Напарник

Рыба была с икрой. Подфартило, думал Сергей. Как приедет, икру и в самом деле можно будет забросить Любе с Женькой. Лезть там через забор… а, как будто в первый раз!

Сергей сноровисто вскрывал ножом рыбьи брюха, горстями выгребал икру и бросал в пакет. Пересыпал крупной зернистой солью – по счастью, в машине оказалась пачка, еще Алексей покупал. Рыбин промывал и кидал в другой пакет. Рядом трудился пацан. Морщился, но старался во всем подражать старшему. Мелкие волночки лизали ноги, и Сергей думал о купании. Засолить сейчас остатки рыбы, скинуть одежду и влезть в воду, занырнуть с головой, подальше от берега, а затем плыть, плыть…

Пацан заорал. Завизжал, захлебнулся криком. Сергей вздрогнул и едва не порезался, но заставил себя прежде аккуратно положить нож, и только потом обернуться. Парень стоял, сжимая в руке Сергеев тесак, и верещал. Сергей шагнул к нему и ударил по щеке, а когда голова мальчишки мотнулась, врезал еще сильней, по второй. Парень затих. Стоял, мелко дрожал и расширившимися глазами смотрел на лежащую перед ним в траве рыбину. Рыбину со вспоротым брюхом.

– Кто? – спросил Сергей.

Парень молчал.

Сергей тряхнул его за плечо, повторил:

– Кто?

– Бабушка.

Пацан облизал губы и выпустил наконец из руки нож.

– Бабушка, – он опустился на землю, осел, будто ноги его не держали. Да так, наверное, и было.

– Лежит, лицо белое, и живот… Я ей живот…

– Кончай.

Надо быть жестким. Надо, черт побери, быть очень жестким. А пацан-то слаб – чтобы за полдня так проняло.

– Нет никакой бабушки. Есть хрень в кузове, и она до твоих мозгов докапывается. А ты ей сам подставляешься. Дур-рак!

Отходя, Сергей пнул выпотрошенную рыбину. И, когда нога коснулась мертвой тушки, приблазнилось на миг – сморщенное старушечье тело, лицо белое, плоское, будто резиновое. Да. Нынешняя тварь была сильна.

– Все, сворачивай пикник. Бери то, что вычистил, и поехали.Может, Сергею показалось, но пацан за спиной всхлипнул.

3

В настоящие неприятности они вляпались уже в городе. Городе, поселке – несколько блочных зданий, обступившие их бараки и избы, сельмаг и заправка. Сергей предупредил напарника еще на подъезде – из кабины ни-ни. Григорий, рыжий мужик с заправки, Сергея знал, знал уже давно, сам отпускал соляру, иногда швырял в окно пачку «Золотой Явы» – но вообще старался держаться подальше. Нутром чуял, бестия, что с грузом что-то не то. Напарника Сергеева, Алексея, хорошо знал и помнил, а ведь ни разу не спросил, куда человек делся. И как солдатики эти пошли, тоже ничего не спрашивал.

С Григорием не было проблем. Подвел опять пацан. Пока заправлялись, заерзал на сиденье, таращился умоляюще. «Две минутки!» До сортира на заправке – десять шагов туда, десять обратно, а парнишка чуть не плакал. Надо было, конечно, за город выехать, где нет никого, но Сергей сплоховал. Отпустил. Подумал еще – авось, сбежит. Когда пацан радостно обогнул рыжего со шлангом и потрусил к сортиру, Сергею почти хотелось, чтобы тот сбежал. Потому и не смотрел в его сторону. И домечтался.

Выражение глаз у паренька было растерянное. А за ним из пыльного облака вынырнули двое. Две. Женщина и девочка. Женщине за сорок, а девка маленькая, не старше Женьки. Женщина вела девочку за руку и глядела на Сергея так, что тот чуть не вдавил педаль газа до упора. Не вдавил. Ответил взглядом на взгляд.

Первое правило – не бороться с мороками.

– Вот, – забормотал между тем ссыкун недоношенный, – Елизавета Петровна сказала, что она жена вашего, ну, постоянного напарника. Я подумал…

Сергей раздвинул губы в улыбке, ощущая, как немеют мускулы, как по хребту ползет противная дрожь.

Открыл дверцу, спрыгнул на раскаленный асфальт.

Женщина, как две капли воды похожая на Лену, потянулась, и Сергей едва успел отвести руку.

– Сергей, Сереженька. Что же вы не заезжаете? Алексей вас ждет, ждет. Вы зайдете к нам? Леша сейчас как раз дома.

Сергей деревянно кивнул. Провел рукой по волосам девочки. Волосы были теплые и чуть влажные от пота. Сергей подавил желание вытереть руку о рубашку. Он захлопнул дверцу «Минска» и шагнул вслед за направляющейся к блочным домам женщиной. Девочка, которую та вела за руку, оглянулась и высунула язык.

– Сергей Валерьевич, а как же… Контракт, машина. Вы не имеете права…

Не оборачиваясь, Сергей кратко, но емко высказался о контракте и о правах. Сзади икнули. Рыжий Григорий невозмутимо отсоединял шланг.

Сергей не удивился, когда через несколько секунд услышал за спиной спотыкающиеся шаги.

– Не сопротивляться. Ничего не есть. Если предложат – вежливо откажись. Постарайся выйти в коридор, в туалет, но не выходи из квартиры, пока они тебя видят. Если только они не изменятся…

Парнишка лихорадочно закивал. Сергею даже показалось, что от силы кивка уши у паренька захлопали.

Блочные дома приближались. Женщина шла уверенно, не оборачиваясь, будто не сомневалась, что за ней следуют. В затылке нестерпимо зудело.

Промелькнул подъезд – сквозь колышущуюся перед глазами дымку Сергей разглядел дверь мусоропровода, с выцарапанным на ней неизбежным ругательством, и еще какие-то надписи на стенах. Подросток с мутными глазами и прилипшей ко рту сигаретой проводил входящих цепким взглядом – но Сергею мил сейчас был и этот подросток, и низкие, но крутые ступени. Женщина жила на третьем этаже, но поднимались почему-то пешком, и девочка заныла: «Ма, ну давай на лифте поедем». В подъезде сильно пахло штукатуркой и кошками. Сквозь окошки лестничных пролетов пялилось белое небо.

Подъем закончился перед дверью, обитой облезлой клеенкой – дверь вовсе не подходила этому дому и смотрелась бы уместней в бараке или хрущевской развалюхе. Женщина брякнула ключами, ступила в сторону:

– Проходите.

Сергей вошел в длинный коридор. У стен были свалены обувные коробки, лыжные палки, пачки газет. Коридор вывел на маленькую кухню с квадратным столиком, древней радиолой и большим грязноватым окном, выходящим во двор.

Женщина опустила на стол авоську – непонятно как та появилась в ее руке, Сергей раньше этой авоськи не замечал – и подтолкнула девочку к двери, ведущей, похоже, в жилую комнату.

– Вы присаживайтесь. Я сейчас Леночку уложу. А Алеша, наверное, в магазин вышел, он придет, присаживайтесь, пожалуйста. Я сделаю чаю.

Сергей уселся на стул. Напротив замаячила серая, будто разом похудевшая физиономия парнишки. Женщина потянулась к электрочайнику, замерла на секунду, будто не сознавая толком, что она собиралась сделать. Сердце Сергея радостно стукнуло – но та уже наполнила чайник водой, включила и ушла в комнату.

Пацан склонился через стол, зашептал:

– Ты знаешь, кто они? Кто? Что они с нами сделать хотят?

Сергей усмехнулся, щелкнул пальцем стоящего на столе китайского болванчика. Болванчик закивал.

– Люди. Обычные люди, баба какая-то, никогда ее не видел.

– Но почему…

– А ты не спрашивай. Я знать ничего не знаю.

– Если мы сейчас уйдем, то с ними будет?

– Опомнятся. Она, скорее всего, вообще забудет, что мы тут были. Девчонка может запомнить. Дети к такому чувствительней.

– А если останемся?

– Застрянут. И мы застрянем.

– А Алексей?

– Что Алексей? Причем тут вообще Алексей?

Сергей озлился.

– Ты Алексея видел? Ты его вообще знаешь?

– Не…

– Ну вот и баба эта не знает! И забудет, как его зовут, как только мы отсюда уберемся.

В комнате захныкала девочка, раздался женский голос. Затем включился телевизор.

Сергей бесшумно поднялся из-за стола. Злоба помогала против морока, а он был очень зол сейчас. Зуд в затылке на миг усилился, а потом растаял, утих, ушел вглубь. Легко отпускало, легко – он приучился не доверять подобной легкости, но выхода не было. Если уж и его эта штука так зацепила…

В два прыжка он преодолел расстояние до двери в комнату. Резко выдохнул и распахнул дверь.Незнакомая женщина обернулась, распялила рот в беззвучном крике – а он уже бежал к выходу из квартиры, он уже вылетел на лестничный пролет, и только слышал, как сзади грохочет своими говнодавами дурной напарник.

4

Когда город остался позади, и по обеим сторонам дороги потянулись поля, Сергей понял, что страстно хочет курить. Заправщик оставил обычную пачку, но курить с закрытыми окнами было нельзя, и окно открывать было нельзя. Кабина, вроде, была защищена от штуки. Сергей в это не верил, а вот Алексей верил и никогда окон не открывал. Не помогло.

Та баба, конечно, уже очухалась. Думает, небось, что в квартиру забрались воры. Или ничего не думает, забыла. Сергей по себе знал – если чего-то не понимаешь, легче забыть. Алексей вот все помнил, все пытался объяснить, а Сергей до одного допер – чем больше говоришь о штуке, чем сильнее хочешь ее понять, тем лучше она понимает тебя. А это не дай бог. И сейчас – сидел, думал о куреве, о том, протухла ли окончательно чертова рыба, о том, обманул ли его рыжий Гриха с солярой. О штуке не думал. Совсем. Слушал, как гудит движок, старался дышать ртом, смотрел на дорогу. Если идти по графику, завтра утром – конечный пункт. Надо бы еще пожрать. Жратва была с собой, в сумке за сиденьем, там же бутылка с водой, но водки– ни-ни! Никогда Сергей в эти поездки водки с собой не брал.

Он скосился на напарника.

– Баранку возьмешь? Жрать хочется.

Пацан задвигался на сиденье, потянулся к рулю. Сергей притормозил. Поменялись. Сергей вытащил сумку с провизией, отрезал краюху, развернул пакет с колбасой.

– Ты жрать будешь?

Парнишка мотнул головой. Сидел, уставившись на дорогу, упрямо сжав тонкие губы. Сергей вздохнул. Чуть тряхнул пацана за плечо.

– Пойми, я не злюсь. Но и ты не будь лохом. Это же не игрушки.

Тот кивнул, как болванчик с кухни. Кажется, он и не слушал Сергея, но руки его лежали на руле уверенно.

– Где водить-то учился?

– А?

Пацан шевельнулся, глянул мельком на Сергея – будто только сейчас его заметил.

– Водить, говорю, учился где?

– Отец был водителем. На грузовике. И я до армии на стройке полгода подрабатывал.

Понятно. Копил на учебу, а загремел на срочную. Бывает. Сергей жевал невкусную, теплую колбасу с растаявшими кружочками жира, запивал теплой водой и говорил:

– Пока все нормально. Пару раз залететь – обычное дело. Главное, не думай об этом. Ты маршрут помнишь?

Парень помнил.

– Ты поешь сейчас, и спи. Я еще часа два поведу, потом ты будешь.

Парень покорно уступил руль, и ни о чем не спросил. Все это Сергею очень не нравилось.

Движок заглох через полтора часа. Парень посапывал на соседнем сиденье – все же армия приучает засыпать где и когда угодно, если есть шанс. Сергей решил его не будить. Пусть посидит в кабине, мало с ним горя было. А с чего мотор вдруг заглох, Сергею было непонятно. Соляра, вода – все есть, механик двигатель проверял перед самой поездкой. В затылке засвербело. Нехорошо. Нехорошо, однако Сергей был уверен, что штука здесь ни при чем. В мозгах ковыряться – это да, но движок заморозить ей было не под силу.

Сергей взял ключи и выскочил на дорогу. Прикрыл еще дверцу – хоть какая-то, а защита.

Накрыло его секунд через пять. Наплыло громадное брюхо грузовика – в полнеба, в ссохшейся пыли и солярке, потянуло гарью. Так горят болота – успел подумать Сергей. Так горят болота, когда пепел смешивается с гнилой водой, и нестерпимо несет гарью и тиной. Затем небо исчезло.

Сергей лежал на спине, и спине этой было неудобно – в нее вдавливалась крутая ступенька. Лестница, ведущая в погреб – у всех это были приставные лестницы, а у них на даче настоящая, как в домах. На грудь Сергею давила тяжелая крышка. Он видел ее совсем близко, прямо перед глазами – неровный спил древесины, с гнилыми волокнами, с прорытыми за много лет жучиными ходами. От досок тянуло плесенью. Сергей попытался столкнуть проклятую деревяшку, но, кажется, что-то сделалось с руками. Он не видел их – все тело его скрывалось под крышкой – но по ощущениям это не были его руки. Тонкие, бессильные… детские? Пальцы бесполезно впивались в разбухшее дерево, а сверху жарило солнце, глаза слезились от яркого света. Поэтому Сергей был благодарен, когда на лицо его упала тень. Он изо всех сил изогнулся, вытянул шею, и увидел возвышающуюся над ним фигуру. Мальчишка-подросток. Лицо парня было смутно знакомо, где же он мог его видеть? У подъезда блочного дома, тот, с сигаретой. А потом всплыло – старые альбомы, мать, прячущая фотографии, смутные воспоминания. Сергею было лет пять, когда этот пацан погиб.

– Подними, – пробормотал Сергей, и удивился тонкости своего голоса, – подними крышку, пожалуйста, я не могу дышать.

Парень улыбнулся и положил руку на мокрое дерево. Мягко, очень мягко он надавил – но Сергей задохнулся. Давление усиливалось, и Сергею казалось, что кости его трещат и лопаются, что ребра сейчас не выдержат – и он размажется в этой темной щели, между крышкой и ступенькой. Пацан улыбался. У Сергея потемнело в глазах, но он видел эту улыбку, детскую, довольную, кончик носа мальчишки чуть задрался, а зубы задорно блестели на солнце. От улыбки было больней, чем от деревяшки, ломающей кости, но она же, эта улыбка, помогла Сергею. Злость поднялась, лопнула в затылке горячим комом, волной растеклась по телу – и он толкнул крышку, толкнул обеими своими слабыми руками что было сил, и увидел, как бледнеет улыбка мальчишки, смазываются его черты – а потом в глаза ему ударил новый острый блеск. Ампула. Стеклянная ампула, совсем близко, и рука, придерживающая его, а вторая рука шарящая в поясной сумке, ищущая… шприц?

Сергей взревел и отпихнул чужие руки. Ампула упала в пыль, покатилась. Сергей рванулся вверх – и впечатался головой в рессору собственного грузовика. В глазах вспыхнуло. Сквозь комариный ушной звон он услышал:

– Сергей Валерьевич, лежите, я сейчас. Я вам вколю…

Он собрал все оставшиеся силы и прохрипел в склонившееся над ним взволнованное лицо мальчишки-напарника:– Не надо.

5

Мотор ровно урчал, будто и не было ничего – ни низкого неба из брюха грузовика, ни гари, ни стекольного блеска. Только на лбу Сергея вспухала здоровенная шишка, и сильно болела голова.

– Почему вы не хотели, чтобы я вам помог?

Сергей усмехнулся. Помог. Да знаешь ли ты, лопоухий, что в этой ампуле? Помог. Спасибо, что не убил.

– Откуда эти штуки вообще взялись?

– Не знаю я, откуда они взялись, – терпеливо объяснял Сергей, – Я их уже два года вожу, и – ничего. Тут главное что? Главное – в башку не брать, и все нормально будет. Никто тут не собирается умирать.