Какое странное дано виденье мне.Я вижу некий город в глубине,В нём всё почти на уровне щестогоИли седьмого чувства, как во сне,Но нет ни белого, ни золотого.Всё движется и всё стоит на месте.Ломается, как маятник из жести,Людской поток всё вдоль одной тропы.И угловатость камня в каждом жесте,И в каждом камне жест и лик толпы.Живые птицы роются в отбросах,А мёртвые висят на перекосахМостов и стен, на фонарях слепых.И небо дремлет в водяных насосах, —Столь тесное для мёртвых и живых.И пыль повсюду. Пыльное пятноПереползает из окна в окно.Случись у дворников однажды семинарий, —И вместе с пылью будет сметеноТо, что зовётся Город – Гоминарий.1988
Над вечным
Ещё светло в небесах,Ещё есть возможностьДержать
этот мир на весах.Но что это? Всюду я вижу людейВ виде голодных и голых идей!Голодные —Они пожирают друг друга.Голые —Они забывают отечество.Если даже и камниПадают с ровного луга —Как не упасть человекуС круглого лба человечества!Эти амёбные функции —Всего лишь последствие рабства.Рабство – обратное барстство,Презревшее братство.Как паста из тюбикаВыдавливается паства,Нищие духом плодятся,И вот оно нищее царство.Мир достаточно прочен.Не прочно для мира место!Меня окружают амёбы,Что у них на уме – неизвестно.Или я принят на равных?Может, тоже кого-то сжираю,Сижу на чужом ложе,На краденой лире играю?Всё же я не оставлен,И я никого не оставил.Кровью исходят моиК лире прибитые руки.Тот, кто меняВ этой дивной игре наставил,Радугу мне поставит,Там, на речной излуке.Ибо меня окружаютФантомы бесчеловечья.Воздух почти задушенБездушием жабьим.А я ещё не забылНебесного просторечья,И завывать не умеюНа высоком наречье рабьем.1988
«По вине человека – море преступно…»
По вине человека – море преступно.По вине моря – человек слаб.Вот он карабкается по уступамМоллюск рогоносец, обнажённый краб.Ему холодно, его продувает ветром.Но он заставляет себя восхищаться и петь.И плюёт в море чешую креветок,Потому что морем пахнет смерть.Бедный человек, романтическая головёшка,Ты всё ещё коптишь на сыром ветру?Твоё искусство – грязная ветошка.Пой после меня, когда я умру.Мы восходим на небом, море кажется каплей.Но только попробуй спрятать его в карман!Не спасут тебя щели, заткнутые паклей,Всё равно приобщишься к рыбьим кормам.А потом говорят, что море преступно,Что оно желает в пучину увлечь.Перед морем нелепо щеголять своим трупом.Затыкай свою душу – опасная течь.1988
«Они ещё танцуют…»
Они ещё танцуют,Они ещё поют,Как карты жизнь тасуют,Вслепую раздают.И всяк юлит, лукавит:Нам всё, мол, ко двору,А прав лишь тот, кто правитИ кто ведёт игру.Играй, – себе дороже! —Живи, как жизнью, сном,И строй смешные рожиТому, кто за окном.Тому, кто не играет,Господь его прости,Кто дом свой поджигает,Чтоб целый мир спасти.1988
«Он здесь не приживётся…»
Он здесь не приживётся,Таёжный лебедь.Он только посмеётсяНа общий лепет.Ему нужны озёраИных размеров.Не вынесет позораСредь уток серых.Он, медленный и плавный,Землёй недужен.Душою своенравнойЛишь с небом дружен.Бессмысленны усильяЛюдской науки.Он обломает крыльяОб ваши руки!Таёжный лебедь нежный,Дитя свободы,Привык смотреть с надеждойВ лицо природы.1987
«На срезах книги годовые кольца…»
На срезах книги годовые кольца,А на обложке золотой металл, —Как отзвук, отголосок колокольца,Который в каждом сердце трепетал.О, книга не запаханных просторовИ птицами не склёванных снегов!Ямщицкой тройки непутёвый норов,Проклятье не оплаченных долгов.По всем по трём гони, ямщик, не мешкай,Заплачет драгоценный бубенец.Но всё равно по строчкам ли, по вешкам,Куда-нибудь приедешь, наконец.Печным угаром иль запечным бесомПахнёт в лицо нам постоялый двор.А эта Книга снова станет лесом,Куда вовек не хаживал топор.Ещё наспишься на сосновых нарах,Мертвецки пьяный и того пьяней,Пока не спросит кто-то песен старыхИ тройку застоявшихся коней.1988
«Прислушиваюсь к снегу: он уходит…»
Е.М.Д.
Прислушиваюсь
к снегу: он уходит,Готовит новое и радостное мне.Как только солнце небо распогодит,В нём искрой весть промчится о весне.И вспыхнет он и золотом прольётсяВ овраги, словно в чаши бытия.И жизнь опять отрадно засмеётся,Запенится по самые края.И воздух зазвенит, засеребрится,Как в первый раз раскрытый настежь храм.И роща к полдню разблаговеститсяОт куполов по самым облакам.Цветенье хлынет так неотвратимо,Что вся земля не уместит его!И если все собрать дороги Рима —Не разнести, не расплескать всего.А быть ещё ночам – напевным, лунным,Когда черёмухи таинственно шумят,Объятые таким волненьем юным,Что люди, умирая, жить хотят.1993
«Ты сгораешь сердечком, свеча…»
Ты сгораешь сердечком, свеча,Словно сердце любви горяча.А в любви есть ли место расчётам?Догоришь и не спросишь: а что там?Лишь бы пламя, – а это не шалость! —Дольше жизни твоей не кончалось.2004
«До винограда дотянусь…»
До винограда дотянусьДо льдинок на ветру.На горном воздухе проснусь,А может быть, умру.Как будто просветлевший взглядОт набежавших слёз,Мгновенно брызнет виноградИзбытком солнц и гроз.На синем разветвленьи жилПорвётся гроздьев нить.Омоется грозою – жил.Нальётся солнцем – жить.1991
Обращённая юность
«Обращающийся, как пламя…»
Обращающийся, как пламя,Словно маковые лепестки,Этот меч стоит между нами,Между двух берегов реки.На моём берегу пустыня.А на том, на твоём берегу,Ты гуляешь ногами босымиНа цветущем весеннем лугу.И как будто там те же сирени,Те же птичьи звучат голоса.И хоть я не люблю повторений,Я готов повториться и сам.Это вовсе не значит: присниться.Просто нужно, пока я живу,На зеркальной воде отразитьсяИ обнять тебя там наяву.И опять запоёт многоструйностьНе исчезнувшей нашей любви.И как меч, обращённая юность,Нас оденет в соцветья свои.2017
После солнца
Мне говорят: Валерий, успокойся!Мне говорят, что смерть побеждена.А я стою здесь, горше, чем пропойца,Поскольку смерть пьяна и без вина.Я свеч люблю церковных отраженьеИ за молитвой множество людей.Но смерть царит в моём воображеньеНад самой лучшей из людских идей.Смерть победить! – Что может быть желанней?Сердца утешить, слёзы отереть.Нечеловеческое это упованьеДаёт надежду нам не умереть.Но как же? Где же? – Я блуждаю взглядом.Свеча ещё горит, но мне темно.Своей подруги я не вижу рядом.И ночь со мною плачет заодно.Мне кажется, я сам себе приснился.Тем лучше для меня: иду вперёд.И вдруг я слышу: Что ж ты усомнился?И я тону в пучине грозных вод.А может быть, за этой зыбкой граньюИ открывается всё то, что взаперти,Где места нет земному воздыханью,Но лишь любовь и истина пути?Но как же быть тому, кто не смирится?Над пеплом выть и щепки собирать,Чтоб с тем, кого любил, соединиться?Сгореть? Или остаться и роптать?Роптать на то, что всё вокруг ничтожно.И на Того, кто дал ей всё стерпеть.Но отчего же всё так непреложноВновь возрождается, чтоб снова умереть?2017
«Над совсем баснословной деревней…»
Над совсем баснословной деревней,Над чертой городского огня,Словно ужас великий и древний,Этот звук поражает меня.Чем морознее ночь, – тем слышнееКолоколится он в небесах.И чем ярче луна, – тем страшнееОтзовётся он в чёрных лесах.Оботрёт кто-то слюни ладонью,Свои мысли с трудом шевеля,И невнятно бормочет спросонья:Это стонет старушка-земля!Кто-то вспомнит нечистого духа,Неприкаянных душ хоровод.Ну, а тот, кто услышит вполуха,Дополнительно ключ повернёт.То он мается там, по просёлкам,То ворвётся в иные края.Это мечется войлоком, волкомНеизбывная горесть моя.Не хотел говорить, но не скрою.Пишем снегом, латаем золой:Многоликое горе людскоеПоднимает свой крик над землёй.Но своё безразличье удвоив,Чтобы страх хоть немного унять,Этот крик, что становится воем,Мы стараемся просто проспать.