Надейся только на себя

– Не вопрос. Говори, как тебя найти?

– Сейчас тебе объяснят.

Роман протянул телефон Омрану.

– По-арабски понимает? – спросил тот.

– Понимает, – кивнул Роман.

Омран прижал трубку к уху и заговорил на арабском. Роман перевел дух. Кажется, худшее осталось позади. Крохин его найдет.

– Возьми, – возвращая трубку, сказал Омран через несколько минут. – Он хочет что-то говорить тебе.

Роман взял трубку, наклоном головы поблагодарив Омрана. Тот кивнул в ответ и вышел из комнаты.

– Прямо сейчас я выехать не смогу, – сказал Крохин озабоченно и немного виновато. – Есть кое-какие дела. Но через два часа мы выезжаем. Ты как там, можешь подождать? Или все бросать и ехать?

– Могу, могу, – засмеялся Роман. – Все нормально.

– Ну, тогда держись. Мы скоро.

– До встречи.

Роман выключил телефон, некоторое время посидел, шевеля босыми ногами по ковру. Головокружение почти прошло, зато проснулся аппетит. Добрый знак. Неплохо бы чего-нибудь положить на зубок.

В дверь просунулась голова Омрана.

– Пойдем покушаем, – сказал он словно по заказу. – Или тебе принести сюда?

– Не надо, – сказал Роман, уверенно поднимаясь с кровати. – Я в порядке…

Он вышел из своей комнаты и оказался в просторной горнице. Здесь было два больших окна, на полу красивый ковер, мебель хоть и простая, но добротная, в углу цветной телевизор, магнитофон. Во всем ощущалось если не богатство, то уверенный достаток.

Омран указал гостю на стол у окна:

– Садись, пожалуйста.

Роман присел к столу. На нем уже стояли тарелка с лепешками, салат из помидоров с зеленью и большой глиняный кувшин с чем-то молочным. Омран что-то сказал на своем языке в дверь, ведущую в соседнее помещение, и сел напротив Романа.

В горницу быстро вошла молодая женщина в платке, внесла две большие тарелки, наполненные дымящимся рисом. Поверх риса лежали куски тушеного мяса. Не глядя на Романа, женщина поставила тарелки на стол и тут же вышла.

– Кушай, пожалуйста, – сказал Омран.

Романа не нужно было приглашать дважды. Учуяв запах мяса, он едва не захлебнулся слюной. Взяв вилку, склонился над тарелкой и, стараясь все же не слишком торопиться, начал усердно уничтожать все, что там лежало.

Приготовленный особым образом рис был вкусен необычайно. Мясо, салат – просто божественные. Ему казалось, что он способен съесть все, что находилось на столе. Но насыщение пришло гораздо раньше. Желудок сильно уменьшился и теперь с трудом возвращался к своим прежним размерам. Роман едва одолел половину тарелки и почувствовал, что больше не в силах проглотить ни кусочка.

– Не могу больше… – сказал он вопросительно взглянувшему на него Омрану.

Тот понимающе кивнул и налил ему в кружку из кувшина что-то наподобие простокваши.

Роман сделал глоток, другой. Вкус непривычный, но довольно приятный.

– Что это?

– Молоко овцы. Очень хорошо тебе. Пей все.

После обеда они вышли из дома, присели на лавочку. Омран достал трубку с длинным янтарным мундштуком, кисет с табаком.

– Сигареты не найдется? – спросил Роман.

Омран молча протянул ему пачку «Мальборо». Они закурили, каждый свое, помолчали. Роман с интересом осматривал деревню – ряд невысоких домов с плоскими крышами. Дом Омрана был самым большим в деревне. Метрах в пятидесяти, в низинке, текла быстрая речушка, где бегала стайка детворы. Растительность небогатая – мелкий кустарник да невысокие деревца. Но за рекой росла пальмовая роща. У ее стволов хлопотали люди. Наверное, там и выращивают финики, составляющие одну из доходных статей местного населения.

– Где ты учился, Омран? – поинтересовался Роман, понимая, что осторожный хозяин вряд ли его будет о чем-либо спрашивать. – В каком институте?

– Политехническом, – охотно ответил Омран. – БэПэИ. Приборостроительный факультет.

– Давно это было?

– Тридцать лет назад.

– А почему ты живешь здесь? У тебя хорошее образование. Ты мог бы жить в городе.

– Да, я сначала жил в Киркуке, – согласился Омран. – У меня там была квартира. Но пятнадцать лет назад отец умер. А я – старший сын, глава рода. Старший сын должен жить у себя в деревне. Поэтому я вернулся сюда.

– Да здесь и спокойнее, – заметил Роман. – В больших городах очень опасно, каждый день взрывы. А у вас тут тихо, красиво, как будто никакой войны нет.

Омран пристально посмотрел ему в глаза – и Роман прикусил язык. В сущности, что он знает о жизни этих людей? Ровным счетом ничего. Курды – одна из самых многострадальных наций, и о каком спокойствии здесь можно толковать?

– У нас всегда война, – помолчав, негромко сказал Омран. И этим словно поставил точку в разговоре.

Роман докурил сигарету и почувствовал, что его клонит ко сну.

– Я пойду прилягу, – сказал он Омрану.

Тот молча кивнул, не вынимая трубки изо рта. Роман уже двинулся в дом, но в последний момент задержался.

– Скажи, Омран, зачем вы меня спасли? – спросил он. – Ведь твои люди понимали, что я несу вам опасность.

– Мы не боимся опасности, – сказал Омран с легкой улыбкой. – Мы боимся гнева Аллаха. Горе тому, кто не спасает человека в пустыне. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Роман, подумав, что местные традиции имеют-таки много хороших сторон.

Он вернулся в свою комнату, лег под одеяло, повернулся к стенке и уснул крепким, здоровым, без тревоги и сновидений сном.

Проснувшись через несколько часов, Роман ощутил, что он практически восстановился и готов если не к великим подвигам, то к продолжению своей работы как минимум.

Негодяя Павлова за все перенесенные мучения хотелось схватить немедленно. Конечно, в живых-то он должен остаться, потому что слишком ценный фигурант. «Но, – мстительно подумал Роман, – пару раз по печени я ему все-таки врежу. Для доброй памяти. Чтобы жизнь медом не казалась».

Он поднялся и вышел из комнаты. В доме никого не было. Только в кухне месила тесто молодая хозяйка.

Роман вышел во двор, где стояли полукругом несколько хозяйственных построек. Лохматый цепной пес, лежавший возле конуры, вскочил и залаял было на него, но женский голос окликнул его из открытых ворот сарая, и пес сразу угомонился. Роман заглянул в сарай. Там сидели в круг несколько женщин разных возрастов, от совсем молоденьких девушек до старух. Перед каждой был закреплен большой деревянный гребень, на который насаживался комок шерсти. Двумя руками женщины быстро вытягивали шерсть на обе стороны и бросали ее в мешок.