Намерение

— Ты знаешь, как обращаются с любовницами? — не скрывая неподдельного интереса, спросил прямо Ральф. Не сводил горящего взгляда с нежной белоснежной кожи. С матовых жемчужин, украшающих тонкую шейку. Не спешил прикасаться. Обошел вокруг. — Любовницы не имеют того, что есть у жен. Их место в постели. Не в жизни. Разве тебе будет этого достаточно? В один день твое сердечко захочет большего, чем такую роль.

— Не забывай, что я не простая любовница, — в тон ему кинула Морганит, уставившись на него зелеными глазами. Ловил на мысли, что отчаянно искал проблеск каких — нибудь чувств в пустом взгляде. Тщетно старался отыскать опровержение. Увидеть свою победу. Снова терпел крах. Пора свыкнуться — она слепа, но могла разглядеть его истинные мотивы получше зрячих. Подкрадываться к тайне. Догадываться об игре. Проницательна.

Следил за тем, как ее пальчики расстегивают маленькие пуговицы на белоснежной блузке. Бесстыдно водит плечами, скидывая верхнюю одежду на пушистый коврик. Обтянутая белым кружевом полная грудь вздымалась учащенно. Волновалась, при этом продолжала шагать на острие лезвия. Того, что угрожало порезать их обоих. Вскрыть наизнанку.

— Ты дал мне выбрать, кем я хочу быть для тебя, — застыл, запоминая изящные движения. Соблазнительные. Будто проделывала подобное много раз. Скользила ладонями по юбке, так же освобождая стройные длинные ноги от шифоновой ткани. Оставаясь перед ним в одном белье. Призывающая. Что она вытворяет? Она откровенно показывает — ее невозможно обуздать. Невозможно указывать или внушать. Плевать на слепоту и беззащитность перед окружающим обществом, когда его мир она потрясает. Сводит с ума.

— Любовница собственного мужа — звучит своеобразно? — наигранно любопытно сказала она, перехватывая инициативу. Желает узнать границы его терпения. — Жена и любовница. Ты совсем не тот, кем пытаешься быть. Я раскрою тебя настоящего, Ральф.

— Неужели бабочка решила мне угрожать? — вскинул бровь он и едва не задохнулся, когда она, воспользовавшись замешательством, ощутит нутром, как замешкался, вникая в смысл ее фразы, со всей силы пнула его в живот. Точнее — она, похоже, намеревалась в грудь, но не рассчитала. Выругался, теряя равновесие и падая на кровать. Отборный мат, явно не предназначенный для ее ушей. Довольно рассмеялась. За проведенное вместе время редко слышал звонкий смех. Заливистый. Как нашкодивший ребенок, знающий, что наказание не ожидает. Ошибалась. Накажет. Хотя край губы дернулся в легкой усмешке. Вскочил на ноги. Тихо. Стараясь не выдать приближения, не прекращая ругаться. Смеялась, не подозревая следующего шага мужчины. Резко дернул на себя. Вместе с ней рухнул на покрывало, обхватывая руками гладкую спину. Жадно исследуя тонкую талию. Поясницу. Подхватывая аппетитные ягодицы и усаживая сверху. Дотронулся указательным пальцем до жемчуга, спадающего к ложбинке.

— Ты не принимаешь наш брак, да? — пробормотал Ральф, отодвигая лямку бюстгальтера. Слегка приподнимаясь на локтях. Не целовал. Просто коснулся губами ее плечика. — Не принимаешь сердцем, но дрожишь от моих прикосновений? Не веришь в любовь?

— Не верю в любовь между нами, — прошептала Морганит, проведя ладонью по шеи мужа. — Любовь не привычка, а болезнь. Заражается сам человек. Его сердце. Но еще легко притвориться…больным. Делать вид, что болеешь той же болезнью. Ты пытаешься сыграть, и в то же время ты сильно хочешь меня. Я чувствую твое желание и….твою нелюбовь. Если ты не любишь, почему должна полюбить я?

— Замолчи! — не дал ей докончить. Схватил, подминая под себя. Навис сверху, поглощая ненасытно неприступные черты. Красиво очерченные пухлые губы приоткрылись, приманивая в ловушку. Эхом раздавались уверенные предложения. Эта девушка не носили ни очков для слепых, ни розовых. Не таила никаких надежд. Поставила его перед фактом. Играет с ним. Равняет счета. Осознает, какого противника выбрала. Под кем лежит, терзаясь неутоленной похотью. По — прежнему не собираясь уступать. Слушать.

Захватывает ее губы. Прижимается крепко к мягкому рту, настойчиво вторгаясь. Отвечает, отказываясь повиноваться ему, но идет на поводу безумия. Охватившего их сумасшествия. Не отрываясь от сладких губ, которых чертову неделю был лишен из — за ее упрямства, сорвал рубашку. Торопливо освободился от одежды, накрывая собой прильнувшее к нему тело. Его жена. Та, что принадлежит ему. По праву. По закону, черт возьми. По всем ненавистным традициями. Заклеймил. Оставил отметины еще в ту ночь, когда в первый раз взял ее. Другую. Испуганную и не ожидавшую. Он сделал ее такой. Персональный ад. Личный. Превратил в развратную искушающую женщину. Раскрыл.

Переплел их пальцы вместе. Вдавливая в матрац запястья девушки. Не давая ей коснуться. Видимо, не нравится, что процесс полностью контролирует он. Играет, занимая позицию лидера. Не хочет делить. Специально укусила его в нижнюю губу, заставляя издать звериный рык. Вкус крови. Не отстранился, сильнее впиваясь в дерзкий ротик. Принуждая облизнуть оставленную ею ранку. След. Отметина. Неужели тоже намеревалась запечатлеть ярлык собственности? Никогда он не будет принадлежать Сальери. Иметь отношение к проклятой фамилии. Но сейчас на пику обжигающей страсти ненависть куда — то улетучивалась к ней. Уступала место взрывающим ощущениям. Разрывающим цепи сдержанности и расчетливости. Разбивая вдребезги принципы. К черту весь план относительно нее. Потом стереть воспоминания навсегда о допущенной слабости. Неистово сердце стучало в груди. Слабость — он не оспаривает. Не приводит никаких аргументов. Не собирается изменять вынесенный приговор и останавливаться, отпуская. Вновь оттягивая дни до тех, пока окончательно не сломит. Сегодня он не будет адвокатом. Сегодня он не будет ничьим защитником. Ничьим мстителем. Отключится от всего.

— Куда ты? — беспокойный вопрос, слетевший с распухших губ. С придыханием и хрипотцой, стоило ему отстраниться. На пару мгновений. Вернулся с шелковым галстуком. Судорожно втянул в ноздри воздух, окидывая распростертую на постели возбужденную женщину. Схватил за запястье, с силой возвращая в вертикальное положение. Усадил на край кровати, вручив нечто наподобие ленты ей. Наблюдал, как она ощупывает ее, стараясь распознать предмет. Внутренности скрутило в невидимый тугой узел. Невзирая на бросающуюся сексуальность и упорность, непробиваемость именно в эту минуту она выглядела трогательно. Лишился рассудка, раз почти обнаженную, которая открыто соблазняла его, сравнивает с беззащитной и невинной девочкой, лишенной зрения. Жалость? Что — то другое. Иного характера. Разливающееся теплом в груди, как только она слабо улыбается.

— Галстук, — узнала объект девушка. Единственный раз, когда допускает очевидную слабость. Утешается, что непременно оставит произошедшее здесь. В спальне. Не выйдет за пределы. Знал, на что идет. С самого начала, на какие мучительные пытки обрекает. Дать право, тем не менее не подпустить. Внушить — их брак построен не на симпатии или влечении. Иная цель. На неизвестно долгий срок оставить раздумывать. Гадать. Быть заложницей собственных размышлений. Не знать, почему из любимой папиной дочери стала женой незнакомца. Возлагал на нее непосильное бремя, а теперь действие противоречит разуму. Подошел к сидящей жене, присаживаясь на корточки возле ее ног.

— Завяжи мне глаза, — не просил, а требовал. Приказным тоном. Пусть сделает собственноручно. Пусть выпустит ненасытного монстра наружу. Пусть снова станет его бабочкой. Ничьей дочерью или наследницей. Быть исключительно его. — Я разделю с тобой твою тьму. Давай, смелее! Покажи мне свой мир, и мы будем играть на равных.

И она последовала его приказу. Месть уничтожает. Выжигает. Оставляет шрамы на душе.

Глава пятнадцатая

Сумасшествие. Безумие. Ненормальность. Три точных слова, которыми Морганит могла описать их отношения. Чувствительные и уже не казавшиеся неправильными. Такие, от которых невозможно отказаться. Жалеть. Предать. Отношения, пронзившие насквозь всю тьму. Рассеявшую ее яркими ощущениями. Нет большей той пугающей темноты. Страха. Убрал горячими поцелуями и дерзкими ласками. Пусть не видит. Пусть никогда не сможет распознать глазами ни один предмет, даже его лицо останется всего лишь плодом ее воображения. Представления. Не имело значение. Главное то, что он делал. То, кем заставлял чувствовать. Тщательно охраняя свое сердце и не подпуская его, полностью и без остатка отдалась ему телом. Не заметила, как он так же прочно забрался в душу. В мысли. В каждую клеточку проник. Заполнил собой. Привязал неизвестной связью. Даже в игру готова сыграть с ним. Не зная ни правил, ни исхода. Просто следовать за ним, крепко держа его руку. Сплетая их пальцы, как каждую ночь он, вторгаясь в нее жестоко. Грубая нежность. Никогда о подобном не слышала, однако именно так обращался с ней ее муж. Доводя до пика экстаза, при этом не говоря ничего. Молча. Заставляя слезы литься по щекам от пронизывающего острого удовольствия, чтобы утром оставаться равнодушным и сдержанным. Оставлять следы неукротимой страсти в виде синяков и засовов на ее коже, которые после трепетно почти невесомо пытался касаниями губ, пользуясь тем, что усталая и утомленная засыпала мгновенно. Ошибочно думал. Притворялась, пытаясь понять, с каким незнакомцем делит постель. Жизнь. Часто невольно подслушивала, как бегло ее муж говорит на английском по телефону. Судя по его властному тону и приказным восклицанием, не походило на то, что исполняет поручение ее отца или ведет переговоры. Не решалась спросить, опасаясь выдать подозрительность и сомнения с поличным. Каждый раз приближалась к неминуемой правде. Оставался шаг. И он вновь отдалял ее на расстояние. Не разрешая переступить грань. Догадывалась, хоть не озвучивал, об условии, при котором раскроется истина. Ждет, когда признается в любви. Ждет, когда она отдаст в распоряжение не только свою жизнь, но и сердце. Призывала разум не подчиняться инстинктам. Не подаваться ему.

Услышав непонятный шорох за спиной, Морганит остановилась от бессмысленного плетения узла из шелкового галстука. Вернулась из размышлений, послуживших основной причиной головной боли, из — за которой она впервые вынужденно перенесла занятия с детьми. Сидела, уединившись в спальне, лихорадочно прокручивая эпизоды от первой встречи. Ночами он совсем отличался от того человека, с кем приходилось общаться за завтраком или пересекаться в течении дня. На самом деле, у них просто не было времени вести разговоры. Предпочитали другое занятие. Давал откровенный намек, что она самостоятельно приняла решение не делиться ничем, кроме тела. Прикосновений. Непременно придерживалась бы установленного, если бы не его выходящий за грани понимания поступок. Разделить с ней ее тьму. Позволяя целовать и прикасаться к нему, когда его глаза плотно скрыты от света. Завязаны. Играл или, действительно, этого хотел, но выбил прежнюю уверенность. Поселил трепет. Волнение. Нужду узнать ближе. Иначе.

Даже не помнила, что сегодня ее день рождение. Меньше всего хотелось принимать чьи — либо поздравления или радоваться, потому что внутри все переворачивается, стоит просто предположить, что она…может его полюбить. Стать одержимой не только вожделением. Превратиться в пылкую возлюбленную, знающую, что ее не любят. Вмешать в их без того странный брак любовь. Чувство, требующее полную отдачу. Взаимность. Честность.

— Тетя Беатрис, я уже сказала, что не хочу кушать, — устало бросила Морганит, поднявшись на ноги. Нащупала на покрывале махровое полотенце, обреченно вздохнув. Определиться, где начало и конец игры не получится. Определить, какое чувство преобладает над ней, оказывается, еще сложнее. Они женаты ровно четырнадцать дней. Из них семь дней он мучал ее правом выбора, искусно продлевая изнурительную пытку отсутствия близости, пока не попросит. И эти семь дней она сама мучает себя мыслями, доводами. Оставаться верной обещанию не любить или добровольно броситься в бездну сильных чувств, которые непременно сломают. Изменят многое. Незапланированно.