Нансен. Человек и миф
Шрифт:
«Из документов, опубликованных в 1919 году, когда правительство Кнудсена ушло в отставку, — пишет П. Э. Хегге, — следует, что Нансен осенью 1917 года сильно рассорился — в письмах через океан — с министром иностранных дел Нильсом Иленом. Шум подняла и партия Хейре, которая в декабре 1917 года потребовала отставки Илена из-за его позиции по переговорам. Согласно дневникам Юхана Кастберга, Нансен был кандидатом на пост министра иностранных дел от партии Хейре, если бы заявка с отставкой удалась.
Финал этой истории имел для руководителя переговоров неприятные последствия, ибо Нансен позаботился, чтобы переписка была опубликована в виде ответного шага на похвалу Илена за его позицию по переговорам. Гуннару Кнудсену приписывается высказывание о том, что „если бы Илен не обладал огромным терпением,
Нансену постоянно прочили место в правительстве, однако он вскоре занялся совсем другим — делом его жизни стала помощь тем, кто в ней нуждался.
Глава двенадцатая
Фритьоф и Сигрун
В 1919 году Фритьоф Нансен женился на фру Сигрун Мюнте. По версии родных он сделал это из-за чувства вины перед Сигрун, когда их отношения стали достоянием гласности. Вряд ли это так — в обществе знали об их романе практически с самого начала.
После свадьбы Фритьоф, по воспоминаниям друзей и знакомых, не выглядел особо счастливым.
Пытаться разобраться в отношениях двух людей — напрасный и неблагодарный труд, тем более что танго, как гласит американская пословица, танцуют двое.
Ясно одно — после бракосочетания Сигрун счастливее не стала. Вероятно, она и не предполагала, что жизнь фру Нансен полна огорчений, ревности и бесконечного ожидания мужа. Когда её однажды спросили, о чём они разговаривали с Нансеном дома в Пульхёгде, она ответила: «Разговаривали? Да мы и не разговаривали вовсе. Во всяком случае, редко — или никогда».
По воспоминаниям дочери Нансена, «отец проявлял изумительное терпение в том, что касалось внешней стороны дипломатической жизни. Встречаться с представителями других стран тоже было важно, к тому же эти обеды и ленчи длились не более двух-трёх часов и потому не очень утомляли. Они всегда проходили одинаково. После десерта мужчины удалялись со своими сигарами поговорить о политике, а дамы, оставшись одни, болтали о женской эмансипации, о платьях, о пустяках. Когда же к ним возвращались мужчины, чтобы вновь стать кавалерами, дамы окружали отца и просили: „О, доктор Нансен, пожалуйста, расскажите про медведей!“ Я, словно это было вчера, вижу, как отец, смущённо улыбаясь и чуть склонив голову набок, сидит в центре группы, окружённый дамами, а сзади, дымя сигарами и тоже внимательно слушая, стоят мужчины. Без конца повторяет он одни и те же истории про медведей в Ледовитом океане, и каждый раз раздаются одни и те же восклицания: „Господи! Как интересно!“, „Боже, какие приключения!“». Так что фру Нансен уделялось не так уж и много внимания — чаще всего она ждала мужа дома, а в поездки с ним ездила не часто.
О Сигрун Мюнте-Нансен, в девичестве Сандберг, написано совсем немного. Она как будто остаётся в тени своих знаменитых мужей — известного художника Мюнте и гениального Нансена.
Кто же она такая, если смогла покорить две «культовые», как мы бы сейчас сказали, личности и к тому же секс-символы своего времени?
В апреле 1886 года богема Кристиании была потрясена новостью о помолвке «вечного холостяка» — 37-летнего художника Герхарда Мюнте — и совсем ещё юной и никому не известной его ученицы 17-летней Сигрун Сандберг.
На друзей известного живописца эта помолвка произвела странное впечатление. Китти Хьеллан писала:
«Мне совсем не нравится, когда почти сорокалетний мужчина женится на ребёнке».
Сигрун казалась всем наивной, не уверенной в себе и очень стеснительной. Именно такой она и была.
В отличие от своего мужа, происходившего из аристократической семьи, Сигрун выросла в довольно простом окружении. Её мать, Йенни Сандберг, рано овдовела и, будучи женщиной решительной и имеющей на руках шестерых детей, через два года после смерти мужа открыла «Пансионат и частный отель, оборудованный телефонной связью» в самом центре Кристиании — на улице Карла-Юхана.
Нельзя сказать, чтобы Сигрун любила мать — она всегда называла свою свадьбу с Мюнте примером «торговли белыми рабами». Именно Йенни способствовала знакомству и развитию отношений дочери с человеком, который был всего на три года младше её самой. В пансионате несколько художников снимали номера и ателье — и Герхард был одним из самых привлекательных мужчин среди них.
«Пансионат и частный отель» пользовался очень хорошей славой — и у вдовы Сандберг часто останавливался Бьёрнстьерне Бьёрнсон с семьёй.
Весёлая вдова была женщиной без предрассудков — и вот она уже выходит замуж за двадцатисемилетнего старшего сына Бьёрнсона. Легко предположить, какие чувства испытывала Сигрун, когда её сорокалетняя мать вышла замуж за Бьёрна Бьёрнсона, который на десять лет был моложе её собственного жениха и всего на десять лет старше её самой. По утверждениям биографов семей Бьёрнсона и Нансена, именно собственное скоропалительное замужество заставило Йенни побыстрее выдать замуж старшую дочь, поскольку новоиспечённая фру Бьёрнсон очень боялась, что молодой муж, осознав немалое количество пасынков и падчериц, испугается и бросит её. Так, собственно, вскоре и случилось: Бьёрн влюбился в свою коллегу, актрису и певицу Ингеборг Ос, выступавшую под псевдонимом Джина Оселио, и отец, Бьёрнстьерне Бьёрнсон, выплатил невестке за развод огромную по тем временам сумму. Она купила усадьбу — и вновь открыла пансионат.К Йенни в обществе относились по-разному: её уважали, силой её характера и предприимчивостью восхищались, её интриг побаивались — и её порицали. Порицали прежде всего за обращение с дочерью — Сигрун Мюнте. Эрик Вереншёльд, как мы помним, близкий друг Нансена, ещё задолго до свадьбы Фритьофа и Сигрун говорил, что Йенни практически «раздавила дочь», заставляя её плясать под свою дудку.
Широко известен тот факт, что Вереншёльд использовал Нансена в качестве «модели» для Олава Трюггвассона, когда делал иллюстрации к «Кругу Земному». И мало кто знает (даже в Норвегии), что прообразом королевы Сигрид стала Йенни. В «Саге об Олаве Трюггвассоне» рассказывается, что после смерти Харальда Гренландца у неё появился жених, который ей очень понравился. Это был конунг Норвегии. Но когда Сигрид отказалась принять христианство, Олав ударил её по лицу перчаткой и назвал языческой сукой. Она встала, выпрямилась и ответила: «Ну что ж, это твой выбор!» На иллюстрации запечатлён именно этот момент. И совершенно очевидно, что художник восхищается своей моделью (хотя использовал при работе лишь её фотографию).
Но вернёмся к будущей фру Нансен. Брак с Мюнте для Сигрун оказался неудачным, да ещё плюс ко всем неурядицам она, несмотря на свои художественные способности, оказалась неспособна догнать мужа по уровню общего развития и образования.
Очень тяжело Сигрун пережила потерю будущего ребёнка, которого они с Герхардом ждали через два года после свадьбы. Она так никогда и не смогла больше забеременеть и не смогла оправиться от этого удара судьбы. У неё стали регулярно повторяться приступы депрессии.
Однако она, как могла, боролась с болезнью. Одним из лекарств стала ткачество. Сигрун, одержимая идеей возрождения древнего норвежского искусства, ткала прекрасные коврики-гобелены, научившись этому искусству у знаменитых Асты Нёррегорь и Фриды Хансен. Сигрун не только создавала собственные гобелены, но и использовала сюжеты картин своего мужа. Так, очень известен её гобелен, сделанный по акварельной иллюстрации Мюнте к сказке «Три принцессы».
Ковры Сигрун приобрели такую известность, что были даже выставлены на персональной выставке Мюнте в Стокгольме в 1894 году по личной просьбе принца Евгения Шведского, известного также как живописец, собиратель произведений искусства и меценат. Ковры фру Мюнте очень хорошо продавались — и все деньги она по решению мужа получала в полное своё пользование. Казалась бы, всё постепенно налаживалось — но судьба вновь нанесла Сигрун тяжёлый удар: всё в том же 1894 году врач запретил фру Мюнте ткать, поскольку это могло нанести непоправимый вред её слабому здоровью. За ткацкий станок она сядет лишь много десятилетий спустя — уже будучи вдовой двух мужей.
Надо сразу сказать, что Герхард Мюнте всегда относился к жене с большой любовью. Быть может, он опекал её не только как муж, но и как старший друг и отец, — во всяком случае, он называл Сигрун «мой маленький слабый птенчик». Но птенчик рос — и постепенно стал пробовать «встать на крыло» и даже улететь из дома, который никогда не был особенно любимым. Вернее, не так. Сигрун никогда не любила образ жизни, который вёл Герхард, — она не любила выходы, большие собрания, не любила сопровождать мужа в его поездках (ситуация кардинальным образом изменится, когда она станет фру Нансен). Ей было с Мюнте скучно и неинтересно. Зато она обожала свой сад и огород вокруг прекрасного дома в Лисакере, выстроенного по эскизам мужа. Когда он уезжал, Сигрун неизменно посылала ему овощи и сочную черешню, таким образом как будто давая понять, что тоже добилась немалого — на своём уровне и на доступном поприще.