Наират-1. Смерть ничего не решает

Холодок по спине и впервые, пожалуй, с начала этого разговора — страх. Совсем как тогда, много лет назад, когда в похожей комнате обсуждался некий план, детали которого шад Лылах предпочел забыть для собственной безопасности. Правда, всякий раз, оказываясь в покоях кагана, он отчего-то вспоминал, что прежде шелк на ширме был желтый… Пока на нем причудливыми узорами не расцвела кровь прежней каганари рода Ум-Пан, несчастной жены Тай-Ы, собственноручно убитой им девятнадцать лет назад.

— А вестник и автор письма… — Шелест ткани, скрип старого дерева, освобождающегося от веса и тень кагана, в сумерках искаженная, грозная, как и когда-то прежде.

— Хэбу Ум-Пан, как я полагаю, — произнес Лылах. — Я помню давние распоряжения на его счет.

— Тем более. Кырым по-своему присматривает за старым червем согласно приказу. Не ты один, Лылах, не ты один.

Проклятье! Настолько беспомощным шад давно себя не ощущал. Значит, Кырыма трогать нельзя, нужно только приглядывать.

Как всегда.

— Почему вы уверены, что Кырым не предаст? Что он не вступил в сговор с Ум-Пан? — нервозные ноты в собственном голосе неприятно резанули ухо.

— А что Ум-Пан может предложить такого, чтобы Кырым предал? И чем эта встреча будет отлична от многих прочих, о которых я знаю? Ответь мне, Лылах. Ответь себе. Не ищи заговора там, где его нет. Или найди то, что действительно может стать доказательством.

Но как и где искать? И стоит ли?

Стоит, хотя бы для того, чтобы определиться с союзниками. И Лылах, выстроив весь складывающийся узор, задал последний вопрос:

— Могу ли я дерзновенно просить о беседе с сиятельной каганари Уми?

И в этом ему было отказано.

После ухода Лылаха, еще одна портьера скользнула в сторону, пропуская человека доверенного и неприметного. Из-за двери потянуло сквозняком, который тут же задул и без того слабое пламя единственной свечи.

— Он не успокоится. — Диван-мастер Алым взял кагана за руку. — Он в смятении.

— Что ж, ему положено догадываться обо всем чуть раньше других. — Ясноокий Тай-Ы сделал несколько неуверенных шагов и, ударившись об угол стола, зашипел от злости.

— Эта комната, почему вы не разрешаете изменить ее? Всего лишь день, и …

— Ты лишишь меня памяти. Восточная башня замка Чорах, винтовая лестница и дубовая дверь, которая запирается снаружи. Думаю, Ырхыз тоже никогда не позволит уничтожить ее.

Алым молча поклонился, принимая решение, но не соглашаясь с ним. Впрочем, каган поклон скорее ощутил, чем увидел, и совсем не потому, что в комнате было темно.

Слух о таинственном исчезновении толстяка Ныкхи на некоторое время взбудоражил двор, но в скорости утих, ибо был Ныкха личностью весьма малосимпатичной. Единственными, кого случившееся взволновало на самом деле, были золотых дел мастер да портные, которые потеряли клиента пусть и привередливого, но богатого и чуткого к веяниям моды. Впрочем, и они утешились довольно быстро.

В отличие от старой Кинаховой вдовы Ульке, которая каждый день навещала могилу мужа у стен замка Мельши, чтобы поплакать о скорбной вдовьей доле и в очередной раз проклясть рыжую стервозину, чья стрела оборвала жизнь Кинаха-возницы. Поплакать да еще укорить себя за нерешительность. И было — отчего.

Почти сразу после похорон хитрая Ульке, тихая Ульке, Ульке, знающая ханмэ лишь немногим хуже его хозяев, легко пробралась в комнату под самой крышей. Она долго смотрела на спящую Ласку и выбирала на грязной шее место, чтоб ловчее ткнуть ножом. А рыжая тварь тем временем посапывала и ворочалась. Уже занеся руку, Ульке вдруг замерла, рассматривая округлившийся живот, что вдруг показался из-под полога шубы. А потом ушла так же скрытно, как и появилась, не потревожив даже чуткого Бельта.

Позже, после многодневных наблюдений, возничиха поняла, что ошиблась тогда в темноте. Приняла, видно, за сноси теплый платок или иную укрывку. А может это Всевидящий дал ей взглянуть на проклятую девку своим Оком?

Чтобы там ни было, через неделю Ульке вернула нож в захоронку в полузатопленном погребе. Об этом тайнике ей знать вроде как и не полагалось, но что может скрыть муж от наблюдательной жены? Как оказалось — очень многое, в чем самолично и убедилась Ульке, взломав однажды ящик, вмурованный за седьмым камнем от третьей балки по правую руку. Там лежал тот самый нож и несколько исписанных листков, но даже умей возничиха читать, она никогда не смогла бы понять одну из сотен тайнописей, что использовали в работе подчиненные ясноокого Лылаха. А потому решила оставить всё как есть от греха подальше. И Ласку в том числе.

И теперь, сидя на могиле мужа, Ульке заливалась слезами и горевала о бессилии.

А вот Тыш Дубокол именно в эти минуты радовался и даже смеялся, чувствуя прилив сил и заново прикапывая тело какого-то бедолаги, случайно найденное в леске под Ханмой. В кошеле Дубокола приятно шебуршали выдранные у покойничка позолоченные зубы и ногти.

Тыш, разумеется, не знал, что столичные подчиненные ясноокого Лылаха не опускаются до таких вещей.

Триада 4.3 Туран

Наука — самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, она всегда была и будет высшим проявлением любви, только ею одной человек познает природу и себя.

Ежегодная приветственная речь ректора Академии Словесности и Философии Вольного города Урканда

Сколь путь познания суров,

столь сладостно отдохновенье,

когда среди иных даров

ты истины узришь мгновенье…

Туран ДжуШен, сборник катренов «Слово о великой радости пути, к истинам ведущего»

— Проходите, друг мой, проходите, — Ирджин ткнул Турана в спину. Ткнул неприятно, вроде как напряженными пальцами и прямо в хребет. А он сильнее, чем кажется. И пальцы твердые, как…

Ноги подогнулись, точно кости и мышцы вдруг превратились в мягкий воск. По телу прокатилась волна жара, и следом, гораздо медленнее — холода. Загремел, позорно вырвавшись из рук, штатив, а сам Туран, сделав два шага через порог, кувыркнулся вперед и врезался прямо в стальные колени голема. Голова неудобно вывернулась и ткнулась в ковер. Но длинный ворс, явно забившийся в ноздри, не беспокоил и не вызывал желания отплевываться и чихать. Туран просто не чувствовал этих длинных чесучих ворсинок, как, впрочем не чувствовал и всего тела. Только дышать стало трудно. Резко хлопнула дверь, послышался характерный хруст замка. Прямо перед лицом опустился ящик с пробирками, показались мягкие, с тремя натоптанными складками и высоким каблуком сапоги.

Неужели всё? Так нелепо и быстро? Просто ткнет кинжалом в затылок? Нет, слишком легко…

И словно подтверждением мыслей ковер вдруг резко дернулся в сторону.

Ирджин рывком перевернул Турана на спину, уложил поудобнее и заботливо стряхнул с лица несколько ворсинок.

— Располагайтесь, мой друг, располагайтесь, — громко произнес кам. — Есть у меня к вам пара вопросов, касаемо стабилизации некоторых реакций ящеров.

Что за чушь он несет?!

Тем временем Ирджин еще раз проверил замок, зачем-то достал широкую кисть и принялся обмахивать деревянные стены, будто стирая пыль и паутину. Руки его двигались быстро и легко, постепенно в их порхании стал улавливаться ритм и рисунок. Конечно, настолько, насколько можно уловить беготню человека, неподвижно лежа на полу в ожидании чего-то отвратного. Например, удара тяжелой ногой голема. Туран отчетливо представил, как широкая ступня опускается, сминая и дробя кости, как с влажным хрустом лопается голова…