Надежная тяга
Шрифт:
– Здравствуй, отец, проходи, проходи! – Виктор поднялся первым и несмело подошёл к Ивану. Ольга растерялась, побледнела, суетливо начала для чего-то переставлять стулья, потом тоже подошла к отцу, прижалась к его груди и заплакала.
– А мы только что отужинали. Раздевайся, проходи, поужинаешь…
Иван снял фуфайку, фуражку, Виктор бережно повесил их на вешалку возле двери.
– Проходи, отец, садись…
У Ивана по коже прошёл озноб от слов Катерины, от её голоса, он готов был заплакать, но сдержался. Одной рукой она придерживала
– Давай чаю выпей.
Он подошёл к столу и сел напротив Катерины.
– Может, супу поешь? – предложила Ольга.
– Нет, дочка, спасибо, не хочу.
– Поешь, поешь давай, поди голоднёшенький, – сказала Катерина, и у Ивана запершило в горле.
– Нет, не буду, некогда. Я на минутку забежал… Такси вон тебе подогнал, так что давай собирайся, а то ведь картошку скоро копать… Или ты теперь «городской» стала, так может и копать не будешь? Разучилась, поди?
Иван говорил нарочито грубо, так как к нежности не привык. Больше того, он её даже стыдился. И вот сейчас, испытывая к Катерине самые нежные чувства, он старался закрыть, замаскировать их показной грубостью. Но Катерина за тридцать-то лет совместной жизни тоже изучила его характер, и ей всё было понятно. Улыбаясь, она открыто глядела на Ивана, и взгляд её был всё таким же ласковым и нежным, как много-много лет назад…
– Ну что, дочка, как ты? Что делать-то будем? – спросила она у Ольги.
– Ладно уж тебе, собирайся давай, – ответила Ольга, – а то уж вся извелась, издёргалась.
– Да нет, я ещё поживу, если надо.
– Ладно, ладно, перестань. Мы с Иришкой теперь поправились, а вам, видать, без своей деревни не прожить.
– Ты сколько пролежала-то? – спросил Иван у дочери.
– Да почти две недели.
– Ну а теперь как?
– Теперь всё нормально, вылечили… Мама, давай Иришку, иди собирайся.
Виктор протянул руки, взял дочь, а Катерина ушла в спальню.
– А я уж сам хотел её отвезти, – будто оправдываясь, проговорил Виктор. – Ведь целыми днями только два вопроса: как там Иван да как там огород… Да и устала она тут с нами. Я на сессии, эти заболели…
– Давай-ка Иришку-то, я подержу, – сказал Иван. – Иди ко мне, моя маленькая, иди. – Иришка протянула к деду ручонки. – Ну, ты помнишь, как у деда на ноге качалась? Давай покачаемся…
Ольга наводила порядок на столе, Катерина в спальне шелестела бумагой, хлопала крышками чемоданов.
Она взяла с собой один чемодан с одеждой.
– Отец, всё остальное я как-нибудь на неделе привезу, – сказал Виктор, прощаясь с Иваном.
– Не надо, пусть у вас всё так и остаётся, а мы с матерью теперь, как молодожёны, снова обзаводиться будем…
Катерина уже сидела в машине.
Прошло четыре дня, как вернулась домой Катерина, и их с Иваном пригласили на свадьбу к племяннику. Катерина наотрез отказалась, сославшись на усталость и нездоровье, а Иван решил пойти: племянник
всё-таки, не приди – родственники всю жизнь обижаться будут.Он надел костюм, Катерина отгладила ему рубашку белую, галстук повязала, потом приложила руку к его груди, прислушалась.
– Что это сердчишко-то у тебя так колотится? Волнуешься, что ли?
– А вот, слушай, теперь частенько так стало. По тебе, видно, истосковался.
– Ладно уж тебе… Да ты сразу-то не уходи, посиди маленько, а то неудобно: ни меня, ни тебя не будет, ещё обидятся. Деньги вон в конверте не забудь, положишь молодым на пирог…
Иван вышел за ворота, закурил, постоял немного. Из дома напротив появился сосед, подошёл к Ивану.
– Привет, Иван Григорич.
– Здорово. Ты на свадьбу?
– Туда. А ты чо стоишь?
– Да вот думаю: то ли идти, то ли не идти… Сердчишко что-то барахлит.
– Дак а у кого оно не барахлит? Оно у всех барахлит… Пойдём.
Они прошли не более сотни метров.
– Нет, в самом деле, слышь, что-то оно у меня вразнос пошло. – Иван приложил руку к груди и замедлил шаг, потом и вовсе остановился.
– Плохо… – невнятно пробормотал он и упал на колени.
– Иван, ты чо? – закричал сосед. – Ты чо на дороге-то? Костюм угробишь, пойдём вон на травку…
Он с трудом приподнял Ивана и почти волоком оттащил его в сторону, под акацию. Иван ухватился правой рукой за тонкую ветку акации, а левую всё прижимал к груди. Глаза его помутнели, он покачнулся и вместе с обломившейся веткой повалился на пожелтевшую осеннюю траву.
– Эй, люди, на помощь, Иван помирает! – испуганно закричал сосед. Прибежали мужики, фельдшер, живший неподалёку, начали трясти Ивана, переворачивать, делать искусственное дыхание, но было поздно…
К вечеру начался дождь и лил, не переставая, целую неделю, так что похороны Ивана были трудными. Суетились соседи, плакали родственники, на крыльце лежал Курган и скулил, а когда из дома выходила Катерина, он становился на задние лапы и тихо лаял, будто спрашивал: «Что здесь происходит?»
Перед тем как выносить гроб, Кургана закрыли в избушке, чтобы не путался под ногами.
Вынесли гроб, поставили посреди ограды на две табуретки. Катерина и старшая дочь рыдали, а Ольга плакала тихо, закрывая глаза ладонью. Сын Володька старался «быть мужиком», и по его скулам гуляли желваки. У изголовья стояла восьмидесятидвухлетняя мать Ивана и молча вытирала белой тряпочкой скупые старческие слёзы. Она схоронила и мужа, и детей своих, и вот хоронила последнего…
Кладбище было недалеко, и гроб отнесли туда на полотенцах. Уже начали закапывать, когда прибежал Курган: он разбил стекло и выскочил в окошко.
Ивана закапывали, а Курган, поскуливая, ходил вокруг. Потом он исчез. Где он был – неизвестно, никто во всей деревне его ни разу не встречал, а когда «на девять ден» пошли на кладбище, чтобы помянуть Ивана, то увидели, что Курган пришёл туда раньше всех: он лежал у могилы.
Конец ознакомительного фрагмента.