Намеренное зло

– Тебе что-нибудь нужно?
– спросил он, поразмыслив и не найдя другой причины, по которой мать его разбудила.

– Нет.

И снова этот тон. Полный двусмысленности, взрывающий мозг миллионами возможных нюансов в диапазоне от категорического, чистосердечного "нет" до яростного безапелляционного "да!"

– Тогда... что?

Матвей совершенно растерялся. Полусонный, беззащитный, он кое-как выбрался из-под одеяла и сел на кровати. Посмотрел на мать - она, кажется, над чем-то размышляла.

– Мне ответ пришел, - сообщила она, наконец.

– Какой ответ?
– не понял Матвей.

Мать высокомерно вздернула брови:

– Как это - какой? Как это - какой? На мое письмо брату. Александру.

– И... что?

– И ничего, - скрытое раздражение матери начало прорываться.
– Нет его по этому адресу. Уже давно не живет. И как теперь его искать прикажете?

Всплеснув руками, Алевтина Григорьевна уставилась на сына, словно это он был виноват в том, что величайший - по её мнению - волшебник всех времен и народов переехал и её не предупредил. Матвей же едва сдержал облегченный вздох, и тут же в голове его хихикнула темнота, вскинула щупальца и ликующе ими потрясла. Он схватился за голову и застонал - боль была такая, что, казалось, череп сейчас взорвется.

Мать этот жест проигнорировала и сказала, как ни в чем не бывало:

– Я у сестры, Глашки, попробую выяснить, где сейчас Александр. Может, знает.

Темнота в голове Матвея хихикнула еще раз, отчего в глазах у волшебника зарябило. А затем темнота приказала:

"Заткни ей рот".

Весело так приказала, издевательски, и в то же время настойчиво, не оставляя возможности увильнуть. Матвей отдернул руки от головы и, невзирая на боль, вскочил с постели. На всякий случай он отошел от матери подальше и прошептал:

– Нет. Ни за что.

"Она мне надоела. Вечно лезет, когда не просят! Заткни ей рот, иначе голову отрублю!"

– Матвей, в чем дело? С кем ты разговариваешь?
– прорезался сквозь пелену боли подозрительный голос матери.

– Нет...

"Заткни ее!" - взвыла темнота и ударила. Ударила в полсилы, в качестве демонстрации, однако Матвею показалось, что у него из ушей сейчас мозг вытечет, и глаза из глазниц вылезут, и вообще он весь треснет по швам, как переспелый арбуз под палящими лучами солнца. И тогда кровь испачкает комнату, и это очень огорчит мать. Не в силах устоять на ногах, Матвей по стенке стек на пол и там замер, скорчившись, подперев голову рукой, так как держаться на шее самостоятельно она отказывалась. Все норовила завалиться на бок, если не отвалиться окончательно.

– Матвей! Я с тобой разговариваю! Что случилось?

– ... голова... болит...

– Что-что? Перестань мямлить. Ты можешь четко рассказать, в чем дело?

– ...голова... болит...
– Он как маленький, спрятал лицо в ладонях. У него даже не было сил посмотреть на мать.

– Матвей, я вызываю врача!
– звук шагов матери, выходившей за дверь, грохотал в ушах волшебника нестерпимо долго.

Что всегда его удивляло, так это готовность, с которой осторожная мать, к себе не подпустившая за всю жизнь ни одного эскулапа, отдавала под прицел стетоскопов любимое чадо. Но не ему судить, не ему спорить и оспаривать...

Он с трудом открыл глаза, но от этого стало ещё хуже - от обилия мебели закружилась голова, и боль застучала в висках отбойными молотками, и темнота вкрадчиво прошептала:

"Хорошо тебе? Знаю, как хорошо... Заткни ее, и все пройдет... давай же, я ведь не отстану... я здесь, с тобой, твоя лучшая подруга, твоя единственная подруга..."

Матвей как мог крепко сцепил руки, чтобы не приведи боги, не натворить непоправимых дел, весь сжался, и молился только об одном - чтобы у него оказалось достаточно сил переждать. Справиться с тем ужасом, что засел в его голове и не дает покоя. Выстоять, не навредить.

"Я тебя раздавлю...
– шипела темнота, и Матвею казалось, что он окружен ею со всех сторон. Склизкая, омерзительная темнота - и как он раньше мог полагать иначе?

– Ты сдохнешь, мой друг! Сдохнешь, как шелудивая псина, и никто - слышишь?
– никто не заплачет! Все вздохнут с облегчением! Потому что ты - ничтожество..."

Матвей приоткрыл один глаз, стараясь смотреть только на пол, и попытался встать. Нужно было выйти из спальни, сказать матери, что врача вызывать не надо. По стеночке, еле-еле, так как конечности отказывались слушаться, он сумел чуть-чуть приподняться, когда темнота сгруппировалась и обрушилась на него сверху всей своей невидимой массой. Совсем как во сне. Матвей задушенно хрюкал, брыкался, карабкался, сам не зная куда, но темнота уверенно сидела у него на груди и смотрела злыми желтыми глазами. Такие же глаза он видел в одной передаче про диких зверей.

"Я, пожалуй, все-таки отрублю тебе голову, - глаза задумчиво сощурились.
– Или нет, я лишу тебя волшебства... Хотя, подожди... хм, этого ты не боишься...
– удивление.
– А чего же ты боишься, друг мой милый? Что тревожит тебя по ночам? Что не выходит из головы? Давай-ка покопаемся и посмотрим, что тут у нас имеется..."

Темнота вскинула ладошки, лихим, кровожадным жестом пошевелила пальцами, и запустила их в голову Матвея, в самую глубину, туда, где прятались сокровенные страхи и робкие надежды. Он закричал - надсадно, хрипло -- и потерял сознание от боли.

***

– Я жив?
– было первое, что услышала Лера, когда спустя полчаса неподвижного лежания на холодном полу Александр приоткрыл глаза.
– Или ты умерла?

– Да и нет.
– На Леру нахлынули одновременно облегчение и раздражение. Первое - что все вроде обошлось, волшебник точно жив, и она тоже. Второе - потому что он заставил ее переживать. И она послушно переживала все это время.

Александр не делал попытки подняться. Вместо этого он старательно вертел головой, осматриваясь. Огонь оставил после себя отвратительные шрамы на его теле в форме символов. В принципе, для волшебника в этом ничего страшного нет - либо исправит заклинанием, либо не придаст им значения. От раны на груди, как и от кинжала, и следа не осталось, только опять же след ожога. Словно и не было ничего. И все одно Лера не могла спокойно смотреть на него. И задавалась вопросом, сможет ли когда-нибудь забыть о содеянном?

– Помоги мне встать, - повелительно молвил Александр и требовательно протянул руку.

Лера помогла, хотя сама пребывала в разобранном состоянии.

– Долго я был без сознания?

– С полчаса примерно, а что?

– Для справки, - усмехнулся Александр так задорно и непривычно, что Лера во все глаза уставилась на него, словно никогда не видела до этого.
– Сама как?

– Н... нормально. Только рука болит, - пожаловалась Лера, чтобы сказать хоть что-то. На самом деле, она и думать про руку забыла на фоне остальных переживаний.

– Я рад.
– Александр вдруг порывисто поцеловал Леру в губы и через секунду вновь стал собранным, сдержанным и спокойным.
– Что с тобой все в порядке.

Лера некоторое время постояла, размышляя над произошедшим. Стоит ли придавать поцелую значение или забыть? По всему выходило, что забыть разумнее, а главное -- безопаснее, и Лера выбросила его из головы. Ясное дело, муженёк её просто вне себя от радости, что ритуал удался. И еще яснее, что не резон строить предположения и питать надежды, которые ничем не обоснованы. Да и вообще, какие в ее ситуации, с ее анамнезом, историей их отношений, надежды? Какие, к демонам, надежды? И... короче, забыть. И перестать, в конце концов, мусолить эту тему!