Наполеон Бонапарт

Этот решающий успех предопределил исход сражения. Английские и испанские корабли покинули рейд Тулона. Но бой продолжался до 18-го. Вечером 18-го громовой взрыв потряс воздух и темное небо озарилось клубами красного дыма. Это взлетел в воздух взорванный пороховой погреб. Вскоре после этого солдаты Червони, взломав ворота, ворвались в город. Враг обратился в бегство. Тулон пал. Армия республиканцев победительницей вступила в город.

Тулон был крупной победой Республики. Конечно, он не решал исхода войны, но это была первая большая победа над объединенными силами иностранной коалиции. Этой победы удалось достигнуть в значительной мере благодаря тому, что был принят смелый, замечательный своей простотой и ясностью план операции, предложенный Бонапартом.

Бонапарт под Тулоном обнаружил не только полководческий талант, но и воодушевлявшую солдат личную храбрость. Под ним была убита лошадь, ему прокололи штыком ногу, он получил контузию, но ничто не могло остановить его наступательного порыва.

«Я не нахожу подходящих выражений, чтобы обрисовать заслуги Бонапарта, — писал генерал дю Тейль военному министру Бушотту, — глубина научного подхода, такая же глубина понимания и еще больше храбрости — вот слабое представление о достоинствах этого редкого офицера. Это тебе, министр, надлежит приобщить его к славе Республики» [106] . Бонапарту не пришлось дожидаться, пока военный министр приобщит его к славе. 22 декабря 1793 года Робеспьер-младший и Саличетти своей властью комиссаров присвоили Бонапарту воинское звание бригадного генерала. Это решение в феврале 1794 года было утверждено правительством.

106

A. Chuquet. La jeunesse de Napoleon, t. Ill, p. 229.

Бонапарту было двадцать четыре года. После пяти лет неудач, поражений, просчетов в его судьбе наступал поворот.

***

Князь Андрей Болконский в романе «Война и мир» Л. Н. Толстого, узнав в Брюнне от Билибина, что авангард армии Наполеона перешел мост через Дунай и движется к Брюнну, вспомнил о Тулоне. «…Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею. Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет первый путь к славе!» [107]

107

Л. H. Толстой. Собр. соч. в двадцати томах, т. 4. М., 1961, стр. 219.

Для поколений молодых людей девятнадцатого столетия Тулон стал символом резкого и стремительного поворота судьбы. Толстой нашел слова, точно определявшие смысл Тулона. То был «первый путь к славе». Тулон вывел Наполеона Буонапарте из рядов множества офицеров, о существовании которых знали лишь товарищи по полку, полковой командир и скучающие барышни маленьких городков. Его имя узнала страна.

На острове Святой Елены, когда все уже было позади, Наполеон, возвращаясь к минувшей жизни, чаще и охотнее всего вспоминал о Тулоне. В его жизни было много славных побед: Лоди, Риволи, Аркольский мост, Аустерлиц, Иена, Ваграм… Любое из них могло увенчать его имя лаврами славы. Но всех дороже ему был Тулон.

Тулон — это был день надежды, начало пути. Эти хмурые, темные, залитые дождем декабрьские дни и ночи с расстояния долгой, уходящей жизни казались ему розовым утром, озаренным солнечными лучами, началом счастливого дня.

К двадцати четырем годам Бонапарт в столь полной мере познал горечь несбывшихся надежд, что он мог трезво оценивать значение свершившегося. Он знал, что за месяц до Тулона, 15–16 октября, Журдан одержал победу над противником при Ваттиньи, а неделю спустя после Тулона, 26–27 декабря, Гош разбил австрийцев при Вейсенбурге. Лавровый венок славы оспаривали многие.

Бонапарт все это знал и понимал. И все-таки Тулон был переломом в его судьбе. После стольких поражений счастье поворачивалось к нему лицом.

В дни Тулона вокруг Бонапарта начала складываться вначале немногочисленная, группа молодых офицеров, уверовавших в его счастливую звезду. Их было сперва четверо: Жюно, Мюирон, Мармон и Дюрок. Позже к «когорте Бонапарта» присоединились другие.

73

Андош Жюно был на два года моложе Бонапарта. Сын крестьянина, он мальчишкой ушел в драгуны, в восемнадцать лет командовал отрядом Национальной гвардии; с началом войны сражался в северной и в южной армиях. Он обратил внимание Бонапарта под Тулоном своей беззаботной, веселой отвагой. Однажды Бонапарту в батарее понадобился человек с хорошим почерком, которому он мог бы продиктовать приказ. Жюно, славившийся каллиграфическим талантом, предложил услуги. Облокотившись на лафет пушки, он старательно выводил гусиным пером на бумаге диктуемый текст, как вдруг взрыв вражеского снаряда засыпал с головой Жюно и его бумагу. «Нам повезло! — воскликнул весело Жюно, поднимаясь и стряхивая с себя землю. — Теперь не надо посыпать чернила песком!» [108]

108

Las-Cases. Memorial, t. I, p. 109.

Бонапарт был восхищен этой столь искренней и непосредственной храбростью. Он назначил Жюно своим адъютантом. С тех пор на много лет он стал одним из самых близких друзей Бонапарта. Стремительный, пылкий Жюно, прозванный «бурей», участвовал во всех важнейших кампаниях и, пользуясь доверием Бонапарта, быстро поднимался по лестнице служебной иерархии.

Жан-Батист де Мюирон, юный капитан артиллерии, отличившийся при штурме Тулона (ему было тогда лишь девятнадцать лет), стал ближайшим помощником Бонапарта. Образованный офицер, сочетавший тонкость ума с недюжинной храбростью и инициативой, он был одним из самых многообещающих сподвижников генерала. Но он рано погиб — двадцати двух лет — в сражении на Аркольском мосту. Наполеон всегда вспоминал Мюирона с благодарностью. Он назвал его именем фрегат, на котором совершил знаменитое путешествие из Египта во Францию в 1799 году. После Ватерлоо, мечтая скрыться неузнанным в Англию, он хотел взять имя Мюирона или Дюрока.

Огюст-Фредерик-Луи Виес де Мармон, как показывает имя, был дворянином. Он родился в 1774 году, учился в артиллерийском училище, затем служил в Меце, Монмеди и в 1793 году в звании старшего лейтенанта был направлен в Тулон. Здесь он «встретил этого необыкновенного человека… с которым на многие годы безраздельно оказалась связанной его жизнь» [109] .

Самым близким к Бонапарту человеком, единственным, кому он всегда безоговорочно доверял, был Дюрок.

Сближение между Бонапартом и Дюроком произошло после Тулона. Дюрок был также артиллерийским офицером. Он был скуп на слова и жесты, нетороплив, в нем не было ничего яркого, привлекающего внимание, но, как говорил позднее Наполеон, за этой внешней холодностью скрывались страсти, горячее сердце и сильный ум. Все мемуаристы единодушно сходились на том, что в окружении Бонапарта Дюрок был одним из немногих, к голосу кого он прислушивался [110] .

109

Memoires de due de Raguse (далее — Marmont. Memoires), t. I, Paris 1856.

110

Об этом пишут Мармон, Бурьенн, Тьебо, Тибодо и другие. Утверждение Бурьенна (Bourrienne. Me moires, t. I p. 67), будто Наполеон любил Дюрока, а тот не платил ему взаимностью, не имеет под собой никакой почвы.

Бонапарт под Тулоном обратил внимание и на некоторых других способных офицеров — Виктора, Сюше, Лек-лерка. И хотя они не стали лично близкими ему людьми, как Дюрок или Жюно, он не упускал их из виду: они должны были составить вторую колонну «когорты Бонапарта».

Весна 1794 года казалась, наверно, Бонапарту самой счастливой в его жизни. Он чувствовал за плечами крылья победы, и будущее представлялось ему прекрасным. Он пользовался полным доверием правящей якобинской партии: он ведь был не только победителем при Тулоне, но и автором «Ужина в Бокере» — истинно патриотического произведения. Его ценили комиссары Конвента Саличетти, Рикор, Баррас. С одним из них, с самым влиятельным — Огюстеном Робеспьером, у него установились добрые отношения, почти дружба. Сила Огюстена была не только в его близости к старшему брату. Огюстен Робеспьер был полон энергии, напорист, стремителен; в двадцать девять лет он сохранил почти мальчишескую живость; он легко загорался и был настойчив в достижении цели.

Бонапарт развил перед Робеспьером-младшим идею похода в Италию. Зачем придерживаться оборонительной тактики? Не лучше ли взять инициативу в свои руки и перейти к широким наступательным операциям на чужой территории? В качестве ближайшей задачи Бонапарт выдвигал вторжение в пределы Генуэзской республики. Генуя нейтральна? Да, но что из того? Разве Англия не нарушала многократно нейтралитет Генуи…

Эти мысли воодушевляли Бонапарта после Тулона. Огюстен Робеспьер сначала колебался. Затем он стал склоняться в пользу плана Бонапарта. Но такой большой вопрос он не мог решить сам. Он готовился к поездке в Париж и обещал отстаивать перед Комитетом общественного спасения план наступления в Италии.

Тем временем Бонапарт, которому было поручено укрепление побережья Средиземного моря, разъезжал по приморским городам; он часто бывал в Ницце, Тулоне, Марселе. Особенно часто он посещал Марсель. Бонапарта влекли туда не только заботы службы и желание повидаться с матерью, со всей семьей. Летиции Буонапарте и ее дочерям приходилось в Марселе туго. Они жили в доме эмигранта, предоставленном им по распоряжению все того же Саличетти, на скромную субсидию, установленную правительством для изгнанников с острова Корсика, и на помощь от сыновей. Жили бедно, но в доме не унывали. Барышни Буонапарте, в особенности прекрасная Паолетта — в Марселе ее стали звать Полиной, притягивали как магнит молодых людей. В доме Буонапарте по вечерам были слышны смех, пение. Там царила молодость. В Полину был влюблен Жюно, впрочем не только он один.