Надежда умирает последней
Шрифт:
– Давайте-ка еще раз, мисс Мэйтленд, – не унимался старший следователь, – опишите, что произошло.
– Я уже все вам рассказала.
– Мне кажется, вы что-то упустили.
– Нет. Нет, я ничего не упустила.
– Нет, упустили. А как же стрелок?
– Никакого стрелка я не видела.
– У нас есть свидетели, они слышали выстрел.
– Я вам уже сказала, я никого не видела. Решетка была старая, она его просто не выдержала.
– Зачем вы лжете?
Она вся выпрямилась.
– Кто вам вбил в голову, что я лгу?
– Да это мы точно знаем.
– Отстаньте
Начальник повернулся и посмотрел на Гая:
– Я вас попрошу воздержаться от восклицаний, мистер Барнард.
– А я вас попрошу прекратить эти гестаповские выходки! Вы ее уже два часа допрашиваете, неужели не видите, что она на последнем издыхании?!
– Я думаю, вам следует уйти.
Но Гай и не думал сдаваться.
– Она американка, и вы не можете держать ее просто так! В чем вы ее обвиняете?
Начальник посмотрел сначала на Вилли, потом на Гая. Небрежно пожав плечами, он сказал:
– Ее отпустят.
– Когда?
– Когда она скажет правду, – ответил он и вышел.
– Держись, – проговорил Гай, – мы в конце концов вытащим тебя отсюда.
Он проследовал за полицейским в соседнюю комнату, с силой захлопнув за собой дверь. Они пререкались минут десять, через закрытую дверь доносился их крик. Это хорошо, что у Гая хватало сил кричать, сама она уже с трудом держала голову прямо.
Когда Гай вернулся, она увидела по его разгневанному взгляду, что он ничего не добился. Изможденный, он опустился на скамейку рядом с ней, потер глаза.
– Что им от меня нужно? – спросила она. – Почему они не могут просто оставить меня в покое?
– У меня есть ощущение, что они чего-то ждут. Какой-то отмашки…
– Какой отмашки?
– Чтоб я знал…
Кто-то шлепнул по столу сложенной газетой. Вилли подняла глаза и увидела охранника, смахивающего в сторону очередного таракана. Она содрогнулась.
Была полночь.
В час ночи объявился мистер Айнх, желтый, как старая простыня. Вилли была без сил и даже не попробовала встать со скамьи. Она так и осталась сидеть, упершись в плечо Гая и предоставив говорить мужчинам.
– Мы искренне извиняемся за причиненные неудобства, – сказал Айнх с неподдельным раскаянием в голосе, – но вы должны понять, что…
– Неудобства?! – оборвал его Гай. – Да мисс Мэйтленд чуть не убили сегодня вечером, а теперь вот уже три часа держат здесь. Что, черт возьми, происходит?
– Положение необычное… попытка ограбления, да еще кого – иностранного гражданина… тут, конечно… – Он беспомощно пожал плечами.
Гаю это не нравилось.
– По-вашему, ее пытались ограбить?
– А что еще с ней хотели сделать?
– Убить.
Айнх тяжело втянул носом воздух. Потом повернулся к охраннику, и они о чем-то быстро переговорили. Он удостоил Вилли вежливым поклоном:
– Полиция вас отпускает, мисс Мэйтленд. От имени вьетнамского правительства я приношу извинения за те досадные неприятности, которые вам пришлось претерпеть. Но неприятности эти ни в коем случае не должны затмить те теплые чувства и глубокую признательность американскому народу, которые мы испытываем, и мы надеемся, что они не испортят вашего дальнейшего пребывания
в нашей стране.Гай не смог удержаться от смеха:
– Зачем испортит? Подумаешь, какое-то жалкое покушение на убийство!
– С завтрашнего же утра вы можете продолжать ваши путешествия.
– Это в каких же пределах? – спросил Гай.
– Никаких пределов.
Айнх прокашлялся и сделал хилую попытку улыбнуться:
– Несмотря на то мнение о нас, которое ваше правительство создало, мистер Барнард, мы люди понимающие и нам нечего скрывать.
Гай лишь уныло заметил на это:
– Или просто представляетесь такими…
– Не понимаю. Сначала они тебе три часа полощут мозги, а потом отпускают на все четыре стороны. Здесь что-то не так.
Вилли смотрела из окна такси на пролетающие мимо улицы Сайгона. Вспыхивали и тонули в темноте фонари. Продавец лапши сидел на корточках возле телеги, из которой валил пар. В дверном проеме одного из домов отдернули штору, и внутри показались свернувшиеся котятами на матрасах спящие дети.
– Да здесь все не так, – прошетала Вилли. – В этой стране, с людьми этими. И со всей этой заварухой…
От сильного переутомления Вилли стало лихорадить – кошмар, через который она прошла в эту ночь, стал оказывать свое действие. Даже рука Гая, которая таинственным образом оказалась на ее плечах, не могла отогнать пережитых страхов. Он притянул ее к груди. Она погрузилась в спокойное облако его усталости, ощутила ровное биение его сердца, и тут только перестала дрожать. А он продолжал шептать:
– Все будет хорошо, Вилли, я никому не дам тебя в обиду.
Она ощутила поцелуй в лоб, нежный, словно капля грибного дождя.
Когда такси остановилось напротив отеля, ему пришлось ее уговаривать выйти из машины. Он держал ее, пока они шли по страшному в своем сиянии вестибюлю. В лифте она держалась за него, как за колонну. Все та же рука поддерживала ее, пока они шли по дорожке до двери его номера, мимо кондиционера, теперь зловеще молчащего. Он даже не стал спрашивать, не будет ли она против, если он останется с ней, а просто открыл дверь, провел ее в комнату и усадил на свою кровать. Потом закрыл на замок дверь и подпер ее стулом. В ванной он намочил полотенце теплой водой и, вернувшись в комнату, сел рядом с ней и осторожно вытер ее запачканное лицо. Щеки ее были бледны. Ему вдруг страшно захотелось поцеловать ее, вдохнуть в нее хоть капельку жизни. Он знал, что она не сможет сопротивляться, у нее просто не будет на это сил. Но это было бы неправильно, он был не из тех, кто пользуется беззащитным положением человека.
– Вот так, – проговорил он, зачесывая рукой назад ее волосы, – так-то лучше.
Она пошевелилась и, уставив на него широко раскрытые, застывшие глаза, прошептала:
– Спасибо.
– За что?
– За то… – она искала нужные слова, – за то, что ты рядом.
Он коснулся ее лица:
– Я буду рядом всю ночь. Я тебя одну не оставлю. Если, конечно, ты этого хочешь.
Она кивнула. Ему было больно смотреть на нее, такую уставшую, такую побежденную.
«Это уже не просто увлечение, – подумал он, – только этого мне не хватало».