Наложница для оборотня

— А? Который час? — спросила я, садясь на кровати и оглядываясь по сторонам.

За окном светлело. Кай ночевал где-то в другом месте, его сторона кровати оказалась несмятой.

— Рассвет через четверть часа. Вставай же!

— Зачем?

— Милорд Кай приказал проводить тебя. Карета уже ждет.

Я быстро оделась в приготовленную с вечера одежду и вышла из комнаты вслед за Риллой. Я думала, что Кай сам придет за мной, но решила, что он еще занят последними приготовлениями.

— А где Кай? — спросила я.

— У кареты. Ждет, — тихо ответила служанка. — Ступай тише, замок еще спит.

— Почему вы невзлюбили меня, Рилла? — спросила я с любопытством, пока служанка зажигал свечу от факела. — Я ведь ничего вам не сделала.

Толкнув какую-то дверь, мы стали спускаться по лестнице вниз, наши тела отбрасывали кривые тени на каменные стены.

— Потому что миледи Шани достойна счастья. А ей его не видать, если в замке будешь ты, — зло ответила она, а мне наконец стала понятна неприязнь служанки ко мне.

— Я не просила такой судьбы, ясно вам?

Старуха промолчала. Спустившись до первого этажа, мы вышли через маленькую дверцу, которая вела в подсобные помещения замка. Там оказался проход на конюшню, где уже стояла телега, груженая бочками. Запряженная в повозку лошадь хрустела сеном.

— Что мы здесь делаем? — непонимающе спросила я, и это был последний вопрос, перед тем как меня обхватили чьи-то руки, а в нос ударил резкий травяной запах. Вдохнув его, я почувствовала, как расслабляется тело, а окружающий мир исчезает в темноте.

Пробуждение было неожиданным и неприятным. На меня вылили ведро ледяной воды. Я села, кашляя и хватая ртом воздух, и тут услышала грубый смех.

Сфокусировав зрение, я увидела, что надо мной стоит толстяк с пустым ведром.

— Птичка в клетке, — усмехнулся он, развернулся, лязгнула дверь, и я поняла, что нахожусь в темнице. Толстяк навесил тяжелый амбарный замок, после чего быстро ушел. Было темно, сыро и пахло мышами.

— Где я? Что происходит? Кто ты такой? — крикнула я ему вслед, но в ответ раздалось лишь эхо шагов.

«Ну спасибо, Рилла, старая ты карга!» — подумала я, понимая, что меня обманули, и Рилла играет здесь не последнюю роль.

Я провела в темнице три дня и три ночи. Мне приносили скудную пищу, которая утоляла голод лишь на время. Тюремщик со мной не разговаривал. На третий день из его безумного бормотания я поняла, что умер альфа.

Мое сердце бешено заколотилось.

— Альфа? Какой альфа? — спросила я, чтобы вновь не получить ответа.

А на четвертое утро, когда я совсем отчаялась, дверь снова скрипнула, и кто-то легко спустился по ступеням. Я встала с сырого соломенного тюфяка, на котором сидела, и, подойдя к прутьям, увидела, как к клетке приближается Шани.

По полным губам невесты Шрейна скользила злорадная усмешка. В одной руке она несла дрожавшую от сквозняка свечу, другой брезгливо придерживала подол платья.

Шани подошла ближе и, подняв свечу повыше, посмотрела на меня с удовлетворенной улыбкой на губах.

— Ну как? Здесь, конечно же, гораздо холоднее, чем в объятиях Кая и Шрейна, — весело заметила она.

— Значит это твой замок? Ну конечно, как я сразу не догадалась, что за всем стоишь именно ты!

— Я же предупреждала, чтобы ты не вставала на пути волчицы, глупая-глупая овечка. Лучше бы тебе было умереть тогда, в лесу на охоте. Тихая и мирная смерть от внезапно понесшей лошади.

Так значит это Шани подстроила мое падение, испугав лошадь!

— Когда ты вернулась? — спросила я, пытаясь понять, поймет ли Кай, куда меня увезли.

— Вчера. Как только получила известие о смерти отца.

«Так вот что за альфа умер», — с облегчением подумала я, а потом устыдилась собственных мыслей.

— Мне очень жаль, — прошептала я.

— Мы никогда не были близки с ним. Он пообещал меня Шрейну во имя мира между нашими стаями.

— Терять близких всегда больно.

— Мне не нужна твоя жалость, — покачала головой Шани.

— Но теперь ты можешь не выходить за Шрейна.

— Неужели? Как все просто у шлюх! Волчьи клятвы сильны и после смерти того, кто их дал!

— Сильны, говоришь? — прошипела я, подходя ближе. Шани сделала небольшой шажок назад. — Ты меня обманула. Ты и Рилла.

— Обманщица здесь только ты. Дешевая обманщица.

— За что ты ненавидишь меня, Шани?

— Миледи Шани, дрянь! — стукнула по прутьям решетки «миледи». — Я же сказала, что не люблю, когда кто-то вмешивается в мои планы. Ведите ее во двор замка! — отрывисто приказала Шани, а я только сейчас поняла, что мы не одни. Из-за ее спины шагнули двое крепких мужчин. — А будет кричать, заткните рот.

Те приблизились и презрительно скривили носы.

— Ну и вонь!

— Это ее обычный запах, — пренебрежительно бросила Шани, подхватывая платье и уходя.

Я резко замолчала, не понимая, что происходит. Меня подхватили под руки и поволокли по каменным ступеням вверх.

Когда меня привели на задний двор замка, там собралась небольшая толпа. В середине площади стоял высокий столб, к которому меня и подвели. Я забилась в руках тащивших меня мужчин, но они были слишком сильны. Заставив меня обхватить столб руками, один из них связал мои запястья, а другой рванул плащ и сорочку. Я оказалась обнажена до пояса, в толпе возмущенно что-то выкрикивали. Ветерок обдувал продрогшее тело, вызывая дрожь и мурашки.

— Эта девушка обвиняется в краже! — раздался вдруг громкий голос Шани.

Я повернула голову и увидела, как она подходит ближе, а в руках у нее красуется треххвостая плеть, на концах которой позвякивают металлические шарики.

В горле у меня моментально пересохло. Шани решила устроить мне показательное наказание? И почему при первой встрече она показалась мне такой милой? Видимо, я паршиво разбираюсь в людях.

— Я ничего у тебя не крала! — крикнула я. — Ты наказываешь меня за то, что я помешала твоему дьявольскому плану, — громко сказала я. — Ты же хотела, чтобы Кай вызвал Шрейна, а потом убил, да, Шани?

— Молчать! — Шани замахнулась, и острые концы плети обожгли мою спину, разрывая плоть.

Я дернулась и больно прикусила губу, чтобы с моих губ не сорвалось ни звука. Казалось, что спину жжет тысячами огненных иголок, которые какой-то садист загоняет под кожу.

— Ты все равно закричишь, — прошипела Шани, опуская плеть снова.

Слабый стон все же сорвался с моих губ. Боль была такой сильной, что мне захотелось взвыть, на глазах выступили слезы, ослабевшие колени подогнулись, и я начала сползать по столбу.