Наливайко

— Нюхайте, Северин, га-ап-чхи-и! — протянул Лобода свою драгоценную табакерку Наливайко.

Наливайко взял ее из гетманских рук, осмотрел, как следует осматривать, принимая из важных рук знак — почтения. Для виду даже стукнул раза два ногтем о крышку табакерки и вернул ее гетману.

— Покорно благодарю, — пан Григор.

— Га-апч-хи!.. Что, не употребляете? Какой же вы казак после этого, го-го-го…

— Не по коню корм, пан — гетман. Трубкой иногда балуюсь.

И тоже рассмеялся — внезапно и громко. Этот смех Наливайко привольно раскатился над толпой, восторжествовав над насмешливым гоготанием Григора Лободы. И Лобода умолк.

Лодка пристала к берегу вдалеке, за самым углом днепровской косы. Оттуда, увязая в песке, к группе старшин направились четверо. Ожидавшие только двоих — Морчевского и Заблудовского, старшины переглянулись и невольно двинулись навстречу. С казачьими послами прибыли два поляка. Оба были одеты в простую жолнерскую одежду; на поясах у них висели кривые карабели. Приблизившись к группе, они стали озираться, как пойманные, оглядывали коней и глупо улыбались каждому из старшин. Наперебой, слишком громко и неуместно здоровались:

— Челом — вам, рыцари славные!

— Челом панам полковникам и пану Наливаю!

Лободу это задело за живое. Ни Заблудовский, ни Морчевский не знали еще про избрание его гетманом… После тяжелого ранения Шаулы гетмановал Наливайко, переправой через Днепр руководил Наливайко, его слушались в полках и в обозе.

— Вы кто будете, послы пана Жолкевского? — спросил Лобода, подступая к ним, как резник к приведенному быку. — Я гетман войска украинского Лобода! Прошу отвечать мне…

— Челом, челом гетману, славному пану Лободе! Были мы послами, да стали казаками, пан гетман.

— Как это стали казаками?

— А так… — человек в жолнерской одежде, который старался, но не мог скрыть своеобразного польского акцента, смешно расставил руки перед Лободою.

Сотник Заблудовский пояснил:

— Они, вельможный пан гетман, еще в лодке выразили желание сделаться казаками и не возвращаться на коронную службу.

— Вот как!

Лобода высоко поднял брови и полунасмешливым взглядом обвел окружающих. Заявление послов показалось старшинам настолько неожиданным, что каждый из них только и мог, что удивленно поднять брови. Сказать что-нибудь так, сразу, никто не отважился. Неожиданных перебежчиков окружили кольцом людей и коней. Их осматривали, пытливо вглядывались в лица, вдумывались в их неожиданное заявление. Лишь сотник Заблудовский, гордый этой своей «победой», важно заговорил:

— Пан гетман и славные старшины… Должен доложить…:

— Говори, пан сотник.

— Пан Жолкевский хотел нам головы снять за наше появление в Киеве. Тогда мы оказали, что мы послы, и должны были держать пред ним и речи посольские.

— Что же вы ему сказали?

— К миру призывали. Пан Жолкевский согласен принять этот артикул, но требует выдачи ему всей артиллерии и знамен с клейнодами да в придачу еще и зачинщиков этого бунта.

— Зачинщиков?.. — Лобода опять недоуменно посмотрел на старшин, пожимая плечами, разводя руками. и этим подчеркивая свое удивление. — Каких ему зачинщиков?

— То же самое точно сказали и мы ему. И пан гетман взбесился, ногой топать стал. «Не знаете, — кричит, — зачинщиков своих не знаете?..» Однако и сам одного только пана… Наливайко назвал да батраков велел вернуть панам, от которых удрали они.

— Холера его матери!

— В печенки ему сто болячек!

— А кукиша витого он не захотел?

Гетман Лобода важно взялся за булаву и стал успокаивать старшин:

— Спокойно, Панове! Это ведь только слова… В ответ на эти требования пана Жолкевского мы можем поставить свои. К примеру, пусть выдаст нам…

— За Наливайко, пан Лобода? — резко и недружелюбно спросил Карпо Богун, порываясь с конем в середину.

— Говорю: к примеру. Это и означает, что за пана Северина я никого не намерен выменивать. Успокойтесь, Панове… Пусть говорят теперь эти два перебежчика. Вот хоть бы вы, пан жолнер. Прошу пана сказать, какие условия пан гетман приказал вам отстаивать.

К середине круга, где стояли перебежчики и Лобода, прошел Наливайко, отдав Богуну своего коня. С виду он казался спокойным, лишь глаза у него пылали. Перебежчик, не выдержав уничтожающего взгляда Наливайко, отступил перед ним.

— Ну, пан перебежчик, скажите, пожалуйста, кого предлагаете выменять за Наливайко? Я Наливайко. Кого, паны ляхи, не пожалеете за меня, а?

— Помилуйте, пан Наливайко… я искренний сторонник ваш. Пану гетману позволительно было только сказать…

— Примеряла Химка свиту, не по ней шиту… Я не свитка, к сведению пана гетмана, и из него порядочной Химки не будет. Не примеряйте меня, я шит не на польские плечи. А вам, братья-казаки, хочу сказать, что не верю я этим перебежчикам.

Круг старшин, словно кто толкнул его в самое больное место, раздался. В центре остались поляки, Лобода и Заблудовский. Лобода оглянулся и опять ухватился за булаву, вытащил из-за пояса и пригрозил ею в воздухе. Но говор среди старшин не только не прекратился, а из шепота перешел в крик. Как обычно, старшины разделились на сторонников Наливайко и сторонников Лободы.

Стах Заблудовский подошел к Лободе и на ухо прошептал:

— Пан Жолкевский желает поговорить с паном Лободой с глазу на глаз. Предлагает послать Наливайко на лодке для переговоров, а потом… пан Лобода выехал бы. Пани гетманша… сердечно приветствовала, любви и прощения просила у пана…

Как ужаленный отскочил Лобода от сотника. Искал слов и не находил. Лицо налилось кровью, даже посинело, грудь дышала тяжело, как кузнечный мех. Но Заблудовский мигом исчез в толпе. И гетман, сдержав себя, обратился к Наливайко:

— У вас, пан Наливайко, верно, есть доказательства?

— Никаких. Известна лисья натура Жолкевского и подлость всего отродья шляхты. Не верю я шляхте, нельзя им верить, потому что, как ловкие воры, и душу могут выкрасть у неосторожных. В ответ Жолкевскому, чтоб хитрил умнее, предлагаю обоим послам снять головы.

— Ай! — не выдержал один, и крик этот, как кнутом, резанул присутствовавших.

Непроизвольный возглас перебежчика как бы подтверждал правоту Наливайко. Лобода видел, что (ряды его сторонников редеют. Поведение Наливайко, его прямота и решительность нравились казачьему характеру старшин. Жолкевский обращается с ними так, будто не они его разбили под Острым Камнем, будто существуют они только по его милости. Он выставляет требования, издевается над военными обычаями. Где это видано было, чтобы разбитый противник начинал с требований выдать ему на глумление самых отважных воинов?..

Лобода понял настроение старшин и решил во что бы то ни стало спасти свой авторитет:

— Пан Наливайко слишком смело ведет себя… Ведь тут есть гетман, выбранный вами, господа старшины!.. Ради спокойствия в нашем краю мы не должны останавливаться ни перед чем и даже…

— За смерть Наливайко этого спокойствия не выменяешь, пан гетман, — опять отозвался Карпо Богун, садясь на коня.

— Разве что… гетманшу свою, распутную пани Латку, выменяешь за наши головы, пан Лобода…

— Кто это сказал? — вскинулся разгневанный гетман.