Написано жизнью

Волнение его улеглось, Борис был спокоен. Удивительно спокоен. Словно не было череды убийств, словно он пришел не за новой жертвой, а просто стоял и отдыхал после трудного дня. Голова его слегка кружилась, но это было, скорее, следствием легкого недомогания, а не волнения.

Довольно долго дорога была почти пуста, пару раз появлялись лишь старики. Но вот Борис увидел одинокую девушку. Он не мог рассмотреть ее лица, однако в фигуре барышни угадывалось что-то знакомое. Борис не знал, кто она и как ее зовут. Похоже, девушка была ненамного старше его и он видел ее в школе или встречал на улицах поселка. Скорее всего, живет здесь поблизости.

Борис решил, что она как раз подойдет ему. Пусть именно эта девушка станет его жертвой. Конечно, она не унижала Бориса и не надсмехалась над ним. Но кто-то должен был сегодня погибнуть. Борису хотелось увидеть ее кровь и предсмертные муки. Он решил надругаться над ней и почувствовал сексуальное возбуждение. Его не волновало, что в этот не слишком поздний час случайные прохожие могут увидеть расправу. Глупые людишки даже не поймут, за что он убьет сейчас эту барышню. Ну и пусть.

Борис достал свой нож и веревку. Стараясь не шуметь, он вынырнул из темного укрытия. Уже знакомая ему дикая сила вновь завладела им, наполняя тело энергией и решимостью. Он не чувствовал сомнений и жалости. Жалеть ему было нельзя: жалость это признак слабости.

Негодяй быстро нагнал девушку и, не раздумывая, сходу всадил ей нож в бок. Нож вошел легко, почти всем лезвием. Девушка не сразу поняла, что за боль пронзила ее, она не успела даже обернуться и испугаться, а напавший сзади Борис накинул уже веревку на ее горло и стал душить с остервенением, так, как он душил свою мать во сне. Девушка попыталась вырваться и закричать, но крика не получилось: было слишком поздно.

Чувство превосходства завладело Борисом. Нет, он ничего не имел против этого хрупкого создания. Он просто воплощал свой сон, а заодно освобождал ее от земных мук. Девушка не могла обернуться, не могла позвать на помощь. Вскоре она медленно повалилась на колени, начала хрипеть и перестала сопротивляться совсем. Но Борис еще некоторое время продолжал сдавливать свою веревку. Наконец он понял, что дело сделано, и нехотя, без страсти, опрокинул тело на землю.

Борис не видел ее лица, пока душил. Сейчас он смог рассмотреть его. Симпатичное личико портила застывшая на нем недоуменная с отпечатком ужаса гримаса. Но большие, готовые вылезти из орбит глаза, застекленевший взгляд возбудил убийцу еще больше. Борис распахнул куртку жертвы, расстегнул молнию на ее джинсах, затем не без труда стащил джинсы до колен и разорвал трусики. И тут остановился, не стал спускать с себя штаны и наваливаться на барышню. Он никогда еще не занимался сексом и даже не видел порнографических фильмов. Интимное место девушки смутило его. В нерешительности, он ощупал волосатый лобок и, подняв руку выше, почувствовал что-то липкое на животе. Борис понял, что случайно запачкался кровью, которая все еще струится из-под ножа. Ему вдруг стало не по себе. Возбуждение сразу улеглось. Какой-то щелчок раздался внутри головы, словно кто-то огрел его камнем по черепу. Борис почувствовал приближающуюся тошноту и бросился прочь, оставив на месте преступления веревку и свой нож.

No Copyright: Алексей Большаков, 2014

Часть 2. Смешное

ЗАЯВЛЕНИЕ

После воскресения, к сожалению, наступает понедельник, и Александр Григорьевич Рубаха с этим ничего поделать не мог. Превозмогая ужасный шум и грохот в голове, он потащился на работу.

Однако и водитель троллейбуса, в этот понедельник, видимо, также имел проблемы с мозгами - в результате несчастному Рубахе прищемило голову дверьми, нос его ещё больше покраснел, а правый глаз стал неприлично моргать.

В таком вот виде слесарь-сантехник переступил порог родного объединения, но, поругавшись с мнительной вахтёршей, смертельно захотел как можно быстрей вернуться домой, и потому поспешил не к унитазам, а в кабинет начальника.

Павловский был на месте.

– Чего тебе?
– спросил он.

– Мне бы...домой. Виктор Николаевич, разрешите мне уйти сегодня с работы, - промолвил Рубаха, чувствуя усиливающуюся дрожь во всём теле.

Взглянув на подчинённого, Павловский подумал, что в таком состоянии тот способен лишь пугать впечатлительных работниц, и решил отпустить сантехника.

– Пиши заявление за свой счёт, - велел Павловский, - только побыстрей! Я уезжаю в министерство.

Писать Александр Григорьевич, конечно, умел, вот только сложно было справиться с ручкой, да ещё дальнозоркость усилилась, а проклятущие очки затерялись где-то в непроходимых лабиринтах его однокомнатной квартиры.

Но тут подошёл сияющий Саша Струнин, который был чрезвычайно рад видеть приятеля в таком вот виде. Хотя на работе Струнина сторонились, считая бездельником и пустозвоном, Рубаха совсем неплохо относился к весёлому электрику и попросил его:

– Сашенька, напиши мне заявление - денёк за свой счёт.

Струнин обрадовался ещё больше:

– Опохмеляться пойдёшь?

– Что делать, когда надо...Так напишешь, аль кого другого просить?

– Нет проблем! Прямо сейчас и напишу!

Ждать пришлось не очень долго. Ставший вдруг серьёзным Струнин вручил старательно написанный текст:

"Всевышнему Павловскому

от раба Божьего Рубахи

Заявление.

Христом Богом молю, не дай погибнуть! Разреши ты мне взять денёк на опохмелку.

Искренне твой раб

А.Г.Рубаха.

Сердечно поблагодарив, Александр Григорьевич направился к начальнику. Тот, не любил читать заявления подчинённых и подмахнул бумажку не глядя: "Разрешаю. Павловский". Велел отнести заявление нормировщице и отправляться домой спать.

Нормировщицей работала пенсионерка Мария Семёновна. Она была угрюмой и набожной, не любила пьяниц вообще, и особенно сантехника Рубаху, постоянно придиралась к нему и жаловалась на него даже самому директору предприятия.

Не здороваясь, Александр Григорьевич положил заявление на стол вредной нормировщице. При чтении волосы на голове Марии Семёновны зашевелились, она в изумлении раскрыла рот и покосилась на сантехника. Он усиленно подмигивал одним глазом.

– Денёк на опохмелку берёте?
– не верила своим глазам нормировщица. Но Рубаха подтвердил:

– Хоть бы и на опохмелку. Раз Павловский разрешил - значит, можно.

– А как же Всевышний? Стыд надо иметь! Совсем обнаглели...

Не мог в такой напряжённый для здоровья день Александр Григорьевич выслушивать нотации и глупые проповеди, а потому поспешил удалиться.

Придя в себя, нормировщица пошла к начальнику отдела. Павловский успел уехать, однако нужно было разобраться с "нечистым" заявлением. Пришлось идти к директору объединения. Но разве может простая нормировщица прорваться к директору, да ещё в понедельник? Секретарша долго не могла понять, о какой рубахе идет речь, хорошо хоть предложили оставить служебную записку, в которой кратко изложить суть дела. Волнуясь, плохо соображая, Мария Семёновна написала, что не может оформить отгул товарищу Рубахе, так как заявление было подано им в грубой форме.