш Рокоссовский, — делится своими соображениями Волобуев, еще один комбат Родимцева, — и прав будет. Послал же Бог союзничков!

Что тут возразишь? Единственных итальянцев, которые заслуживали названия солдат, я видел только в Манчжурии, где эти ребята, потеряв в боях добрую половину своих товарищей, научились драться не хуже наших или немцев. Родимцев утверждает, что итальянские парашютисты — тоже ничего себе ребята. Наверное, так и есть. Но все остальные итальянские военнослужащие, от последнего флейтиста до маршала явно не заслуживают высокого звания «солдат»! Да если бы не Рокоссовский — Грациани и посейчас бы еще топтался у Тобрука!

— Единственный способ быстро окончить кампанию в Африке, — вступает в разговор мой бригад-иерарх о. Спиридон, — это удалить оттуда всех итальянцев и поручить дело двум-трем нашим и двум-трем германским дивизиям.

— "Нашим" — это в смысле "охранным"? — невинно интересуется Савчук.

О. Спиридон еще не привык к таким подначкам и ввязывается в бесконечный спор на тему: "Какой род войск играет самую важную роль в современной войне?" Я неодобрительно качаю головой: о. Спиридон — заслуженный вояка. Наперсную гемму он носит на георгиевской ленте и памятных лентах за две прошлых маньчжурских кампании и за борьбу с басмачами. Как-то, недели две тому, «десантеры» подбили его на соревнование по стрельбе, так наш батюшка проиграл две бутылки шампанского. А выиграл — пять! Так что, к о. Спиридону я испытываю уважение. Просто он еще не служил в таких частях, как наша…

Я уже собираюсь сделать Савчуку внушение, когда в дверях начинается какая-то подозрительная возня.

— Не шуми, — слышу я голос хозяина алюс-бара. — Стесь коспота офицеры ситят. Солтат не пускаем.

— Да пойми ж ты, чухна белоглазая, — в голосе невидимого собеседника хозяина прорезаются истерические нотки, — я ж им должен приказ передать!

— Нелься — упорно нудит свое хозяин. — Стесь коспота офицеры ситят.

Я встаю и иду к дверям. Так и есть — посыльный из штаба корпуса. Кончай гулянку, соратники. Приказ готовиться к погрузке: будет первая высадка с больших кораблей, в условиях приближенных к боевым. Пойдем, Танкист. Не повезло тебе, дружок: сегодня у местных мышей амнистия. Займешься корабельными крысами…

Архимандрит(капитан) Олег Власов. Сибирский Исправительный монастырь № 16

Очередное утро начинается как обычно. Муэдзин с пулемётной вышки заунывно призывает правоверных к молитве: "Исса Акбар"! Не Аллах, а Исса. Исус Христос. Аллаха в наших монастырях упоминать запрещается под страхом немедленной казни. Если на всех остальных стройках народного хозяйства работают лагерники под командованием Министерства Государственной Безопасности, то нам доверен более ответственный участок- строительство новой железной дороги, Байкало-Амурской магистрали. Она пройдёт через всю Сибирь и свяжет четырёхколейной трассой западные и восточные пределы нашего могучего Союза… Контингент у нас особый, это так называемые отщепенцы от Великого Курултая, отказавшиеся подчиниться его решению о переселении на исконные земли в Монголию. Единоверцы отказались от них и передали право решать их судьбы в руки нашей Матери, Русской Православной Церкви. Посовещавшись, святейший Синод постановил использовать этих предателей на строительстве стратегической железной дороги…

Туман наползает из леса, скрывая в дымке перспективу. Заключённые покидают теплушки и строятся на молитву. Видно, что слова "Отче наш" они произносят через силу, но если кто не подчинится- наказание будет мгновенным и строгим, ослушника посадят на муравейник и обольют мёдом. Это летом. Зимой выгонят голым на мороз и обольют водой. А весь вагон оставят без пищи, поэтому все нехотя читают молитву. За этим бдительно следят рядовые иноки с огромными кавказскими овчарками- людоедами. Сегодня пятница, рыбный день. Поэтому после молитвы всем выдают по куску хлеба и по целой рыбине, бывшие мусульмане с жадностью накидываются на еду. Следующую порцию пищи они получат только вечером, после работы, и то только в том случае, если будет выполнена дневная норма по укладке путей…

Раздача инструмента. Вскоре над могучей тайгой возникает неумолчный рабочий шум: лязг металла о камень, скрип колёс, визжание пил, треск дерева. Мы внимательно следим за заключёнными, чтобы не было никаких эксцессов. То что они могут бежать нам не страшно: до ближайшего населённого пункта почти пятьсот километров по глухой тайге, там смельчака быстро сожрут дикие звери или он умрёт с голоду. Но вернее всего — он попадёт в руки местных племён, которые на нём неплохо заработают: его шкура при сдаче властям оценивается в сто рублей. За эти деньги самоеды могут купит две тонны муки и обеспечить всё своё кочевьё пищей на зиму. Цены у нас в России очень низкие. Так что… Заключённые об этом знают. Как знают и то, что сейчас за ними из тайги наблюдают узкие жадные глаза. Бывали случаи, когда зазевавшихся заключённых воровали прямо с работ, чтобы сдать их кожу. Её, как правило, снимают с живых. Поэтому мусульмане, вернее, бывшие мусульмане, стараются не отходить далеко от охранников и держаться в секторе их наблюдения. Заключённые, кстати, в любой момент могут выйти из лагеря, кроме священнослужителей. Этим особая статья. Нужно только согласиться на переселение в Монголию, либо принять христианство. Правитель барон фон Унгерн с радостью принимает всех татар и башкир к себе на службу. Каждому такому поселенцу выдаётся стадо коров, табун лошадей, отара овец. Так же полный комплект домашнего имущества: юрта, посуда, одежда, снаряжение и даже оружие. А так же жена, из полячек или француженок. Желающие могут взять даже двух или трёх. Обязателен так же один ребёнок на воспитание. Этот может быть только из испорченных славянских племён. Вернее всего опять же поляк. Выкресты же могут поселиться где угодно. Но опять же под надзором Православной Церкви. За ними устанавливается особый надзор по соблюдению правил и уставов Церкви. За нарушение- назад в монастырь без права выхода на волю.

Наблюдаю как работают заключённые. Они трудятся из последних сил, стараясь выполнить норму и обеспечить себе обед. Валятся на землю могучие вековые стволы елей и сосен, взблёскивает металл сотен лопат и ломов. Безостановочный тупой лязг. Копошение множества тел. Трасса растёт на глазах. Внезапно подбегает инок:

— Господин архимандрит, у нас чрезвычайное происшествие! Следуйте, пожалуйста, за мной.

Иду за иноком. По дороге он рассказывает мне о случившемся: обычная история на национальной почве. Татарин сцепился с башкиром. Результат- один убит, один искалечен. Подходим к месту драки. Да… Ребятишки пустили в ход отточенные как бритва лопаты. Мёртвому снесли голову, раненому распороли живот. Мгновение смотрю на обоих и принимаю решение: поскольку у нас тут исправительный монастырь, то церемониться с лечением нечего, приказываю обоих уложить в основание насыпи. На меня угрюмо смотрят перевоспитуемые, но мне от их взглядов ни холодно, не жарко. Короткая команда. Тело и раненого уносят и укладывают на уже очищенное скальное основание. Раненый истошно вопит, но уже через мгновение на него начинают вываливать грабарками щебёнку под насыпь. Из под тонкого слоя, едва присыпавшего его ещё слышен приглушённый крик, распоряжение мастера-десятника, и на это место обрушиваются удары массивных трамбовок. Тупой хруст, треск, проступает кровь. Вопли стихают, переходя в задушенное булькание. Затем умолкает и оно. Снова щебёнка, опять трамбовки. Мы уходим к нашему вагону. По дороге читаю молитву с обращением к Господу принять душу грешника и простить его заблуждения…