Надежда

Он заскрипел зубами, поднял тяжелую руку и с силой ударил кулаком по столу. Вокруг всё сразу стихло на мгновенье. Все головы повернулись к нему. Бутылка подпрыгнула и скатилась на пол.

— Это ты виноват, — сказал матрос мальчику. — Это ты всё устроил.

Мальчик испуганно прижался к спинке стула.

— Нет, это не я. — Он знал, что матрос не поймет его. — Это не я, — повторил он безнадежно.

— А кто виноват? — спросил матрос со злобой.

— Это не я, — сказал мальчик. — Это с самого начала всё так и было. Всю жизнь…

— Ага, — сказал Майк с расстановкой. — Всю жизнь. — Ему на мгновение показалось, что он понял, кто виноват. Но затем это понимание ушло от него.

Он встал и выпрямился во весь свой огромный рост. Злоба бушевала в нем.

— Ну хорошо, — сказал он с угрозой. — Тогда мы сейчас поговорим. — Ему казалось, что сейчас здесь появится тот, с кем надо поговорить. Он повернулся лицом к окну и, поворачиваясь, задел столик. Стаканы звякнули. Это рассердило матроса. Он обернулся и ногой ударил по столику.

Раздался звон разбитого стекла. Мальчик кинулся к Майку и схватил его за руку. Тот, не глядя, резким движением отшвырнул его. Томми бессильно упал на пол.

Люди за ближайшими столиками выжидательно и с испугом смотрели на матроса.

Ближе всех сидел маленький тощий мужчина со следами малярной краски на комбинезоне и рыжих усах.

Матрос, пошатнувшись, шагнул к нему и могучей рукой схватил за воротник.

— Так это ты!

Мужчина молча испуганно смотрел на матроса. И снова Майк почувствовал на плече маленькую руку.

Он обернулся. Это был Томми. В уголке рта у него показалась кровь. Сжав зубы, он сдерживал кашель.

— Это не он, — сказал мальчик. — Это я, — понимаешь?

Матрос повернулся к Томми. Он сразу забыл о маляре. Все мысли как-то сразу исчезли у него из головы. Он помнил только, что Фриды нет на свете.

— Ну ладно, — сказал матрос растерянно. — Значит. ты это всё придумал. Ну ладно. Мне надо идти.

Он медленно вытащил деньги и швырнул их на столик, который уже поднял официант.

Мальчик, сев на стул, прижимал ко рту грязный платок. Плечи у него встряхивало кашлем.

— Ну прощай, — сказал Майк. — Раз ничего негу, прощай.

Пошатываясь, он быстро вышел из закусочной и поспешно зашагал к порту. Он прошел три квартала и прислонился к стене. Он вдруг вспомнил, что мальчик говорил ему, кто виноват.

— Всю жизнь, — повторил матрос глухо, прислушиваясь к себе.

На улице было свежо, и он начал трезветь.

— Всю жизнь…

Матросу вдруг пришло в голову, что мальчишка ни в чем не виноват и — что он, умный и добрый, может объяснить ему, Майку, отчего это всё так получилось.

Он повернулся и быстро пошел обратно к закусочной. Затем ему показалось, что он идет слишком медленно, что мальчик успеет уйти оттуда и потеряться в огромном городе. Он побежал, расталкивая прохожих. Мальчика в закусочной уже не было.

Воры

— Ну, повтори еще раз… Ты что, не слышишь, что я говорю?..

Мальчик не ответил. Он смотрел задумавшись в окно. Косой луч солнца ударил в запыленное, с разводами грязи стекло, и от этого пыль засветилась.

Женщина на постели дернулась под серым одеялом.

— Рой! — голос у нее был нервный и высокий.

— Да, мама! — Большие серые глаза мальчика остановились на раздраженном лице женщины.

— Ты слышишь, что я говорю?

— Слышу.

Мальчик как будто очнулся от сна.

— Так что же ты не делаешь?

— А что делать? — глаза у мальчика были недоумевающие.

Женщина приподнялась на постели, одеяло соскочило с плеча, обнажив бледную сухую кожу. Она встряхнула длинными, нечесанными черными волосами.

— Что ты со мной делаешь! Ты убить меня хочешь. Дай воды!

Мальчик в углу комнаты приподнял эмалированную крышку с ведра и зачерпнул кружкой. На нем была полосатая трикотажная рубашка, какие носят ребята в городе, и вытертые бархатные штаны до колен.

Он подал воду матери.

Она выпила половину кружки и выплеснула остаток на земляной пол.

— Ты, наверное, хочешь меня убить.

— Да нет, мама. Зачем ты так говоришь…

— Ну повтори всё, что ты скажешь там.

— Да зачем? Я же знаю…

Женщина гневно взмахнула рукой.

— Ну ладно-ладно. Я сейчас… Я подойду к окошку, постучу и, когда мне откроют, скажу…

— Дурак! — Женщина в отчаянии приподнялась и опять бессильно упала на серую подушку. — Дурак! Вот совсем не так. Сначала ты подашь квитанцию. Если ты сначала заговоришь, он захлопнет окошко и не станет ничего слушать.

— Ну да! Я забыл… Сначала я подам квитанцию, а потом начну говорить. — Голосу мальчика был монотонный. Он смотрел всё туда же, в окно, где в солнечном луче искрились пылинки. — Я скажу, что папа прислал нам денег из Висконсина, но мама больна и не может за ними прийти. Она послала меня и дала мне квитанцию.

— Ну и дальше?

— Всё.

— А если он спросит, ходишь ли ты в школу и есть ли у тебя школьное удостоверение, — что ты скажешь?

— Я скажу, что не хожу в школу, потому что мы приехали сюда недавно и я не успел начать.

— Ну, а потом?

— Потом я сосчитаю деньги.

— Не отходя от окошка?

— Не отходя от окошка.

— Потом?

— Потом зашпилю карман булавкой и буду держать его вот так.

— Сколько должно быть денег?

— Сорок два доллара… И сразу пойду домой, никуда не заходя и не глядя по сторонам.

— Ты знаешь для чего нам нужны деньги?

— Знаю. Ведь ты же объясняла.

— Ну ладно, — женщина облегченно откинулась на подушку. Она провела рукой по груди, — Если бы не это, я бы сама пошла. Разве можно тебя посылать за деньгами!

— Мама!

— Что?

— Идти?

— Иди.

Мальчик повернулся и пошел к двери. Женщина смотрела на его маленькую фигурку. На локте полосатая рубашка у него была чуть-чуть продрана. Мальчик взялся за деревянную ручку двери.

— Рой!