Находка на Калландер-сквер
Шрифт:
Глава 5
Генерал Балантайн был очень доволен тем, как продвигалась работа над его мемуарами. Военная история его семьи действительно была замечательной, и чем больше он приводил свои бумаги в порядок, тем более выдающейся она ему виделась. Главная мысль в будущей книге, главное наследие семьи — дисциплина и самопожертвование, и этим мог бы гордиться каждый. Более того, генерал чувствовал необходимость этой работы, она волновала его куда больше, чем мелкая домашняя суета и скучные каждодневные заботы жизни на Калландер-сквер.
Была ранняя зима, снаружи тоскливый дождь мочил булыжную мостовую, но в своем воображении Балантайн видел сильнейший дождь во времена битв при Катр-Бра и Ватерлоо почти семидесятилетней давности, где его дед потерял руку и ногу, продираясь через грязь на бельгийских
Жар от камина разогрел его ноги, и генерал представил жгучее солнце Индии. Он размышлял о султане Типу, о калькуттской «черной дыре», где погиб его прадед. Он сам знал, что такое палящий зной. Колотая рана на бедре от копья, полученная всего три года назад во время войны с зулусами, еще не зажила полностью и ныла в холода, напоминая о себе. Может, это была его последняя битва. Так же, как битва в Крыму была первой. Еще сидела боль в дальних закоулках его памяти об ужасных морозах и о человеческой мясорубке в Севастополе. Трупы лежали везде — тела людей, умерших от холеры, разорванные на куски пушечными ядрами, замерзшие от диких холодов. Некоторые лежали в нелепых позах, некоторые — как малые дети, свернувшись калачиком. И лошади! Бог знает сколько лошадей было убито. Бедные животные. Как глупо, что именно лошади так сильно беспокоили его.
2
Имеется в виду герцог Артур Уэлсли Веллингтон (1769–1852), английский фельдмаршал.
Ему было восемнадцать лет во время событий в Балаклаве. Балантайн прибыл с донесением от своего командира, лорда Кардигана. Прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть эту неописуемую атаку. Он еще помнил ветер, бьющий в лицо, запах крови, пороха, развороченную землю, когда шестьсот семьдесят три человека мчались на лошадях на русские позиции, на людей, укрывшихся в траншеях и стрелявших оттуда. Он поставил свою лошадь возле стариков с сердитыми каменными лицами, растревоженных шумом. А внизу в долине двести пятьдесят человек и шестьсот лошадей выполняли отданные им приказы и погибали в этой жестокой мясорубке. Отец служил в 11-м гусарском полку и был одним из тех, кто не вернулся с поля боя.
Дядя служил в 93-м шотландском полку, и они, пятьсот пятьдесят человек, удерживали «тонкую красную линию» между тридцатью тысячами русских и Балаклавой. Как и многие другие, он погиб там, где стоял. Именно он, Брэндон, сидел в грязной холодной траншее и писал письмо матери, извещая ее о гибели ее мужа и брата. Он до сих пор чувствовал ту невыносимую боль, которую испытывал, пытаясь подобрать слова. Затем участвовал в битве у Инкермана и в штурме Севастополя. Тогда казалось, что вся Азия, как огромная морская волна, мчится на них, таща за собой половину земного шара.
Услышат ли те, еще не рожденные, в своих сердцах отголоски этих сражений, почувствуют ли гордость и боль, разноголосую поступь истории? Будет ли его речь настолько невнятна, что весь собранный материал будет жить только для него, что он не сможет передать ничего другому поколению? Ни вкуса во рту, ни биения крови в жилах, ни слез после кровавых событий?
Молодая женщина, мисс Эллисон, казалась компетентной и приятной. Хотя, может быть, «приятной» — не совсем правильное слово. Она была слишком уверена в своем поведении, слишком доверяла своему мнению и не всегда полностью соглашалась с ним. Но она была умна, это вне всяких сомнений. Генералу не приходилось объяснять что-то более одного раза. Иногда он замечал, что Шарлотта схватывает его мысль до того, как он заканчивал первое предложение. Это его слегка раздражало. Но мисс Эллисон не желала кого-либо обидеть и никогда не хвалилась. Разумеется, она была очень довольна тем, что обедает в одной комнате со слугами, и вряд ли хотела доставлять лишние хлопоты кухарке, чтобы та готовила для нее еду отдельно от всех.
Иногда она действительно вносила дельные предложения в работу. Ему не хотелось терять достоинства и принимать ее предложения. Но он не мог не признать, что предложения очень хороши и он сам не сумел бы придумать лучшего. Сейчас он сидел в библиотеке и обдумывал, что он
будет писать дальше и как об этом отзовется мисс Эллисон.Его мысли были прерваны появлением Макса. Стоя в дверях, он сообщил, что мистер Сотерон находится в комнате для утренних приемов, желает видеть его и спрашивает, дома ли он.
Балантайн почувствовал раздражение и замешательство. Последнее, что он хотел бы, это видеть сейчас Сотерона. Но Реджи сосед, и поэтому его нужно принять. Если этого не сделать, то можно нарваться на бесконечные упреки и массу мелких неудобств.
Макс ждал молча. Его безукоризненная фигура и спокойная улыбка так сильно беспокоили Балантайна, что он предложил Огасте избавиться от него и найти кого-нибудь другого.
— Да, конечно, — сказал он резко. — Принесите что-нибудь выпить… Мадеру, но не из лучших.
— Да, сэр. — Лакей ушел, и через минуту вошел Реджи, большой и добродушный. Его одежда уже была мятой, хотя носил он ее не более пары часов.
— Доброе утро, Брэндон, — приветливо поздоровался Сотерон. Глаза обежали комнату, отметив горящий камин, удобные глубокие кожаные кресла и ища графин и стаканы.
— Доброе утро, Реджи, — ответил Балантайн. — Что тебя заставило посетить меня в субботу утром?
— Давно намеревался повидаться. — Реджи уселся в ближайшее к огню кресло. — Раньше не было подходящего повода. Всегда что-то мешает. Сплошная суета кругом. Как в улье.
До сих пор Балантайн не обращал особого внимания на болтовню Реджи. Но вдруг, несмотря на дружелюбный тон, генерал уловил нотки напряжения в голосе соседа. Он пришел специально; что-то его встревожило, и он хочет этим поделиться. Сейчас вернется Макс с мадерой. Не стоит начинать серьезный разговор до тех пор, пока лакей не удалится.
— Понимаю, ты был занят, — сказал Балантайн, поддерживая разговор.
— Да не я, — ответил Реджи. — Эти негодные парни из полиции рыщут повсюду. Питт — так, кажется, его зовут — вползает в комнаты прислуги, нарушая заведенный житейский порядок. Проклятье, как я ненавижу беспорядок в доме! Слуги болтают и шепчутся по углам. Боже всемогущий! Ты же знаешь, как трудно сейчас найти хороших слуг, натренировать их, чтобы они были такими, как ты хочешь, чтобы они знали твои вкусы, умели угодить им… Все это требует довольно много времени. Затем случается чертовски глупое событие вроде этого, и раньше, чем ты успеваешь сообразить, что бы все это значило, они разрушают весь порядок, созданный тобою. Трудно удержать хорошего слугу. Его вдруг посещает мысль улучшить свое положение. Хочет найти хорошую работу у герцога, графа или кого-нибудь в этом роде. Вбивает себе в голову идею о поездке за границу. Думает, что он плохо устроен, если не может провести лучшее время года в Лондоне, лето — в деревне, а морозную зиму — на юге Франции! Жалкие создания обижаются по самым странным причинам, и прежде чем вы узнаете об этом, они уже уходят от вас. Бог знает почему, в половине случаев они вам не преданы. Нужно быть глупцом, чтобы не понимать, что они все покинут вас, если этот чертов парень Питт будет задавать им вопросы об их личной жизни, об их морали, вмешиваться и делать предположения.
Его гневный голос наконец затих. Наверное, Сотерон представлял себе грязную зиму, обучение новых слуг и свою неудовлетворенность их действиями, холодные комнаты, подгоревшую еду, неотутюженную одежду.
Балантайн не думал, что события будут разворачиваться подобным образом. И хотя сам он полагал, что не очень ценит личный комфорт, все же ценил собственное спокойствие. Домашняя суета, которую спровоцируют происходящие события, пугала его. Он очень не любил Реджи. Они различались настолько, насколько это только возможно между двумя мужчинами, но он сочувствовал его очевидным страхам, пусть даже необоснованным.
— Не стоит беспокоиться, — небрежно сказал генерал.
В комнату вошел Макс с графином и стаканами, поставил их на столик и ушел, молча закрыв за собой дверь. Реджи сразу же налил себе, не спрашивая разрешения.
— Ты не будешь? — спросил он с вызовом. В его голосе звучала тревога.
— Не сейчас. — Генерал отказался от мадеры — во-первых, потому, что не любил эту марку вина, и, во-вторых, потому, что было слишком рано. — Ни одна хорошая служанка не уйдет из-за того, что ей задали несколько вопросов. Разве что если она уже нашла другое место работы. Кроме того, этот парень, Питт… он довольно хорошо воспитан. Никто из моих домочадцев не жаловался.