Намывание островов

[данный фрагмент запрещен цензурой]

В машине было тепло и мягко, за окном шел дождь, а в автомобиле ты чувствуешь себя в безопасности, как кот в теплом подвале, когда на улице холодно. Можно спокойно наблюдать, как тысячи клерков бегут по улицам к себе домой, поскорее согреться и отдохнуть.

Копатыч доехал до квартала, когда уже совсем стемнело, а над городом зажглись тысячи огней. Он вышел из машины и направился в самый центр пустующего квартала. Копатыч решил поселится в доме одного китайского богача, торговца опием. Дом был частично разрушен, но внутри горел свет. Как окажется позже, там жили такие персоналии: солдат-доброволец из Козлодрынского княжества, который пришел поддержать белогвардейцев, да один выжил из всей армии, не имея шанса на возвращение домой, колдун-ученый, который был отправлен в концлагерь за коммунистические взгляды, а потом бежал оттуда, слуга того китайского богача, которому раньше принадлежал дом, студент-анархист, который был из Рекоторска. Копатыча приняли очень хорошо: сразу налили колумбийский кофе, который недобросовестные торговцы, исходя из экономии, явно разбавили цикорием, корой дуба, тертыми желудями и песком, а потом товарищи начали разговор.

– Вы вот из Веснопольска приехали, - начинал солдат. – так вы представить себе не можете, какой, право, ад у нас начался, как приперся этот Овальный.

– Ой, да что вы говорите, - парировал Копатыч. – я знаю, что есть ад, это когда к власти приходят воинствующие хипстеры, с окраской притом либеральной.

– Так они у нас давно во власти, - вставил свое слово студент.

– конституционными демократами именуются.

Далее весь их разговор перешел в самую обычную бытовую философию.

Глава 8.

Дом.

На следующий день произошло то, что, никак не напрягав главного героя до того, теперь его обеспокоило, что, несомненно, было вызвано тем, что он узнал от своих сожителей о смертной казни, установленной теперь за отсутствие главного документа. Копатыч потерял свой паспорт на вокзале, однако он знал, как жить и без него, ибо проживал в других странах по много лет, не имея никаких документов, или имея поддельные. Паспорт у него все равно был просроченный, ибо менял он его еще до отъезда в Тандурию. Герой решил не выбираться за пределы разрушенного квартала, куда теперь боялась заезжать даже сама полиция. Паспорта здесь выглядели так: книжечка красного цвета с гербом того правительства, которое находится у власти, внутри же паспортные данные, а затем идут 30 страниц для всяческих заметок. Многие документы, вроде денег, паспортов, дипломов, рабочих книжек, монет, дорожных билетов, счетов, биржевых акций, почтовых и торговых марок, талонов на продукты, а также многих других, менялись тут с той же скоростью, с какой менялось правительство, что объяснит читателю, почему атлант, держащий мир на плечах, находился на паспорте последнего образца. Утром Копатыч встал, как всегда в 5:00 и пошел пить кофе. За окном была унылая и мрачная погода, лил дождь и было холодно, небо было низкое, мрачное, свинцовое, а весь остальной мир был таким некрасивым, что не хотелось смотреть в окно. Жизнь дома была странной и малопонятной, ибо все проходило так, будто все это какой-то театр абсурда. Периодически здесь появлялись новые обитатели; они просто приходили и селились в огромных комнатах дома, никого не спрашивая, потом бесследно исчезали. Многие из них превращались в слабых и жалких людей, а затем и вовсе становились тенями, обитавшими в темных казематах. Только все это было до такой степени медленно, что никто не замечал. По огромным залам здесь бродили вурдалаки, а в некоторых комнатах время навсегда остановилось на одном дне, что-бы там ни меняли, там ничего не менялось, а если из окна такой комнаты выбраться на улицу, то можно попасть в другое время, другие же комнаты, то исчезали, то появлялись. В доме было три этажа снаружи, но внутри была лестница еще на несколько пролетов, правда на четвертый и пятый этажи никто не ходил, после того, как туда поднялся один человек, который уже много лет воет с этих призрачных этажей, что дорогу назад найти не может, а в доме, на самом деле, всего 50 этажей. Тут не замечалась разница дня и ночи, а люди всегда ходили угрюмыми, хотя это касалось всего этого мрачного квартала, который стоял на том самом месте, где раньше было кладбище, на котором хоронили героев, которое потом было заброшено, а из-за нахождения в низине, превратилось в болото. По ночам тут выла нечисть, которая гуляла по улицам и стучала в окна людей, скреблась в них, а иногда заходила в дом, дабы просто постоять рядом с человеком, а возможно и поговорить. В тот момент встал колдун-коммунист. Он подошел к Копатычу, закурил опиумную трубку и заговорил: «Был раньше один архитектор, да какой то был архитектор! Он мог почти все, но вот талант свой он решил употребить не туда, куда нужно. Он вознамерился возвести небоскреб для одного богача, который ему щедро заплатил. Здание уже было почти готово, когда архитектору заявили, что он будет работать в команде архитекторов, которая справиться лучше. Он так обиделся, что закричал: «Подлые посредственности, которые ничего не могут! Я – гений!». В итоге он решил взорвать здание, но у него не вышло, ибо не было даже одного помощника... Его повесили на том самом здании, в назидание другим.».

– Зачем ты мне поведал об этом деле? – спросил Копатыч, глядя в кофе.

– Потому, что я вспомнил эту историю про то, как важно работать в команде... – ответил колдун. – Был еще когда-то один художник, смешной человек, который говорил, что он мастер и личность, а все остальные скотины... Говорил он так, пока не изобрели фотографию, что его разорило и он умер в нищете.

– Хорошая история. – промолвил Копатыч, глядя в окно.

В этом доме Копатыч потерял счет времени, что вгоняло его в ужасную депрессию, которая никак не отступала. В своем дневнике он написал: «Вся жизнь потеряла для меня цену! Я не могу более иметь счастье быть тем, кто я есть. Я понимаю, что над нашей страной нависла реакция, которая нас уничтожит. Мне стало противно смотреть на людей, везде мерещатся какие-то уродцы. Теперь я людей презираю, а еще меня злит этот вечный дождь, который никак не стихает... Так мне скучно, что не хочется жить.». После долгих разговоров с жильцами дома, Копатыч рыдал, как и все. Рыдал он от полнейшей несправедливости и безысходности жизни, которая выкинула их, уважаемых ранее людей, сюда, в руины. Жители этого дома боялись из квартала выходить, ибо тех, кто денег не имеет, теперь хватали и сажали в концлагеря. Старого колдуна избил офицер «Золотой гвардии», которая защищала либеральную хунту, а набирали эту гвардию из самых злобных разбойников и маньяков. Колдун всего лишь прошел мимо офицера, а тот начал его прикладом бить, за то, что ходит слишком близко к начальству, а потом еще и собакой обозвал. Через месяц Копатыч съехал, прихватив с собой портрет Дориана Грея, огромную картину, на которой был изображен безобразный мужчина, похожий на президента Овального. Покидая огромный и мрачный дом, который так и отдавал унынием, которое особенно подогревалось его огромным видом, Копатыч утвердился на одной мысли, которая уже много лет не давала ему покоя: «Все беды человечества идут от работы, ибо работают только рабы, а посему всякая работа – это временное рабство, которое надо искоренить, труд – это же не работа, а производство блага ради получения эстетического удовольствия.» - с такими мыслями Копатыч пошел делать революцию. Пока же он брел по огромным проспектам, над которыми висел душный, жаркий туман, который заковывал весь город, особенно оседая в парках и творя везде ту странную атмосферу, когда предметы видны не совсем хорошо, а дышать тяжело, что создает ощущение какого-то странного сна, а точнее кошмара, ибо на улицах в такую погоду обыкновенно нет никого, что напоминает городок Тихий Холм, про который ходят мрачные легенды, Копатыч сочинил такие стихи:

Всяк человек, с законами согласно,

Лишен от роду вольностей и прав,

И верить в волю было бы напрасно,

Природные законы не поправ.

Не правишь ты своей судьбою,

А обстоятельства блюдут ее,

Никак не можешь справиться с собою,

Поскольку воля – явно не твое!

Ты как корабль, жалкий и убогий,

Несешься в диком шторме суеты,

Детерминизм тобою правит строгий,

Пред ним склоняешь голову и ты.

Детерминизма суд не очень честный,

Лапласа демон правит им в аду,

И приговор выносит он нелестный,

Как я родился, так и пропаду.

Так начинался новый виток жизни нашего героя и всего человечества, по крайней мере, в той стране, где жил наш герой.

Глава 9.

Мелкобуржуазная партия республики Миргород.

Несмотря на очевидные промахи и неудачи, Копатычу удалось таки вступить туда, где открыты все дороги идиотам и демагогам – в мелкобуржуазную партию республики Миргород, что собиралась в одном трактире, который по беспечности властей и сердобольности богов гордо именовал себя рестораном. Там, для питья пива и обсуждения своих мещанских проблем, коих добавил приход хунты к власти, собирались всевозможные мелкие буржуа – лавочники, клерки, мелкие чиновники, правил же всем этим сборищем адвокатишка, что не сумел закончить юридическое училище краткого курса. Наш герой, что совершенно неудивительно, был самым образованным человеком в партии, ибо он был ясновидец, заряжал воду и пиво, колдовал, вызывал духов, пел псалмы, а еще он знал квантовую физику, что быстро привело его к вершинам власти в партии. Вот одна из его речей, в коей он обличает хунту, бросаясь на нее с могучим оружием критики: «Ранее каждый из нас имел изобилие, ибо в стране были социальные гарантии, но, известно, что народы нашей республики устраивают войны цивилизованные, что есть гражданские, без всякого повода и подобное дело у нас не редкость. Так и в тот раз; рассорились олигархи Марк Порций Левит, что был из раввинской фамилии, притом с примесью негуса Абиссинии и китайских купцов, и Альберт Гай Антоник, что был из рода романского и ярый был сторонник свободной любви и вольной жизни. Они рассорились, а в республиках наших отношение к пожарной безопасности дурное и негодное; на улицах стоят бочки с бензином кругом, в домах тротил с напалмом хранятся, проводка электрическая ужасна, дома деревянны, освещение на улицах газовое, а трубы их ржавые, посему при столкновении двух частных армий этих достопочтенных главных буржуа, город сгорел дотла. Но главная ли была то беда, если сразу после этого на государство устремились дикие орды кочевников из степи, что захватили тысячи рабов и уничтожили около полусотни местечек и прочих селений иных народностей, что, тем не менее, не было самым страшным, если бы не падеж скота в горных районах, что, совместно с засухой и набегами на юге и полчищами саранчи в центре страны, привел все государство на край гибели, вызвав восстание нечистой силы и рабов во многих местах. Тогда на наши славные территории вторглись иностранные войска, что заняли даже столицу, но через год восстание горожан их изгнало из города, а позже и из страны, что и привело к борьбе за власть в стране, а позже и победе хунты. Проклятая либеральная хунта, что поклоняется Хайеку, что, как говорят ныне все Чаплины, Карлины и Петросяны, обхаял нашу страну, да пусть будет свергнута диктатура тупого, будто чурбан, юриста Овального батона, что обещал искоренить коррупцию, хотя до войны и воровал лес с лесопилки и спирт с завода, за что и был выдран публично, ибо он с хунтой лишь усилил все худшее в нашей стране, затоптав все лучшее. Долой диктатуру!». Копатыч нападал с критикой не только на батона, но и на всю хунту, притом особенно доставалось жирному, будто жирный свин, Просвиненфюреру, что был министром пропаганды, только похожим не на Геббельса, а на Геринга, ибо на нем также неплохо смотрелись все его ордена, что покрыли и спину, и грудь, и брюхо, и штаны, а также шляпу и ботинки. Был еще такой принц Лимон, противный старый урод, что возглавлял «Золотую гвардию» - сборище головорезов хунты, набранное из крестьян-кулаков, что воевало «За Бога и короля» во время войны, а теперь превратилось в карательную полицию, хватающую всех подряд и вешающую их на столбах в центре города средь бела дня. В стране было три разрешенные партии, что давало немыслимую демократию, а остальные же партии, видимо, за ненадобностью, были запрещены под страхом смерти; первая партия называлась «Против прогресса» - ею управлял сам Овальный; вторая именовалась «Только погром» - ей командовал Просвиненфюрер; третья же партия называлась «Nuts Balls» - и ей управлял принц Лимон. Копатыч управлял мелкобуржуазной партией давно, но он, хотя и придя к выводу о революционной роли мещанства в жизни общества и его априорной прогрессивности, решил, что нужно что-то посерьезнее, чем сборище пьяных ноющих клерков в трактире, что и привело его к основанию «Союза Фашиствующих Безбожников».

Глава 10.

Триумвират и союз.

В один из тех теплых летних дней, в кои Солнце светит не столь жарко, дабы устраивать импровизированную плавильную печь из каменного дома, но не столь слабо, дабы давать лишь свет, что по теплу равен северному сиянию, Копатыч сидел с раннего утра в трактире и писал статью для журнала «Миргородский вестник оппозиции», что был запрещен и потому издавался за границей – в Козлодрынске. Было примерно двенадцать часов утра, свет солнца падал на стол, где лежала тетрадь, ручка и стояла чашка кофе с опиумом, а за соседним столиком началось сначала непонятное, но затем все более отчетливое шевеление.

– Вот ты представляешь, что я учился в институте шесть лет, потом работал два года на заводе, создал таки эту ракету, что получила название Фау-2, ибо номер один был уже занят другой ракетой, а этот недостойный присвоил мое творение! Будь проклят всеми богами и бесами, а потом съеден свиньями этот Маскит! – болтал какой-то еж.

– Ваши проблемы, коллега, не идут ни в какое сравнение с моими; ныне стало совсем тягостно совмещать семью, работу журналиста и содержание притона, словом, работаю от зари до зари, даже в ресторан зашел за подержанной бочкой, что мне обещали продать тут, а все это я делаю без документов... – отвечал ему баран шепотом.

Наши герои могли бы еще многое обсудить, ибо на их столе стоял почти полный чайник чая, что был перемешан с опиумом, но, видимо, не судьба им была закончить этот разговор в одиночестве, ибо Копатыч вмешался в разговор немедленно, что и привело к созданию триумвирата этих трех, кой будет управлять большей частью мира. Ежик рассказал, что он из Германии, где учился на дипломированного инженера, а после работал на заводе, где создал ракету Фау-2, но злобный Маскит присвоил это достижение себе, а судья отказался возвращать патент Ежику, осудив его и выслав из страны, потому, что Маскит был очень богат и купил судью с потрохами. Бараш, а именно так звали этого барана, был поэт из Нижнего, а происходил он из очень богатой семьи купца, что продавал рабов, сахар, чай, опиум и прочие полезные товары, имея при себе даже два сахарных завода, но герой наш был выгнан из отчего дома за любовь к дочке бедного дворянина Ивана Засулицкого (Ivan Zasulitsky), Анне, которую он звал Нюша, а позже его и вовсе выгнали из города, но, на этот раз власти, за то, что он организовал «Союз сторонников переименования Нижнего Новгорода в Горький». Ежик не очень расстроился от того, что патент отняли, а поехал работать на далекий северный остров Ежиный, что принадлежал в прошлом веке Даконской империи, но там к власти пришел диктатор, который сказал: «Так как евреи, цыгане и ежи людьми не являются, они должны быть лишены гражданства и имущества!», что привело сначала к бегству всех евреев, потом цыган, а потом и ежиков. Бараш же долго скитался со своей Нюшей, преподавав даже некоторое время в Читальном вале, столице Горной республики, но потом бежал оттуда в Малинию, где занялся ресторанным бизнесом – открыл первую нелегальную курильню, а полгода назад перебрался в Миргород, поселившись в сгоревшем и заброшенном особняке, что как то выдержал пожар, гражданскую войну, интервенцию и власть хунты. Наш герой занимался делом не совсем легальным, а именно, варил водку, делал из нее настойки, продавал опиум, кофе, чай, не платя притом ни пфеннинга в казну, нарушая сухой закон и закон о монополии «Chav and Jap company» на товары из дальних стран, а еще и иммиграционное законодательство, находясь тут без всяких документов, умудряясь публиковаться в оппозиционных журналах, где писал памфлеты на хунту, посему наш герой опасался за свою жизнь, ибо уже совершил преступлений на пять смертных казней минимум. Наши герои и стали теми, кто организовал «Союз Фашиствующих Безбожников», а пока наши подопечные договорились встретится в притоне Бараша, который назывался «Лисья Стая Радости Эльфов» и имел вывеску в виде портрета Егора Гайдара. Притон, будучи расположенным в старом особняке, что весь зарос дикой травой от запустения, вызывал мрачные ассоциации, кои подогревались и внутренней атмосферой дома, ибо многое тут еще напоминало старинных хозяев, что покинули этот дом незадолго до той самой стычки армий олигархов. В самом углу лежал поломанный и разодранный диван двухсотлетней давности, что ранее был отделан слоновой костью, ободранной Барашем для продажи. На нем в былые времена собирались молодые девушки из аристократических фамилий и на нем сидели богачи, играя в покер на миллионные суммы; хотя диван тут был не один такой – тут таким было все. Бараш, разумеется, в целях безопасности, видимо, жил не тут, а в двух кварталах отсюда, снимая хорошую квартиру в пять комнат с прислугой, а тут он просто был в рабочее время; ночное, предпочитая не работать самому, а заставлять работать официантов. Бараш спал невероятно мало, посему всегда носил с собой бидон, что был окрашен в голубые тона, который он, совершенно наивно, именовал термосом, который был наполнен кофе с опиумом, что поднимал ему настроение и не давал уснуть. День Бараша начинался в 6:00, когда он вставал, читал, писал свои статьи и шел на прогулку, возвращаясь домой в 13:00, обедая, имея короткий сон в 1-2 часа, а позже идя в порт или отъезжая на окраину города, где он покупал опиум, кофе, чай и другие товары для притона, затем отправляясь в свою курильня, где он на импровизированной винокурне варил водку и вообще готовил заведение к приходу ночных гостей, в 20:00 он шел домой, где спал и отдыхал до ночи, когда снова шел в притон, возвращаясь в 3-4 утра, сразу ложась спать, хотя день мог проходить и не так, а иначе, но суть в том, что спал наш герой не более 6 часов в сутки. Наши друзья сидели в свете керосиновых ламп за одним из столов на балконе, отпивая кофе и ведя разговор, суть которого была близка к общей атмосфере заведения, где все пахло керосином, на стенах, среди старинных статуй и картин, тянулись длинные, будто ножи, тени, смешиваясь со следами гари, оставшимся от ламп и факелов, что делало помещение неуютным и кривым, будто на мрачной картинке из немого фильма ужасов. От столов внизу поднимались облака дыма от опиумных трубок и запах от кальянов, набитых гашишем, а лица древних богов, что висели по стенам, становились все грознее и злее, что было смешано с огромными размерами помещения, ибо все это было организовано в главной зале дома, огромном круглом помещении с балконами. Полы в помещении скрипели, а люди говорили, официанты же бегали по скрипящим полам, боясь уронить посуду, при том тут возникала тоска, особенно тоска по Солнцу, ибо тут было очень темно, а в мрачных углах притаились домовые и мелкие черти, что обитали во всяком притоне. Внизу кто-то буянил, но наши герои не замечали их, предпочитая смотреть друг другу в глаза, думая при этом о своих делах, переодически выпивая кофе с опиумом, и только хозяин посмотрел вниз, отчего настроение его ухудшилось: какой-то мужик, пьяный клерк, что неудивительно, ибо их много сюда заходит после работы, устроил скандал, но не из-за опиума, а из-за коньяка, который ему не подали; Барашу было искренне жаль того клерка, посему он сам пошел и принес ему коньяк. Наши герои покинули это мрачное царство сразу, как Бараш к ним вернулся, по дороге домой обговаривая то, как они хотели бы организовать китайский погром в городе, а на небе, в душном и мокром воздухе, что пах садами с окраин, закапали первые капли дождя.