Надсада
Шрифт:
Это уже прибавился грудной приятный голосок медицинской сестры Дуни Бадюло.
И все повторяют за певцом:
КазакОни оба забылись, оба словно перенеслись в те военные годы, когда чувство их разгорелось до пожара в крови. До невозможности жить друг без дружки. До жарких поцелуев и горячих признаний. До великой радости находиться рядышком и до всесветной боли от сознания необходимости расставания.
Ему – снова за линию фронта на очередное задание. Ей – быть здесь, при медсанбате, готовой, в случае необходимости, снова ползти за раненым бойцом. И еще ползти. И еще…
И когда будет передышка, когда он вернется и вернется ли – бог весть. И будет ли новая песня, новая услада слышать его гармонь и его густой сильный голос?
А сейчас они снова вместе, и снова та же песня про расставание…
Над степью зажегся печальный рассвет,Донская волна пробежала.«Дарю на прощанье тебе я кисет,Сама я его вышивала.Будь смелым, будь храбрым в жестоком бою,За Русскую землю сражайся.И помни Москву и невесту свою,С победой домой возвращайся…»– Ах, сердце мое, радость моя и печаль, – шептала, прижимаясь к Даниле, эта уже по сути пожилая женщина. – Я ведь и жила-то тем, что знала: ты – живой. И что ты помнишь меня, и когда-нибудь постучишь в дверь… И что ты уже в пути-дороге ко мне…
– А я, ведмедь сиволапый, рассиживался в своей тайге и ничегошеньки не понимал, совсем застыл сердцем…
– Я отогрею сердце-то твое, отогрею…