Нам бы день продержаться. Дилогия

– Быстрее, бля, быстрее, – торопили нас от БТР. Сломя голову бежали к машине пограничники из тылового охранения. Тяжело перевалились через борт «КамАЗа». Захрипели, хватая ртами воздух.

После беготни с тяжелой плитой и двуногой думать совершенно не хотелось. Покрытые слоем пыли и разводами от вытирания пота рукавами, нашими мордами можно было пугать чертей в преисподней. Но времени на раскачку не было.

– Первый, Я – Куш, второй отряд разделился. Часть идет перекатом вам навстречу, выше двести метров. Как понял, прием? – озабоченно выдавал информацию Кушак. Грязнов не вмешивался. Переживал за нас на заставе. Бондарь, сидящий у окна с видом на правый и дизельку, орал время от времени вдоль половины заставского коридора, озабоченно снаряжая дополнительные магазины к автомату, чтоб хоть как-то отвлечься от бурлящей внутри энергии.

– Ну что там у них? Серый, бля, не молчи, там мочилово слышно, а сейчас затихло! – Взрывы мин при беглом огне сливались, наплывая звуком друг на друга, и отбивались грохотом эха от склонов. Тишина ударила неизвестностью по ушам хуже, чем шум далекого боя.

– Нормально, Маз! Пошли на серпантин! Засаду, похоже, разнесли! – радостно орал Иванов в раскрытую дверь. Грязнов молчал, тяжело вздыхая время от времени. Самое опасное было впереди – мины и вторая группа, которая хотела охватить колонну с фланга и фронта, показательно расстреляв на склоне в незащищенный бок. Но им надо было бежать по камням и бездорожью почти два километра. А оружия, способного нас достать, у них не было.

– Помехи! – зарычал майор в микрофон, запуская оператора на горе в работу с его самодельной РЭБ, и остановил БТР почти у самого поворота на следующий виток.

– Боря, «КамАЗ» сюда, живо, – раздалось в наушниках. – Олег, давай ближе, спрячься за БТР, – командовал майор, оценив обстановку. Из БТР выкатился шустрый Ибрагим и помчался к «КамАЗу», на ходу надевая каску и бронежилет. Орал что-то зло, махая руками Петрову, который сидел за рулем «КамАЗа».

– Боря, из «КамАЗа» всех на «мыльницу», – безрежимно командовал Бойко по рации. – Петрова сюда вместо Ибрагима. Бронежилеты ему на спинку сиденья и под жопу. Быстрее, бля! Они уже близко! – подгонял он всех. Наконец, стало понятно, что задумал майор. Пирмухаммед виртуозно развернул дизельный «КамАЗ» на узкой дороге и по-ехал первым, объезжая БТР, но задним ходом своей машины – вперед. Длинный кузов груженой машины, покоящийся на двух осях, ехал, продавливая колесами грунт, и медленно, но уверенно заворачивал на следующий виток серпантина. Смысл был в том, что, если там стоит растяжка или нажимной фугас, то взлетит на воздух кузов и разминирует нам дорогу вперед. Водитель же, обложенный бронежилетами, имеет вполне хорошие шансы остаться при подрыве в живых, если, конечно, соляра в баке не сдетонирует. Но утро еще только начиналось. Топливо было холодным и взрывоопасной смеси паров солярки в пустоте практически полного бака почти не было. И Пирмухаммед справился. И на мину не наехал. Видно, не зря нас Грязнов трижды перекрестил. Дважды нам уже повезло. БТР крался по следам «КамАЗа», как кошка на мягких подушках лап, с открытыми люками, точно попадая в колеи, проложенные длинной грузовой машиной. За БТР потянулись и мы на «мыльнице». С той лишь разницей, что побежали за машиной пешком в две маленькие колонны, тяжко хлопая обувкой, но не выходя за безопасную тропу двух колесных коридоров. Береженого и бог сбережет. Умытые потом и пылью уже по третьему разу за два последних часа остановились у борта шишиги, не в силах подняться в кузов. Отплевывались, пытались быстро отдышаться. Держались за борта руками, согнувшись и положив на теплое железо вес корпуса тела. А майор не унимался:

– Бегом разворачивай миномет! К бою, дохляки! Желудки – бе-е-егом! Порву нах! Олег, бля! Командуй, лейтенант! В бога, душу твою мать! – Обижаться на майора не было сил. Превозмогая боль в боку, схватил двуногу и потянул на себя. Сдвинуть не получилось. Зато солдаты, увидев мои тщетные усилия, подтянулись к открытому борту, двое забрались в кузов, и вшестером мы опустили миномет прямо у заднего колеса «ГАЗ-66». Дальше все было как в тумане, но на автопилоте. Майор корректировал, я наводил, Окружко заряжал. Отпрыгивал в сторону, зажимал уши, открывал рот, кричал: «Выстрел!», предупреждая расчет. А потом и отпрыгивать перестал. А когда закончились мины, стихли взрывы и стрельба из башни БТР, он даже не поверил и потянулся руками за следующей миной, чтоб аккуратно опустить ее в ствол.

– Все, пиза и дениц, кончились, Андрюха! Помогай! Не оставлять же его им! – кивал на Иран и орал я ему в ухо, отделяя трубу от двуноги и опорной плиты. Плиту оставили на дороге. Двуногу сбросили со склона, и она неуклюже ткнулась в камни, внизу кувыркнувшись в воздухе. Ствол закинули в кузов. Пустые ящики от зарядов, стартовых патронов и мин остались на дороге, в беспорядке разбросанные вокруг плиты.

Пирмухаммедов снова поменялся с Петровым местами и почти проехал поворот на третий виток серпантина, но на этом наша удача, как и боеприпасы к миномету, закончилась. Взрыв под-бросил кузов «КамАЗа» вверх и лишил обода двух задних колес резины покрышек. Из пробитого топлив-ного бака полилась соляра, впитываясь в грунт, камень и пыль дороги. Муха вывалился из кабины ошалевший и слегка контуженный взрывной волной. У нас осталась только «мыльница», но у нее в баке со стороны водителя, сзади за движком, почти под кабиной был бензин. И тот, кто поедет, автоматически пихал бы смерти в рожу свои анкетные данные вне очереди и с гнусными предложениями по имеющемуся наезду связи с вопросом извращения в понимании отношения ее к выпол-нению своего служебного долга. И наших пожеланий в направлении спешившего к нам противника.

Муха пытался снова пересесть за руль «мыльницы». Но Петров послал его нах. Собрал бронежилеты, обложился ими, затянул ремешок каски и поехал, выворачивая задним бортом навстречу серпантину дороги. Машина подорвалась, проехав сотню метров от очередного поворота. Бензобак окрасил пламенем взрыва всю заднюю часть автомобиля и сорвал кабину со стопоров. Вышвырнул ее перед передним бампером, перевернув и ударив крышей о землю. Бензин горел, приближаясь к перевернутой кабине. Петрова в бессознательном состоянии, но без видимых повреждений вытащили через боковую дверь и понесли на руках. Закинули безвольное тело на БТР.

– Ну, лейтенант, что делать будем? – сказал некурящий майор и попросил сигарету у Пирмухаммедова. До вершины оставалось не менее половины пути. А сколько на нем осталось мин, было не известно никому. Разве что перебитым минометом и крупняком иранским спецам, так неудачно перекрывшим нам дорогу наверх.

– Чо стоим, майор? Вперед! – хриплю я, понимая, что другой альтернативы нет. Мы выносим всех, кто лежит в боевой машине, наружу. Мужики терпят, изредка постанывая. Спешим, сооружая из того, что есть, носилки, лопат всего набирается четыре. Остальных кладем на плащ-палатки. Пирмухаммед заученно обкладывается защитой. Разворачивает броник и двигает задом по дороге гораздо быстрее, чем делал это на «КамАЗе». Майор хромает рядом. Троих отправляю в тыл. Трое идут в голове нашей ползущей колонны. Нас отлично видно от линии государственной границы, и пристрелочный залп иранских артиллеристов с закрытой позиции вспучивает грунт далеко внизу у подножия. Муха жмет на газ, проскакивает целый виток дороги в одиночку, делает поворот вверх, проходит вперед еще две сотни метров задним ходом и переключается на переднюю передачу, бросая свою машину вперед – нам навстречу. Мы быстро соображаем и грузим наверх машины всех, кто не может идти, и майора. Облепляем, как трамвай в Одессе перед матчем «Черноморца». Тяжелая машина виртуозно вписывается в два поворота, доезжает до того места, где Муха прекратил свое «разминирование». На линейке снова бухает. Для нас добраться до Кушака теперь – вопрос времени. Но стопятидесятипятимиллиметровые пушки иранских самоходок снова дают залп, и разрывы вспухают посередине серпантина. Воздушная и звуковая волны бьют по коже и перепонкам. Похоже, артиллеристы-мусульмане забыли взять поправку на горы, разреженный воздух и преломление света на высоте. Но они не идиоты и скоро додумаются, а пока мы успеваем сделать еще один заход на крышу БТР и поднимаемся по дороге еще на один виток вверх. Дышать становится трудно.

Красота обзора, открывающаяся с двух тысяч пятьсот метров Кушака, беспредельно прекрасна. Только мы ее не видим. В глазах радужные круги от нехватки кислорода и бешеной тяжести усталости, которая начинает давить на нас вкупе с артиллерийскими снарядами, разрывающимися все ближе и ближе на склоне. По нашей карте чужих минных полей здесь быть не может. Так высоко диверсы не поднимались. Наши минновзрывные заграждения дезактивированы. Но силы, силы на исходе. Только скорость бэтээра может спасти нас от уничтожения на склоне, но дизелям тоже нужен кислород для работы. И тут иранцы поверили, что мы никуда не денемся с каменного подъема наверх. Уничтожение нас – только вопрос времени. Не можем же мы мгновенно проскочить оставшиеся две с лишним тысячи метров вертикали до вершины.

А вы знаете, что стопятидесятипятимиллиметровому снаряду не обязательно точно попасть в наш БТР? Достаточно рвануть рядом, и взрывная волна так вертанет тринадцатитонную коробку, что сразу пожалеешь, что не надел танковый шлемофон на голову и вообще, что полез на эту чертову гору. А осколки порвут в лохмотья как минимум резину колес. А попасть в нас на голом склоне – это теперь больше похоже на стрельбу в тире, чем на войну.

Самоуверенность, гордыня и пренебрежение противником – вот что никогда не должно посещать голову командира. А мы неверные, мы недостойны уважения правоверных и их внимания. А Госпожа Победа любит искусных, настырных и надежных бойцов. Не знаю, как насчет искусности, но настырностью мы стопроцентно перекрываем недостатки тактики, стратегии и численности нашего подразделения. Игра в салочки со снарядами шести орудий существенно сократила бы время нашей жизни на серпантине, но флаг, реющий над территорией внизу, как заноза в глазах собственного образа групп вторжения. Пока он есть – они нас не победили. И никому на иранской стороне не докажешь, что задача практически выполнена. Один глупый вопрос, и тычок указательным пальцем персидского начальника в сторону золота бахромы, желтого благородства тяжелых кистей и двух третей красной основы штандарта, и терпи, иранский полевой офицер, презрение руководства по поводу своей некомпетентности и неумения победить три десятка солдат при более чем десятикратном превосходстве. И иранцы делают глупость, они переносят огонь трех пушек на территорию заставы, над которой реет герб государства, поставившего на колени фашизм. Месть – плохой проводник для разума. Но наше знамя на флагштоке им как кость в горле после гибели трех групп спецназеров. Первые снаряды поднимают столбы пыли на ближних подступах. Флаг и постройки отличный ориентир. Еще два залпа, и они накроют «Чайку» беглым огнем. Точно так же, как я недавно завалил разрывами минометных бомб дерзкую группу, что попыталась обойти нас сверху. Остатки спецов отступили, и теперь они корректируют огонь вражеской батареи. И мы на склоне, и застава внизу прекрасно им видны. Бессилие треплет нервы сильнее, чем усталость и ранения.

– Залив – я Первый! Ответь Первому! Грязнов! Как слышишь? Прием! Леший, мля – ответь!

– Залив, я – Леший на приеме! Прием, – спокойный голос Виктор Ивановича.

– Леший! Уходи с заставы! Немедленно, быстро! Все брось! Иван, Дизель, Кушнир – исполнять! – Я специально намекаю на то, чтоб хозяйственный и прижимистый старшина спасал жизни солдат, а не имущество, которое будет жалко бросать. Я точно знаю, что вся четверка меня слышит. – Бегом! Ем твою мать! Галопом, мля – три креста в Чулинку! Флаг не снимай!!! – ору я в микрофон щекофона. «Господи, дай им уйти от смерти», – прошу я провидение.