Наивны наши тайны

— Тем лучше для тебя, — спокойно ответил Кирилл. — Ты редактор, вот и работай. Ну кто-то же должен меня редактировать.

И с этим Игорь не мог не согласиться — действительно, раз есть рукописи, кто-то же должен их редактировать.

Пока Игорь мучился над рукописями, Кириллу пришла в голову суперидея.

На самом деле он использовал свою старую заготовку. С юности увлекаясь генеалогией дома Романовых, Кирилл придумывал мир, где не случилось некое переломное событие: например, не убили царевича Алексея, Петр не велел боярам сбривать бороды и вообще построил Питер не на болоте, а на Черном море... Кирилл тогда застрял на петровской эпохе, а вскоре увлекся чемто другим, но продолжать это можно было бесконечно: Распутин с князем Юсуповым прониклись любовью друг к другу, Кирова не застрелили в Петрограде, а Троцкому

удалось организовать восстание в Индии, и Индия стала российской колонией...

Кирилл придумал Героя, который направлял ход истории по иному пути и неожиданно возрождался в разные эпохи то в русском богатыре, то в нелепом коллежском асессоре, то в солдате Красной Армии, то в мальчике из Уржума. Впоследствии Кирилл совсем разошелся, и однажды Герой принял обличье фрейлины царского двора, а в одном из романов, не чинясь, возродился в драчливом щенке лабрадора.

Кстати, вампиров и монстров, которых не мог простить ему Б. А., у него, в сущности, и не было. Только раз возник этот несчастный бухгалтер в синих нарукавниках и с клыком, всего один раз. И еще где-то затесался монстр, всего один! Б. А. очень устраивал этот один раз — каждому удобно уцепиться за что-нибудь, соответствующее своей личной конструкции.

Кирилл писал, не заботясь о разделении текста на абзацы и главы и даже о совпадении имен персонажей. На протяжении повествования персонаж, особенно если он был второстепенным, из светловолосого толстяка мог превратиться в высокого сутулого брюнета. И чем более знаменитым становился Кир Крутой, тем более запутанно и небрежно творил Кирилл и тем меньше ему хотелось разбираться в собственных многофигурных композициях.

Почти сразу же выяснилась одна любопытная деталь. При почти изысканном, временами даже подчеркнуто литературном стиле у Кирилла происходил какой-то загадочный сбой, когда заходила речь о человеческих отношениях... Его словно одолевала какая-то слепота...

Особенно сильный писательский ступор находил на Кирилла при описании любовных сцен — он называл это «добавить любвишки».

Разве мог Игорь доверить писателю Киру Крутому даже крошечный кусочек любовной истории, если тот допускал такие, к примеру, ляпсусы:

«Жена полковника, в отличие от него, была стройной пышноволосой блондинкой». Или: «Увидев ее, у служанки выступили слезы». Или: «Один его торс был лучше, чем все остальные лица» — что-то в таком духе.

Итак, Игорю достались любовные линии. И еще — в историях Кира Крутого иногда, на его взгляд, было многовато злых сил и недостаточно добрых, и он просил Кирилла «добавить позитива».

Можно ли было сказать, что Кирилл с Игорем вместе стали профессиональным писателем Киром Крутым? Очевидно, сами они так не считали.

Кирилл создал свой мир: смерчи, вихри, торнадо, которые уносили читателя в фантастические дали... На долю Игоря оставалось немного — всего лишь протоптать тропинки в созданном Кириллом мире, обжиться в нем. Игорь прокладывал в этом мире дороги, осушал болота, строил города. Он правил текст, переставлял главы и переписывал целые абзацы, следил за логикой развития событий.

Кирилл придумал псевдоним: Кир Крутой, легко извинив себя за некоторую подростковую пошлость. Не было ни доли сомнений в том, что Кир Крутой — это он, он один. А уж как они разделят деньги — это их внутреннее дело.

* * *

Странной Кирилл был личностью, какой-то двуслойной, как бисквит с кремом, — словно у него имелись два уровня сознания. Казалось бы, раз человек создает свой особый мир, ему бы и жить, как положено писателю, в том мире, но оказалось, что Кирилл прекраснейшим образом ориентируется в мире современном, а именно в материальном устройстве жизни. Он был способен с математической выверенностью расписать пошаговую стратегию действий: сначала мы сделаем так, потом этак, а потом крутанемся на месте и два раза подпрыгнем.

Историк Кирилл Ракитин стал менеджером писателя Кира Крутого и при помощи Игоря направлял его деятельность не так небрежно и комковато, как это часто бывает с писателями, а по всем законам бизнеса.

Первую книгу они «слепили из того, что было». Затем написали еще несколько, после чего подробно расписали пять сюжетов и, воспользовавшись старыми связями Игоря и родителей Кирилла, предложили все произведения Кира Крутого сразу всем издателям и критикам. Вернее, Игорь предложил.

Через два года Кир Крутой стал первым и единственным представителем сериальной полуисторической-полуфантастической литературы — и ни в коем случае не бульварной, а вполне достойной.

Кира Крутого читали продавщицы, аспиранты и профессора, и даже домохозяйка на пляже в Турции заставляла своего мальчишку присесть рядом с собой: читай, дурачок, хоть про нашу историю чего-нибудь узнаешь, — и мальчишка, нехотя раскрывая книгу, впадал в нее, как ручеек в огромную реку — реку знаний или фантазии.

Но какая, собственно, разница — мама довольна, и ребенок читает впервые в жизни без понуканий. А что же ему читать — Гарина-Михайловского «Детство Темы»?

Читатель читал, а Кир Крутой писал. Писал несколько вещей одновременно, потому что у правильного писателя суп всегда должен кипеть в нескольких кастрюльках.

Игорь был министром по внешним сношениям при короле, купил большую квартиру и новую иномарку, а уж как довольна была Ира...

Беседа одиннадцатая

— Нам нужно было использовать кого!нибудь помоложе! — недовольно сказала Ольга. — Аврора никуда не продвинулась в своем расследовании! Игорь остался в списке подозреваемых... а список большой!..

— Послушай, — нерешительно спросила я, — а ты что, правда считаешь, что любой из них мог совершить преступление?

— Вот только не говори мне, что в людях не просыпается желание получить миллион, если они имеют на него право! Ты бы хотела миллион? — Эта неприятная манера москвичей отвечать на вопрос сначала наскоком, а потом другим вопросом!..

— Я бы очень хотела иметь миллион и не вижу в этом ничего зазорного, — строго ответила я. — Тебе известно, что когда-то существовала специальная гуманистическая теория, прославлявшая деньги как средство создания прекрасного?

Но Ольга не сдавалась.

— А вот если бы тебе надо было кого!-о отравить, как бы ты это сделала? — спросила она и ни к селу ни к городу добавила: — Кто вчера, будучи пешеходом, перебежал улицу в неположенном месте, а затем, будучи водителем, пересек сплошную двойную? Что, не ты?Я понимаю, что ты никогда бы не смогла отравить человека, но все!таки... А?