Нагие намерения

— Час от часу не легче, — подал голос Шургин, — ну и как все это понимать?

Вопрос был риторический, однако Диана, приняв его на свой счет, обреченно пожала плечами.

— Поспать здесь не удастся, — констатировал Алекс, — пойдем обратно к тете Зине, пока она не уснула.

Раздавшийся вслед за этими словами крик возвестил о том, что Зинаида Петровна не спит и теперь уже вряд ли быстро заснет. Полусонный Шургин забыл на стуле свою барсетку, и сердобольная Зинаида Петровна решила ее занести (вдруг там что нужное!), а заодно посмотреть, как обустраиваются на ночлег московские гости.

На крики и причитания Зинаиды Петровны стали выглядывать люди из соседних квартир, так что еще полчаса ушло на то, чтобы уговорить всех вернуться к домашнему очагу и не вмешиваться и в без того запутанную ситуацию.

В конце концов, успокоив соседей и заперев злополучную квартиру, Шургин, Алекс и Диана вернулись к Зинаиде Петровне.

— Ну, вот мы и снова в сборе, — радостно потер руки неунывающий Душкин. — Сейчас бы чайку, а еще лучше — кофе.

Хозяйка, невзирая на ужасное состояние, в котором она пребывала после того, как увидела, во что превратили Любочкину квартиру, засобиралась было на кухню, но ее остановил Шургин:

— Зинаида Петровна, погодите. Нам надо серьезно поговорить, и в первую очередь — с вами.

— Да что же, миленькие мои, я вам сказать могу? Я ведь как цветы забрала, месяца три назад, так уж туда и не заходила.

— Да, да, вы говорили, — нетерпеливо прервал ее Шургин. — Но, может быть, вы слышали что-то, может быть, видели кого-нибудь, кто ходил тут, около квартиры?

— Чужой?

— Чужой или свой — кто-то ходил?

— Да никто здесь не ходит, тут вообще чужих не бывает. А наши алкаши на такое не способны, мирные они у нас.

— А свои, — «выводил» ее на показания Шургин, — интерес проявляли?

— Это какие свои?

— Ну, там, соседи, родственники какие-нибудь…

— Соседям-то что, зачем им эта квартира. А родственников у Любы — только Дианочка с мужем.

— Скажите, Зинаида Петровна, — осторожно поинтересовалась немного оклемавшаяся после потрясения Диана, — а Денис здесь случайно не появлялся?

Главный вопрос, из-за которого они, собственно, и приехали сюда, был наконец задан, и вея троица притихла, ожидая ответа. И они его услышали.

— Дениска твой? Да нет, я его с самых Любиных похорон больше не видела. Да еще вот перед тем, как умерла она. Без тебя он был.

— Как это — без меня? — вытаращила глаза Диана. — Чего ему тут было делать? Они с тетей Любой друг друга не очень-то…

— Да не знаю я. О чем-то он с ней поговорить приехал. Сказал, что зуб у тебя заболел, Дианочка, мол, ты попозже будешь.

— Откуда вы все это взяли, Зинаида Петровна? — встрял в разговор Шургин, кожей почувствовавший, что становится «горячо». — Вы ничего не путаете?

— Память у меня — слава богу, нечего мне тут проверки устраивать. Говорю, Денис как раз накануне был, Люба еще разговаривать могла. Вот у них разговор странный и вышел. Он когда вошел в квартиру, сразу к ней. Люба уже не вставала, говорила с трудом, даже бредила иногда. Я на балконе цветы поливала, Денис меня и не увидел. Тебя я не услышала — подумала, он один приехал. А я не хотела с ним видеться, думала, привез что-то, оставит и уйдет.

У них вроде спор вышел — странный такой. Я не все слышала, но поняла — он про драгоценности говорил. Говорил — «прошу по-хорошему, Диану свою пожалейте». Она и отвечает ему — все оставляю Диане: квартиру, мебель… И что-то про драгоценности. Я еще удивилась — какие у нее драгоценности? Сережки серебряные с бирюзой, колечко золотое, тоненькое.

Я уже хотела войти, а она вдруг отчетливо так сказала ему: «Я в голове все держу». И замолчала. Я постояла еще — слышу, дверь хлопнула, Денис, значит, ушел. Подошла сразу к ней, а она лежит с закрытыми глазами, и слезы катятся. А через какое-то время и ты, Дианочка, приехала, но она уже не говорила, а я от расстройства забыла тебя о Денисе спросить. А там похороны, и все…

Тут Зинаида Петровна расплакалась, и Шургин с Дианой ее долго не могли успокоить. Даже Алекс, проявив что-то похожее на сочувствие, принес для Зинаиды Петровны из кухни чашку чая. Затем они уложили ее в маленькой комнатке на древнюю кровать с металлической сеткой и, тихонько прикрыв дверь, вернулись в гостиную.

Прерванный разговор возобновился.

— Ну а вы что скажете, — обратился к Диане Шургин, — вы этого не знали, что ли?

— Представьте себе, — огрызнулась Диана, — понятия не имела.

— А вы не встретились в тот день? — поинтересовался Алекс. — Типа, ты бежишь к тетушке, а навстречу по лестнице спускается твой благоверный.

— Понятия не имела, что он там был. Мы поехали, потому что знали, что тете уже совсем плохо. Тут еще зуб разболелся — видимо, на нервной почве. Боль такая была — хоть на стенку лезь, и Денис меня к врачу завез уже здесь, в Тихорецке, а сам домой умчался, у него что-то там на работе было срочное. А уж от врача я сразу к тете Любе, пешком. Вот уж не ожидала, что он к ней тоже забежит.

Диана поежилась, отгоняя неприятные воспоминания.

— Тетя Люба и вправду не разговаривала, даже не шевелилась почти. Когда я присела около нее — открыла глаза, погладила меня по руке. Потом вынула откуда-то из-под одеяла шкатулку и отдала мне. Шкатулка красивая, старинная. Да я про нее давно слышала. Семейная реликвия. Но это и все. Больше ничего не было. Через два дня позвонила Зинаида Петровна и сказала, что тетя умерла.

— Что было в шкатулке? — заволновался Душкин. — Может, несметные сокровища, а ты от нас это умело скрываешь, направляя по ложному следу?

— Ладно, кроме шуток, — что было в шкатулке, если не секрет? — заинтересовался и Шургин.

— Да какой там секрет. Старые письма, семейные.

— И больше ничего? — широко зевнув, разочарованно протянул Алекс.

— И больше ничего.

— Вы, конечно, извините за назойливость, но, может быть, в письмах что-то было, намеки там или прямые указания?

— Где спрятан пиратский клад, — Алекс зевал уже вовсю, однако продолжал ерничать.

— В одном из писем в самом деле упоминается какой-то необыкновенный камень. Но там просто рассказывается о нем — форма, цвет и все такое. Непонятно, чей он, какое тетя имеет к нему отношение. Ничего не понятно.

— А поточнее припомнить вы не сможете, что там про камень этот было написано? — оживился Шургин, у которого, похоже, открылось второе дыхание. Спать, во всяком случае, он уже не хотел.

— Может, и вспомню, но не уверена, что все. Я прочитала эти письма через неделю после похорон и больше не брала их в руки, так они дома и валяются. Вернее, уже не дома. Я шкатулку на съемную квартиру перевезла.

— Вспоминайте! — то ли попросил, то ли приказал Шургин и оглянулся на сидящего за его спиной Алекса. Но тот уже мирно посапывал, откинувшись назад и прислонив голову к дверце шкафа. — Вспоминайте, — снова обратился к ней Шургин.