Написано кровью

Эми от этого ужасно устала. Она часто задумывалась, откуда взялась у Гонории подобная мания. Никто в семье ничем похожим не страдал. Ральф (или Рейф, как упрямо называла его сестра) был лишен даже тени высокомерия, не делая различия между людьми низкого и высокого происхождения. Он был ровен и дружелюбен со всеми. В отличие от сестры, он любил людей.

Гонория людей презирала. Особенно людей низкого происхождения. «Неполноценные дикари, плодящиеся, как микробы, в своих убогих лачугах» — таково было одно из самых мягких ее суждений. Натура аристократическая, она взирала на них свысока. Чернь, едва тронутая цивилизацией.

Ральф всегда смеялся над этой чепухой и не понимал, почему Эми не может поступать так же. Эми, однако, вовсе не считала забавной приверженность Гонории «аристократии крови». Эми она казалась негуманной, отдавала евгеникой, социальной инженерией и теорией «прирожденных вождей».

— Ты меня слушаешь?

— Да, Гонория, — со вздохом солгала Эми.

На самом деле она даже обрадовалась, что ее размышления прервали. Стоило вспомнить о муже, как Эми затягивало в омут черной тоски. Открыв переносной пластиковый контейнер, она поместила в него поднос с рулетиками из серого хлеба, начиненными сливочным сыром и побегами спаржи. Гонория продолжала ворчать, жалуясь на дороговизну спаржи, хотя банка с деликатесом, сильно помятая, и была уценена вдвое. Эми защищалась как могла: хочется же принести что-нибудь особенное из уважения к приглашенной знаменитости.

— Можно подумать, перед нами предстанет реинкарнация Уильяма Шекспира, — проворчала Гонория и добавила: — Если что-то останется, не забудь забрать домой.

Второй поднос был уже почти готов: треугольные сэндвичи с огурцом и домашним майонезом. Эми предпочла бы магазинный. И вкус лучше, и консистенция. Домашний либо растекается лужей, либо весь впитывается в хлеб, делая его похожим на горчичного цвета промокашку. Но «хелманс» золовка сочла слишком дорогим.

— Похоже, все сошли с ума, — не унималась Гонория. — Лора сказала, что купит что-нибудь в той дико дорогой кондитерской. Сьюзен печет пирог, несомненно из корма для хомяков, которым все нынче пробавляются.

— Морковный торт с глазурью, на самом деле. Снежно-белый такой.

— Он приезжает из Хай-Уикома, а не с Северного полюса. — Гонория, уже облаченная в старую стеганую куртку, водружала на стального цвета прямые короткие волосы твидовую шляпу с плоской круглой тульей и загнутыми кверху полями.

— Куда ты? — спросила Эми. Ее всегда интересовало, надолго ли уходит Гонория.

— К Лоре.

«Если бы Макс Дженнингс прибыл с Северного полюса, — подумала Эми, ежась от холода в двух свитерах, кардигане, колготках, гетрах и ботинках по щиколотку, — здесь, в Гришэм-хаусе, он, безусловно, почувствовал бы себя как дома».

Она пошла в библиотеку, где Гонория, закончив на сегодня работу, распорядилась погасить камин. Эми нагнулась, чтобы погреть замерзшие руки над еле тлеющими серо-белыми угольками. В подвал, что ли, спуститься? Пнуть бойлер, этого прожорливого монстра, питающегося дровами и соединенного с железными трубами, которые по идее должны наполняться горячей водой. Две-три регулировочные ручки — альтернатива пинку — особого эффекта не давали, как и грубое физическое насилие, впрочем. Тепла хватало только на то, чтобы трубы не покрылись инеем. Вода была чуть теплой.

Вниз Эми решила не ходить. Чем спускаться в подвал и тратить время на схватку с уродом, не лучше ли пойти в свою комнату и поработать? Эми изо всех сил старалась жить в соответствии с девизом писательницы Оливии Мэннинг: «Ни дня без строчки».

Ее детище, роман «Ползунки», был надежно упрятан в шагреневую шляпную коробку, убранную подальше от посторонних глаз, на гардероб. Литературному кружку она представила его как семейную сагу и в общем-то не погрешила против истины, но что это были за семьи и что вытворяли их отпрыски, знали только Эми и Сью. По сравнению с тем, что можно прочесть в некоторых нынешних бестселлерах, эротические подвиги ее героев выглядели вполне благопристойно. Она до сих пор не решалась использовать глагол на букву «т», который так ужасно выглядел на письме. И тем не менее в этом густом, славном вареве кипело достаточно острых ингредиентов, способных повергнуть Гонорию в глубокие размышления. И кто знает, не привели бы эти раздумья к выводу, что безнравственная особа, способная состряпать столь неаппетитную чепуху, не достойна жить под крышей дома Лиддиардов? «И куда, — думала Эми, — мне тогда податься? Мне, сорокалетней неумехе без гроша в кармане…»

И в этом не было вины Ральфа, хотя в глазах людей он, возможно, выглядел неудачником. Когда Эми познакомилась с ним, он был моряком, и она часто думала, что, бросив службу, он совершил ошибку. Но Ральф беспокоился, что оставляет ее одну так надолго, а она, конечно, ужасно по нему скучала. Особых дарований у него не обнаружилось, он был неглуп, но так и не нашел дела, для которого был предназначен. От родителей Гонории достался дом и небольшая годовая рента, а Ральф открыл букинистический магазин. Все кончилось провалом, как и другие его безумные затеи: выращивание олив на греческом острове Эвбея, изготовление рамок для картин в Девайзесе. В конце концов, истратив все деньги, они купили в Андалусии крошечный домик с акром каменистой земли и стали, так сказать, бороться за независимость. Именно тогда у Ральфа обнаружились первые признаки рака, который потом и свел его в могилу.

Хватит! Хватит! Эми выкрикивала это слово, усилием воли отбрасывая воспоминания о любимом муже, маленькой, плохо оснащенной испанской больнице, появлении разгневанной Гонории и ужасном возвращении домой самолетом. Если она хочет вырваться из своей теперешней жалкой жизни, вряд ли ей стоит бесконечно копаться в прошлом.

Она достала со шкафа шляпную коробку, вынула рукопись и перечитала последние три страницы, чтобы привести себя в нужное настроение. И не то чтобы осталась недовольна. Текст показался ей крепким, и она очень постаралась не допускать даже намека на иронию. Но как это будет выглядеть на придирчивый взгляд издателя крутого чтива?

По крайней мере, на этот раз — «Ползунки» были ее третьей попыткой — она правильно выбрала социальную среду и обстановку. Сначала, когда Сью сказала, что вернейший способ заработать кучу денег — это написать роман в жанре «обнимашки и покупки», Эми неправильно все поняла. К ее героине Дафне, регистратору в стоматологической клинике, робко подкатывал студент-богослов, и все это — пока та выбирала цветную капусту в «Теско». Теперь, стильно переименованная, героиня проворачивала сомнительные делишки в Гонконге.

Эми грызла в задумчивости колпачок шариковой ручки. Сначала ей казалось, что написать роман проще простого. Всякие забавные фразы так и лезли в голову. Меткие, сочные, бьющие не в бровь, а в глаз. Но когда пришло время нарушить пугающую белизну чистого листа, оказалось, что всем этим фразам нет места в реальности, которую она изображала.

А интимные сцены? Пишутся с большим удовольствием. Но так тяжело вплетаются в сюжет. Эми уже подумывала, а стоит ли вообще этим заморачиваться. Почему бы читателю не купить все в кусках — как конструктор в красивой коробке — и не составить собственный сюжет? Покупают же люди, в конце концов, сборную мебель. А издатели должны бы приветствовать все оригинальное.

Эми посмотрела на часы и ахнула. Прошло полчаса после ухода Гонории. Вместо того чтобы потратить это время на работу во имя светлого будущего, она убила его на печальные воспоминания. И Эми схватила ручку.

«„Черт, черт, и еще раз черт!“ — выругалась Араминта, дрожащими губами прочитав факс от Бёргойна».

Гонория катила на велосипеде вдоль Зеленого луга, безлюдного и обманчиво великолепного. Губы ее свирепо поджались при виде одинокой банки из-под кока-колы, кротко лежавшей на боку под доской объявлений. Имея вес в приходском совете, Гонория боролась, и весьма успешно, с попыткой установить здесь — или хотя бы где-то поблизости — урны для мусора, которая непременно нарушила бы совершенство зеленого овала. Но перед лицом столь отвратительного варварства ей, пожалуй, стоило пересмотреть свою позицию.