Наномашины, ученик! Том 6
Шрифт:
— И всё же, у вас прослеживается определённый вкус на женщин, Теодор, — говорила Синицина-старшая, — Меня своими чарами околдовать вы даже не пытались.
— Не скрою, госпожа Синицина, не скрою. Впрочем, и своих попыток я пока не оставил. Анна меня… увлекла. Просто жду момента, — улыбнулся он, — Моя любовь к вашему типажу передалась сыну!
Женщина задрала бровь и сначала глянула на мужчину, а затем на двух деток, садящихся спереди.
Катя и Теодор-младший молчали. По пути они особо не разговаривали, а сейчас, когда, казалось бы, идеальный момент скоротать время, разговор
— Я был в самом большом театре мира! Представь! — всё пытался он, — Он как всё это здание! И там… там сцены такииие были, в них даже можно было участвовать! Там как в жизни всё разыгрывалось, и ещё опера…
— Да плевать мне на театры… — пробубнила девочка.
Теодор замолчал. Они лишь глянул на девочку, сцепил зубы и сжал рукоять кинжала — проклятого орудия «Миазма».
На Кате не было лица. Она смотрела на перила балкона, и никакие диалоги ей интересны не были. Взгляд пустой. Мысли где-то там, явно не здесь.
— Да всё… должно быть не так… — её губки затряслись, она поджала под себя колени и уткнула в них лицо, — Почему всё не так, как я хочу?! Я не этого хотела! Я… я не хочу… чтобы всё так…
Она всё сильнее и сильнее обнимала свои ноги, а ручки её дрожали.
Теодор понимает… что всё это бессмысленно. Вот он смотрит на эту красивую, зеленоглазую девочку, и понимает, что она не с ним. Она не здесь. И нет у Теодора того, чтобы проломить эту стену.
— Тупая кореянка… тупые дела… тупое всё! Дебильное… дебильное, дебильное! – с её кожи посыпалась мерцающая пыльца, — Я хочу, чтобы всё было по-моему!
Она подняла голову и глянула вниз блестящими от влаги глазами. Девочка внимательно осматривала каждую мелкую голову, в попытке разглядеть одно конкретное лицо.
И разглядела.
Михаэль уже сидел. Вот он! Его трудно не заметить! И он… тяжело дышал. Зрение Кати внезапно сильно улучшилось, и она могла разглядеть его лицо. Его длинные реснички, густые бровки, забавный нос как у его мамы.
И бледное, вспотевшее лицо.
Он задрал голову, прикрыл глаза и тяжело дышал, будто пытался прийти в себя. Затем он схватился за голову, словно в отчаянии, сгорбился и нервно затопал ногой.
«Ч-что с ним? Ему нехорошо…», — Катя встала, вытянула голову и нахмурилась, — «Что с Мишей?..»
И тут он дёргается, и резко на неё поворачивается!
Катя дёргается от этого не меньше и быстро садится! И в этот же момент, пока она пыталась переварить мысли, перед ней прошёл парень в кожаной крутке и с алой книжкой в руках.
— Ой. Ой. Простите. Простите, — он протиснулся сквозь сидения, встал рядом и указал на пустое место, — Свободно? Я присяду?
Не знаю что делать. Абсолютно не понимаю. Адреналин начал спадать, ведь прямая опасность исчезла, а потому возвращался здоровый, естественный страх.
Это он. Тот парень. Прошёл через все проверки Храмовников! И я помню, что делает лишь грань его силы. Если книга сделала его сильнее…
Он не блефовал. Он, чёрт возьми, не блефовал! Он может всех здесь превратить в чудовищ!
«Плохо…», —
топаю ногой, — «Плохо, плохо. Не знаю, что делать… не знаю, не знаю… чёрт, чёрт, чёрт!».Весь мир вокруг будто пропал. Будто его не существует, а я живу вакууме, в пузыре своих проблем. Никого рядом нет. И никто меня не поймёт!
— Да уж, магия пространства творит чудеса. Такой зал поместить, — сел отец рядом.
— Угу…
— А с девочкой это Катей… вы поссорились, да?
— Да не знаю… вроде нет…
Он на меня внимательно посмотрел. Мне же было плевать, ведь рассказать я ему ничего не могу. Я будто всё больше и больше отключался от мира.
— Всё хорошо, Миш?
— Угу…
— Ну и ладно, — вздохнул он.
Не ладно, пап. Всё плохо. Всё кошмарно. Одно неверное действие, и мы всё помрём. О, я верю, что он на это способен!
Я боюсь. Мне страшно. И я не знаю, что делать! И я не могу тебе ничего сказать! Я не могу никого позвать на помощь. А я хочу! Я просто ребёнок, у меня не хватит ни сил, ни опыта со всем этим разбираться одному! Я не должен!
Дебильная судьба. Дебильный порядок. Дебильные проблемы!
— Добро пожаловать, господа и дамы! Прошу тишины! — на сцену вышел директор, и началось приветствие.
Всё. Жизнь продолжается, начинается олимпиада. Будто мы все не на грани смерти, будто среди нас нет террориста, желающего нам смерти!
«А это что?..», — хмурюсь я, замечая что-то на спинке перед собой.
По ней что-то… ползло? Сначала я подумал, что это слизняк какой-то, но когда активировал ночное демоническое зрение, то увидел, что это тянущиеся, очень маленькие… струйки крови.
И они медленно формировали слова.
«Топай. Если. Да», — слова появлялись по очереди.
Я распахнул глаза. Боковым зрением вижу, как отец молча смотрит на сцену, а из-под его ноги бежит струя крови.
Папа… ПАПА!
«Что-то. Не. Так?»
Топаю.
«Тебя. Слушают?»
Я не уверен, но топаю. Да.
«Это. Тот. Ублюдок. Стоявший. Сзади?»
Топаю.
Он цыкает.
«Знаешь. Чего. Он. Хочет?»
А вот здесь я не топаю. Ведь я, нафиг, не знаю.
Отец ждёт пару секунд и принимает это как «нет». Затем он хмурится, и несколько секунд молчит. А затем… он вздохнул и сжал мою руку. Я глянул на него, на что в ответ получил спокойную, уверенную улыбку и отцовский кивок.
— Не переживай, — тихо сказал он, — Для этого я здесь.
— П-пап…
Честно? Хотелось разныться как свинье без трюфелей.
Папа…
Да я мир переверну ради вас. Ради тебя и мамы. Какие же вы… лучшие.
Я выдыхаю, прикрываю глаза и стараюсь успокоиться. Папа здесь. С сыном. Папа поможет.
Я здесь не одинок.
— Спасибо… — шепчу я.
Он кивает, вздыхает и облокачивается на подлокотник, опирая подбородок о ладонь. По началу я не понял для чего, но затем увидел, как он незаметно… постукивают пальцем по уху. Точно. Там же наушник! А выстукивает он азбуку Морзе!