Нана
Шрифт:
— Я его вижу. У, какая рожа!
Возмущенный Борднав еле удержался, чтобы не пнуть ее ногой в зад. Но принц улыбался; он был доволен, возбужден и пожирал глазами актрису, не обращавшую никакого внимания на его высочество. Она нагло расхохоталась. Борднав убедил принца идти дальше. Граф Мюффа, обливаясь потом, снял шляпу; больше всего его беспокоила духота, спертый и чересчур нагретый воздух, пропитанный острым запахом, тем особым запахом кулис, в котором чувствуется вонь газа и клея от декораций, грязных темных углов и сомнительного белья статисток. В коридоре духота усилилась; от проникавшего из уборных резкого запаха туалетной воды и мыла временами спирало дыхание. Мимоходом граф поднял голову и заглянул в пролет лестницы, ошеломленный потоком света и тепла, залившим его затылок. Сверху доносился звон умывальных чашек, смех
— Что, любопытная вещь — театр? — говорил маркиз де Шуар с восхищенным видом человека, который чувствует себя как дома.
Но вот Борднав подошел к уборной Нана в конце коридора. Он спокойно повернул ручку двери и, пропуская вперед принца, проговорил:
— Пожалуйте, ваше высочество…
Раздался испуганный женский крик, и вошедшие увидели голую по пояс Нана: она спряталась за занавеску; собиравшаяся ее вытирать костюмерша так и осталась с приготовленным полотенцем в руках.
— Глупо так входить! — крикнула, прячась, Нана. — Не входите, вы же видите, что нельзя!
Борднав был, очевидно, недоволен ее бегством.
— Да чего вы прячетесь, душа моя, что тут такого? — проговорил он. — Это его высочество. Ну, нечего ребячиться.
Но Нана не хотела показываться, все еще испуганная, хотя ее уже разбирал смех, и Борднав ворчливо добавил:
— Бог мой, эти господа прекрасно знают, как сложена женщина. Они вас не съедят.
— Ну, в этом я еще не уверен, — шутливо произнес принц. Все преувеличенно громко засмеялись, заискивая перед ним.
— Прекрасно сказано, с истинно парижским остроумием, — заметил Борднав.
Нана ничего не ответила, но занавеска зашевелилась — очевидно, Нана решила показаться. Граф Мюффа, у которого кровь прилила к щекам, разглядывал уборную. Это была квадратная комната с очень низким потолком, сплошь обтянутая материей светло-табачного цвета. Портьера из той же материи, натянутая на медный прут, отгораживала в глубине часть комнаты. Два больших окна выходили на театральный двор, и на расстоянии не более трех метров виднелась потрескавшаяся стена, на которую освещенные стекла отбрасывали во тьме желтые квадраты. Высокое трюмо стояло напротив белого мраморного умывальника, беспорядочно уставленного флаконами и хрустальными баночками с притираниями, духами и пудрой. Граф подошел к трюмо и увидел, что очень красен; мелкие капельки пота покрывали его лоб. Он опустил глаза, отвернулся к умывальнику и, казалось, погрузился в созерцание умывальной чашки, наполненной мыльною водой, мелких вещичек из слоновой кости, влажных губок. Он снова испытывал головокружение, как в первое свое посещение Нана, на бульваре Осман. Пол, покрытый плотным ковром, плыл под его ногами; горевшие у трюмо и умывальника газовые рожки шипели и, казалось, обжигали ему виски. С минуту он боялся, что потеряет сознание в этой насыщенной присутствием женщины атмосфере, еще более удушливой из-за низкого потолка комнаты. Он присел на край дивана, стоявшего в простенке между окнами, но тотчас же встал и вернулся к умывальнику; он ничего больше не видел, глаза его неопределенно блуждали, и он вспомнил, как однажды чуть было не умер от букета тубероз, увядшего в его комнате. Когда туберозы вянут, они приобретают человеческий запах.
— Ну-ка поторапливайся! — шепнул Борднав, просунув голову за портьеру.
Принц милостиво слушал маркиза де Шуар. Взяв с умывальника заячью лапку, тот объяснял, как накладывают жирные белила. Сидевшая в уголке с невинным лицом девственницы Атласная поглядывала на мужчин; костюмерша, г-жа Жюль, приготовляла трико и тунику Венеры. Г-жа Жюль, особа неопределенного возраста, с желтым, как пергамент, лицом и неподвижными чертами, походила на тех старых дев, которых никто не знавал молодыми. Она высохла в жгучем воздухе артистических уборных, среди самых знаменитых в Париже бедер и грудей. Она неизменно носила выцветшее черное платье, и ее плоский лиф бесполого существа был утыкан на месте сердца целым лесом булавок.
— Прошу извинения, господа, — проговорила Нана, раздвигая портьеру, — но вы застали меня врасплох…
Все обернулись. Она и не думала прикрыться и только застегнула коленкоровый лифчик,
наполовину скрывавший ее грудь. Когда мужчины спугнули ее, она только еще начинала раздеваться, торопливо снимая костюм рыбной торговки. Сзади, из разреза панталон, торчал кончик сорочки. С голыми руками, голыми плечами и грудью белокурая толстушка Нана, сияя очаровательной молодостью, придерживала одной рукой портьеру, готовая задернуть ее при малейшей тревоге.— Да, вы застали меня врасплох, я никогда бы не осмелилась… — говорила она, разыгрывая смущение.
Ее шея порозовела, она растерянно улыбалась.
— Полноте, раз все находят, что вы очень хороши в таком виде! — воскликнул Борднав.
Она продолжала играть роль наивной девочки, вертясь, словно от щекотки, и повторяла:
— Ваше высочество оказывает мне слишком много чести… Я прошу прощения у вашего высочества за такой прием…
— Это назойливо с моей стороны, сударыня, — ответил принц, — но я не мог устоять перед желанием выразить вам свое восхищение…
Тогда Нана преспокойно подошла к туалетному столу, пройдя в одних панталонах мимо расступившихся перед нею мужчин. У нее были очень полные бедра, панталоны пузырились; выпятив грудь, она продолжала здороваться, и на губах ее блуждала лукавая улыбка. Вдруг она узнала графа Мюффа и по-приятельски пожала ему руку. Затем она пожурила его за то, что он не приехал к ней ужинать. Его высочество изволили пошутить над Мюффа, а тот лопотал что-то, весь дрожа от мимолетного прикосновения к его горячей руке маленькой ручки, еще сохранившей влажность туалетной воды. Граф плотно пообедал у принца, любителя поесть и выпить. Оба были слегка навеселе, но очень хорошо держались. Чтобы скрыть смущение, Мюффа заговорил о жаре.
— Боже, как здесь жарко, — сказал он. — Как вы можете выносить такую температуру, сударыня?
На эту тему завязался было разговор, но вдруг у самых дверей уборной послышались громкие голоса. Борднав опустил створку потайного решетчатого окошечка. То был Фонтан в сопровождении Прюльера и Боска; у каждого под мышкой торчала бутылка, а в руках они держали бокалы. Фонтан стучал в дверь и кричал, что сегодня его именины и он угощает шампанским. Нана вопросительно взглянула на принца. Пожалуйста, его высочество не хочет никого стеснять, — напротив, он будет очень рад… Фонтан уже входил, не дождавшись разрешения, и, шепелявя, приговаривал:
— Мы не сквалыги, мы угощаем шампанским…
Внезапно он увидел принца, о присутствии которого не подозревал. Он остановился и с шутовской торжественностью произнес:
— Король Дагобер ждет в коридоре, он просит разрешения чокнуться с вашим королевским высочеством.
Принц улыбнулся, и все нашли, что это очень мило. Уборная была слишком маленькой для такого количества людей. Пришлось потесниться: Атласная и г-жа Жюль отошли к самой портьере, а мужчины столпились вокруг полуголой Нана. Все три актера были в костюмах второго действия. Прюльер снял шляпу бутафорского адмирала, огромный султан которой задевал потолок, а пьяница Боск в пурпуровом камзоле и жестяной короне старался удержаться на ногах; он поклонился принцу, точно монарх, принимающий сына могущественного соседа. Бокалы наполнили вином, и все стали чокаться.
— Пью за здоровье вашего высочества! — величественно произнес старик Боск.
— За армию! — добавил Прюльер.
— За Венеру! — воскликнул Фонтан.
Принц любезно поднимал бокал. Он подождал, трижды поклонился и проговорил:
— Сударыня… адмирал… государь…
И выпил вино залпом. Граф Мюффа и маркиз де Шуар последовали его примеру. Никто больше не шутил. Теперь все чувствовали себя придворными. Этот театральный мирок продолжал и в действительной жизни под жгучим дыханием газа разыгрывать фарс всерьез. Нана, забывая, что она в одних панталонах, с торчащим из разреза кончиком сорочки, разыгрывала роль знатной дамы, царицы Венеры, принимающей в своих интимных покоях государственных мужей. В каждую фразу она вставляла слова «ваше королевское высочество», делала с самым убежденным видом реверансы, обращаясь с этими скоморохами — Боском и Прюльером, как с государем и сопровождающим его министром. И никто не смеялся над этим странным смешением, когда подлинный принц, наследник престола, пил шампанское, которым угощал актер, и прекрасно чувствовал себя на этом карнавале богов, на этом маскараде королевской власти, в обществе театральной горничной, падших женщин, фигляров и торговцев живым товаром.