Наират-1. Смерть ничего не решает

Аттонио бодро шагал, выбирая дорогу уверенно, словно бы не единожды доводилось мэтру гулять меж шатров и повозок, а потому он хорошо знал, куда свернуть, чтобы пройти быстрее, а где лучше дать дугу, но не сталкиваться с пьяной и горластой вахтагой.

— Это Ташик-нойона шатер. Скудны его земли, зато дочерей аж пятеро, если за каждую тархата хоть немножко дадут, то, глядишь, и сыну будет чего наследовать. А там, синее и зеленое, видишь? Это Ублаши, из Побережников, да только откололся он от них и снова припасть к колену каганата желает. А вот Кемра-нойон, Гырам родич. Земли его у самого Чуная, дурные и опасные, впрочем, как и всё Гыровское. Поговаривают, что тесно Кемра-нойону в нынешних границах, и что старший Гыр готов помочь родне передвинуть кое-какие межи. Интересно, кого потеснят?

Синее и зеленое, белое и желтое, лиловое, серебряное, черное, алое. Цвета сливались в серую муть, неопределенную и грозную, вроде весенней реки, что, набухая талыми водами, норовит сломить плотину и выплеснуться грязью, смыть, разрушить, уничтожить.

Надо реку остановить или перенаправить. Пусть несется не по землям Кхарна, а по долинам Наирата и без того пустынным. И, похоже, способ есть.

— Вечно им мало, вечно не хватает. — Аттонио бочком протиснулся меж двух, стоящих вплотную повозок.

— Вообще-то я хотел посмотреть…

— На байгу? Пустое, мальчик мой, пустое. Неужели вам по вкусу пришлось это развлеченье? Нет, признаю, есть в нем некая первобытная сила, необузданная, разрушающая. Саморазрушающая, я бы сказал.

— Отвратительное действо. — Туран был искренен, потому как подобная забава не могла вызвать иных эмоций. Не было в ней смысла. Не было ничего, кроме помянутого мэтром самоубийственного порыва и покалеченных лошадей, которых добивали прямо там, на поле. Кроме мальчишки, по глупости на лед выскочившего и за глупость эту жизнью заплатившего. Кроме радостного свиста да ставок. Кроме тонкого голоса певчей, которая, надо полагать, перешла к Прощальному венку гимнов.

Хотя, какие, к демонам, венки гимнов в Наирате? Здесь и мертвых иначе отпевают.

— К некоторым особенностям местной жизни следует привыкнуть. Думаю, позже они станут более понятны. А сейчас спокойнее, друг мой, не стоит переживать, — мэтр Аттонио, по-своему расценив сжатые кулаки, похлопал по руке. — Успеем. Не думай, что так оно быстро. Пока победивших наградят, пока погибших отмолят, и тех, что на байге, и тех, что в долине.

О да, пусть покоятся с миром, пусть уходят безумцы, сворачивают шеи на заснеженных склонах Гарраха, пусть несут смерть друг другу, но не Кхарну.

Друг другу, чем больше — тем лучше.

Пусть награждают победителей, золотом ли, короной ли. Корона — приз ценный, такой, что не одного волоха поманит. Сейчас есть, кому её наследовать. И вроде как порядок от этого.

— А уже потом, когда и лошади, и всадники отдохнут, тогда и новый заезд будет. Так всё же, где уважаемый Ирджин? Я желал бы передать плоды трудов своих.

Мэтр Аттонио нырнул под полог скромного шатра. Турану не осталось ничего, кроме как последовать за ним.

— Мило, мило, Кусечка, просто замечательно. И Ирджина, как полагаю, нет? Да, да, конечно, мне следовало предположить, что в подобной ситуации… Я слышал, печальное происшествие, бедный мальчик. К слову, дорогой Туран, будьте столь любезны выразить мои искреннейшие соболезнования Ирджину: если не ошибаюсь, Сарыг приходится ему троюродным племянником. Для наир — родство близкое. Не возражаете, если я присяду? Кстати, Туран, не будет ли у вас нескольких «кобылок», в долг, разумеется? Надо расплатиться за шатер и с прислугой, а я, знаете ли… Ну нет так нет. Понимаю. Будем надеяться, что уважаемый Ирджин поспособствует.

Мэтр пересадил Кусечку на низкий табурет и, кинув на стол тубу, жестом поманил Турана.

— Думаю, вам будет интересно. Наир ничего не понимают в искусстве, но вы наверняка видели работы Шоддахи и Руава, Терци и Паркуни, Флаво Сухорукого или хотя бы Санхары Ясного. Да, да, не удивляйтесь, некогда мне доводилось бывать в великолепной Байшарре. Я знаю, что библиотека ее славится не только собранием книг. Нет, нет, мой друг, я не стремлюсь в вечность, хотя и уповаю, что скромные труды мои не останутся незамеченными в этом мире, и оттого премного ценю возможность продемонстрировать их человеку просвещенному.

Он долго возился с тубой, царапая кожу, норовя поддеть примерзшую крышку, потом так же долго вытаскивал свернутые листы. Ни на секунду не замолкая, раскатывал их поверх стола, аккуратно переставлял набор чернильниц, коробки с перьями, чертежный инструмент и прочие мелочи.

— Ты посмотри, посмотри, я старался изобразить все в точности! Детали и еще раз детали! Максимальная аккуратность! Максимальная достоверность!

У Аттонио получилось. Пожалуй, это был первый случай, когда его болтовня соответствовала действительности. Теперь Туран понял, за что так не любят работы мэтра.

Треклятый загон, который не то для овец, не то для коров, но в этом, рисованном варианте — для сцерхи. Замерла Красная, вытянув шею в попытке достать до человека. А тот стоит, не решаясь шагнуть навстречу. Растерян. Беспомощен. Почти готов убивать. Но убивал не он, убивали его, на следующей картинке и еще на трех.

— Я думаю, что если попробовать не рисунок, но печать? Скажем, в пять-семь досок? Естественно, за основу мягкий лак, перекрытый акватиной или лависом. Или исключительно литография на несколько камней? Это позволит сохранить точность, мягкость и вместе с тем придать красок.

Красного и белого. И черного немного. Те же цвета, что и в долине Гаррах. Те же цвета, что и везде в Наирате. Проклятая земля. Проклятые люди. Тем хуже для них, тем лучше для пушек. Пусть несется рык их над Гаррахом и Ханмой, над Кавашем и Гушвой, над Красным трактом, дорогами и деревнями. Пусть летит дым, пусть рвут землю ядра. Земле не привыкать — стерпит.

— Уверен, каму понравится. Там еще целый ряд этюдов по вскрытию, не желаешь взглянуть? Интересны также зарисовки скусов плоти и характерная форма ран от когтей. Смотри, ощущение, что резаные, а не рваные. Есть несколько крупных планов.

— Мэтр. — Туран испытывал жгучее желание вогнать несколько перьев прямо в ладони художнику. — Вы не боитесь?

— Чего?

— Ну хотя бы болтать языком о таких вещах. Ыйраму бы не понравилось. И Куне тоже.

Дрогнули губы, съехались над переносицей брови и разошлись в стороны, возвращая лицу прежнее, незамутненно-восторженное выражение. Мэтр Аттонио не боялся. Более того, кажется, подобная догадка развеселила его.

— Молодой человек, я некоторым образом уверен в вас. Наблюдательность, интуиция — называйте как хотите. Но вы последний, кто заинтересован выносить нашу беседу за пределы шатра. Так? Хотя ведь ты злишься на меня вовсе не из-за этого? Точнее, не совсем из-за этого? Ты чрезвычайно нервозен. Ну да почти все, попадая в Наират, меняются. Увы, не в лучшую сторону. А теперь идем, самое время поработать над действительно серьезными вещами.

Он сгреб Кусечку и, ухватившись за Туранову руку, потянул за собой. А пальцы у него цепкие, жесткие, не такие у художника быть должны.

— Эпохальное полотно «Тегин Ырхыз Мироносный принимает мир от склан» требует тщательнейшей подготовки. Хотя, признаться, наир и мир — понятия лишь с виду рифмуемые! — Мэтр визгливо засмеялся собственной шутке. Он бодро пробивался сквозь полотняный лабиринт лагеря и тащил следом Турана. — Полагаю, сам тегин обрадовался бы эпитету Победоносный. Но как знать, как знать, он молод, все впереди. Взойдет на трон и начнёт…