Начнём сначала

Но никакое физическое насилие не могло поразить её сильнее, чем сказанное им ледяным тоном:

— Если ты собираешься поговорить о шантаже, то я тебе отвечу: я вполне могу разорить Мартина и посадить за решётку Доминика. И сделаю это, если ты не выйдешь за меня замуж.

"Какая дурь?» — тут же подумала она. А потом её охватил страх, так как она поняла, что его слова не были неудачной шуткой.

Он смотрел на неё недобро и жёстко, а искорки изумрудных глаз жгли её холодом неприязни. Она уже оценила силу его обезоруживающего обаяния, которое он, казалось, мог пустить в ход в любой момент, и силу его ума, подобного стальному капкану.

Её вдруг стала бить дрожь.

Она услышала шум его дыхания, увидела его глаза и потом до неё донёсся его голос, подобный тяжёлому бархату, когда он подал ей чашку с кофе.

— Выпей. Сразу полегчает. И давай выберемся из этой мрачной дыры. Нам ещё многое нужно выяснить.

Квартира была далеко не мрачной и тем более не дырой. Она даже казалась довольно уютной, когда кто-нибудь приезжал в город и останавливался в ней, и для офиса она была удобной.

Седина продолжала размышлять о преимуществах этой маленькой четырехкомнатной квартиры, потому что не хотела думать о последних словах Адама. Она не хотела ни выяснять с ним отношения, ни пить с ним кофе. Если ей даже удастся, несмотря на спазм в горле, сделать глоток кофе, желудок его не примет.

Она поставила чашку на пол, бессмысленно качая головой. Адам бросил на неё резкий и холодный взгляд, затем встал и притянул к себе. Она понимала, что её кожа не должна гореть от прикосновения к ней этих сильных, красивых рук, не должны эти тёплые волны наполнять желанием её тело. Но медленно, вопреки рассудку, её золотистые с поволокой глаза, обрамлённые длинными ресницами, остановились на его лице, а сердце бешено забилось, когда она увидела, как его чувственные губы тронула лёгкая понимающая улыбка.

Это горячее желание и жажда поцелуев повергли её в ужас и увлекли ввысь от реальности в мир фантазий, иллюзорных ощущений… Нет, это невозможно, недостойно её: она выдернула свои ладони из его рук и обхватила себя за плечи. И тогда Адам твёрдо сказал:

— Пойдём. Ей нужно было крикнуть ему или по крайней мере потребовать, чтобы он сказал ей, что он задумал. Но в голове у неё была сумятица, вызванная минутным сумасшествием, и сейчас она только безучастно заметила, что он выключил свет, и следовала за ним в его темно-серый «мерседес" последней модели.

Только после того, как ему удалось влиться в поток машин, она смогла выговорить:

— Что ты собственно хочешь? — и при этом голос её звучал неуверенно и безразлично.

— Везу тебя к себе, где мы сможем нормально отдохнуть и поговорить. — Её ничуть не удивила та лихость, с которой он нёсся в потоке машин, но он явно чего-то не соображал, если думал, что она сможет отдохнуть в его присутствии. Находясь рядом с ним, она чувствовала себя как кошка на раскалённой крыше. — Нам многое ещё надо обсудить, поэтому я, пожалуй, начну. Итак, я спрашиваю опять: «Где скрывается Доминик?"

— Понятия не имею.

Ей тоже хотелось бы это знать, поэтому, когда он кинул украдкой взгляд в её сторону, то заметил, как её брови сдвинулись к переносице.

— Я готов поверить тебе. Насколько я знаю, тебе не безразлично, чем он занимается сейчас. Но я не могу забыть, как ты пыталась меня обмануть, прекрасно зная, что Марти тяжело болен.

Итак, чем же занимается Доминик? В данный момент это не казалось Селине столь уж важным. Она наконец начала собираться с мыслями и решила: как только они доберутся до его дома или куда-то там ещё, она тут же уйдёт и на такси доберётся до своей машины. Её чековая книжка и кошелёк лежали в сумке, которую она крепко прижимала к коленям, впившись ногтями в её мягкую кожу.

Однако его намёк, что она как-то замешана в то, чем занимается Доминик — как он мерзко у него прозвучал, — задел её за живое. Он совсем не знал её, настоящую Селину Росс. Обида выплеснулась в страстных и резких словах: «Я люблю дядю! Когда он узнал, что ты собираешься его навестить, у него случился сердечный приступ — вот как он „обрадовался“! Почему же ты удивляешься тому, что я сделала все для того, чтобы ты не досаждал ему?

Она посмотрела на него, и лёгкая улыбка на его непроницаемом лице разозлила её.

— Доминик сказал мне, что ты — его враг, и он был прав. Абсолютно прав, если то, что ты можешь отнять у Мартина все имущество, правда. И не говори мне, что я могла или не могла сделать, когда речь идёт о моем двоюродном брате, потому что, несмотря на все, ты меня совсем не знаешь.

— Как знать… — От звука его голоса у неё пошли по коже мурашки. — Откуда же тогда я знаю, какую еду и какую музыку ты любишь? Откуда я узнал про твою собаку? Мартин подарил тебе её щенком на день рождения, когда тебе исполнилось четырнадцать лет. Ты была убита горем, когда собака в прошлом году умерла. Её звали, Сам.

Она и забыла, что он знал много подробностей о её жизни. Во всяком случае, события дня отодвинули эти мысли на задний план. И вот сейчас это все нахлынуло на неё вновь: и чувство оскорбления, и отвратительное ощущение, что по её жизни беспардонно расхаживает незваный гость.

— Я скажу тебе сам, раз ты не решаешься спросить, — сказал он, прервав её молчаливую оборону. — В это время они сворачивали к набережной Темзы. — В течение многих лет Мартин рассказывал мне о тебе. Расхваливал тебя. Именно мне. От него я и узнал так много. Он любит тебя как родную дочь.

Селина закрыла глаза из-за внезапно нахлынувших слез. Она всегда знала, что Мартин любил её больше, чем Ванесса, которая была её кровной родственницей. Его любовь и его стремление уверить растерявшуюся сироту, что у нёс есть вторая семья, которая душой болеет за неё и всегда будет её опорой, позволили ей пережить внезапную в невосполнимую утрату одновременно обоих родителей.

Она подумала, что никогда не узнает, откуда у Мартина появилась эта сумасшедшая идея рассказывать о» ней Адаму — причём в течение многих лет, как он сказал, а это значит, что отношения отца с сыном не оборвались после его совершеннолетия, как это утверждала Ванесса.

Одно было ужасающе ясным. Адам знал, как любил её Мартин, что он относился к ней как к собственной дочери. Его угроза заставить её силой выйти за него замуж теперь начинала приобретать какой-то извращённый смысл. Этим он отнял бы её у Мартина так же, как отнял дом и дело. Она знала, каким горем было бы для Мартина видеть свою приёмную дочь в браке без любви с его врагом.

Когда Адам повернул свой «мерседес» к берегу реки, отпустила закушенный уголок нижней губы и передумала убегать. Ситуация уже не была такой однозначно черно-белой, как ей казалось чуть раньше. Да и была ли она когда-нибудь такой?