Наполеон Бонапарт

И все-таки казавшийся непреодолимым подъем на Альпийские горы был совершен. Армия поднималась к неприступным кручам. Мармон, назначенный начальником артиллерии, придумал простое до наивности, но эффективное средство. Орудия были сняты с лафетов; их поставили на обрубки сосен с выдолбленным дном; солдаты по сто человек волокли их по снегу и ледникам. Бонапарт то верхом на муле, то в пешем строю среди солдат шел впереди армии. С 17 по 22 мая главные силы армии перешли через Большой Сен-Бернарский перевал в западной части пеннинских Альп. Корпус Монсея совершил переход через Сен-Готардский перевал. Другая часть армии во главе с Тюро шла перед Монсеем [560] . Спуск с высоты в две с половиной тысячи метров оказался еще труднее, чем подъем. 24 мая авангард армии, возглавляемый Данном, возле Ивре опрокинул выдвинутый вперед заслон австрийцев. Армия Бонапарта, лавиной скатываясь с горных высот, вторглась в Ломбардию.

560

Napoleon I. Marengo. — Corr., t. 30, p. 371–374; Marmont. Memoires, t. II, p. 115–121; Cagliani. II passaggio di Bonaparte per il grande San-Bernardo. Torino, 1892.

Французская армия врезалась в тыл австрийцев. Мелас, ожидавший не скоро «резервную армию» — скопище хромоногих стариков — со стороны Генуи, пребывал в счастливом неведении, когда французы шли уже на Милан. 2 июня армия Бонапарта вступила в Милан; невероятное оказалось явью, смеяться надо было уже не над французами…

4 июня Массена, отбивавшийся в Генуе от осаждавших его австрийцев, исчерпав все свои ресурсы, должен был капитулировать; австрийцы вынуждены были согласиться на почетные условия капитуляции Тем не менее это была победа, и Мелас спешил донести о ней в Вену в восторженных выражениях, депеша эта была перехвачена, и из нее французы узнали, с каким презрением отзывался австрийский главнокомандующий о так называемой резервной армии [561]

561

Bourrienne. Memoires, t. IV, p. 110.

В Милане французов встречали восторженно Год авс трийского господства заставил забыть все былые обиды на французов. Канделоро, прогрессивный итальянский историк, справедливо писал: «…приход французов был встречен всем населением, включая духовенство и знать, с еще большим энтузиазмом» [562] .

Первый консул провозгласил в Милане восстановле ние Цизальпинской республики и ее законодательства отмененного австрийцами Казалось, он снова заговорил языком 1796 года В бюллетене «резервной армии» 14 прериаля (3 июня), сразу же после вступления в Милан, вслед за сообщением о насилиях и зверствах австрийских угнетателей заявлялось «Необходимо чтобы французский народ знал, какая судьба ему уготована королями Европы, если бы контрреволюция восторжествовала. Это соображение должно преисполнить нацию чувством признательности к отваге республиканских фаланг, навсегда утверждающих торжество равенства и свободолюбивых идей» [563] .

562

Д. Канделоро. История современной Италии, т. I, стр. 357; М. Roberti. Milano capitale napoleonica la formazione di uno Stato Moderno, t. I. Milano, 1946.

563

Corr., t. 6, N 4864, p. 328; N 4882, p. 336–337.

Как и в 1796 году, Бонапарт стремился усилить французскую армию поддержкой итальянского населения и итальянских войсковых соединений, формирование которых стало одной из его забот Антидемократические законы, установленные австрийскими властями были громогласно отменены В Ломбардии были восстановлены ранее существовавшие органы власти Цизальпинской республики

Казалось, стрелка времени передвигалась вспять. Beчером 3 июня Бонапарт и окружавшие его такие же молодые, как он, генералы, чьи имена теперь знала вся Европа, были снова в залитой светом праздничной зале театра «Ла Скала», и снова их окружали улыбки итальянских женщин, дружеские взгляды миланцев и как и четыре года назад, с тем же азартом молодости они рукоплескали красоте и покоряющему голосу Грассини — знаменитой примадонны миланской оперы На другой день Бонапарт в уважительном и дружественном тоне вел беседу с высшими служителями католической церкви. Все шло своим чередом.

***

Как ни важны были многочисленные заботы, окружавшие Бонапарта в Милане, он понимал, что главные задачи кампании — стратегические — еще не решены. Завтрашний день был неясен.

Рассредоточение французской армии, позволившее обеспечить секретность продвижения войск и внезапность их появления в тылу австрийцев, создало французам не только преимущества. Достоинства превращались в свою противоположность. Корпус Монсея несколько отставал от главных сил. Большая часть артиллерии все же завязла в горах. Продвигаясь вперед по разным дорогам, армия Бонапарта дробила свои силы. Ланн и Мюрат контролировали линию реки По, Монсей — линию реки Тичино, Дюшен — дороги вдоль реки Адды. Это было необходимо, чтобы сковать инициативу Меласа. Но при этой разбросанности сил Бонапарт лишался преимущества, которое всегда стремился сохранять, — сосредоточения сил в ударный кулак. Мелас же, напротив, наталкиваясь повсеместно на французские аванпосты, сжимал свои части, накапливая быстро мощную ударную группу. Как это было ни парадоксально, но выгоды, приобретенные первоначально французами, переходили на сторону австрийцев. Это сказалось уже в сражении 10 июня при Монтебелло, где Ланн с восемью тысячами должен был противостоять двадцати тысячам австрийцев под командованием генерала Отта. Сражение закончилось победой французского оружия, но эта победа была достигнута лишь благодаря блестящему военному таланту Ланна и бездарности Отта [564] . К тому же стремление к быстроте и внезапности в продвижении французских войск влекло за собой также и недостаточную осведомленность французской ставки о расположении сил противника. Знаменательно, что в бюллетенях армии, в приказах Бонапарт многократно пользовался столь неопределенным и непривычным для военной речи словом, как «кажется».

564

Napoleon I. Marengo. — Corr., t. 30, p. 380–381; J. Cugnac. Campagne de l'armee de reserve de 1800, t. II, p. 175.

Можно считать несомненным, что примерно 8—14 июня, в течение последних четырех-пяти дней накануне решающего сражения, Бонапарт не имел точных сведений о расположении главных сил австрийцев и даже полагал, что армия Меласа двинулась к Генуе [565] .

Может быть, этим следует объяснить, что, когда 14 июня утром у деревни Маренго, вблизи Алессандрии, армия Бонапарта вступила в генеральное сражение с армией Меласа, соотношение сил сторон оказалось крайне неблагоприятным для французов. Австрийцы располагали сорока пятью тысячами против двадцати трех тысяч солдат Бонапарта [566] .

565

Corr., t. 6, N 4896–4899, 4901, 4905, 8—10 juin 1800.

566

Цифровые данные приведены по подсчетам Наполеона (Согг., t 30, р. 386–387) с поправкой — исключением дивизии Дезе в пять тысяч с лишним штыков. В источниках и литературе цифры расходятся.

За несколько часов до начала сражения Бонапарт все еще не имел точных сведений ни о силах Меласа, ни о его намерениях. Незадолго перед тем прибывшего в ставку Луи Дезе, вырвавшегося из Египта и английского плена, самого блистательного из молодых полководцев Республики, Бонапарт направил с дивизией по дороге в Нови — отрезать путь Меласу, если он туда пойдет. Одновременно был отдан приказ корпусу Лапуана следовать в направлении к Валенца.

Так, накануне сражения главнокомандующий вследствие фатальных просчетов в оценке сил и намерений противника ослабил свои собственные силы.

Сражение началось утром 14-го. Его ход определило прежде всего решающее, огромное превосходство австрийской артиллерии над французской. Убийственный огонь австрийцев внес опустошение в соединения Виктора и Ланна. «Люди падали градом», — писал один из участников битвы. Дивизия Шамберлака была почти полностью уничтожена. Виктор и Ланн, несмотря на упорное сопротивление, должны были отступить. К десяти часам утра могло казаться, что сражение полностью проиграно.

Бонапарт провел ночь с 13-го на 14-е в ставке армии в Торре-ди-Гарофоли. В восемь часов утра он узнал о начавшемся по инициативе австрийцев сражении. Он сразу распорядился послать гонцов к Дезе и Лапуапу с приказом спешно возвращаться. С дивизией Монье, которую накануне он чуть было не отправил вместе с Дезе, и с консульской гвардией он поспешил на поле битвы.

Положение французской армии было тяжелым — он мог в том убедиться с первого взгляда. Новые силы, которыми он укрепил корпус Ланна и центр французской армии, на какое-то время обеспечили перевес французскому оружию. В «Бюллетене» 26 прериаля по поводу битвы при Маренго было сказано: «Присутствие Первого Консула воодушевляло войска» [567] . Может быть, так оно и было. Но в дни Лоди и Риволи Бонапарт не писал таких вещей: в том не было надобности.

По прошествии часа австрийцы убедились, что резервы, введенные французами в бой, уже исчерпаны. В сражение снова вступила артиллерия, да и австрийская пехота, предвкушая близкую победу, резко усилила натиск. Превосходство в артиллерии и в штыках австрийцев становилось неотразимым. Ланн, дравшийся насмерть, вынужден был отступить; еще удерживая порядок, его корпус стал откатываться под ударами австрийцев. Консульская гвардия, стоявшая «как гранитный редут», не выдержав натиска противника, также отступила. Маренго перешло в руки австрийцев. Мелас, обозревая огромное поле боя, отвоеванное его армией, уже торжествовал победу. То, что не удавалось ни Альвинци, ни Вурмзеру, ни эрцгерцогу Карлу, сумел сделать он, Мелас. Он разгромил считавшегося непобедимым Бонапарта.

567

Мы сохраняем здесь такое же начертание букв, как в «Бюллетене»

***

Corr., t. 6, N 4910, p. 361.

Бонапарт же с бледным, неподвижным лицом стоял окруженный адъютантами, глядя на проходящие мимо него отступающие полки. О чем он думал в эти минуты? О допущенных им грубых ошибках? О том, что после поражения в Египте новое поражение — в Европе! в Италии! от австрийцев! — зальет навсегда позором его военную славу? Что все его враги поднимут голову? Картина отступающей, едва не бегущей французской армии давала обильную пищу для грустных размышлений.

Он стоял неподвижно, лишь ударяя стеком по мелким камушкам под ногами, и это механически повторяемое движение, замеченное наблюдателями, одно выдавало волнение этого человека с неменяющимся выражением лица.

Сражение было проиграно. И все-таки не все еще было потеряно. Когда французы уже отступали, примчавшийся на взмыленном коне гонец — Савари — доложил, что Дезе, услышав гром канонады, дал приказ дивизии повернуть и идти на выручку главным силам [568] . Может быть, Бонапарт с этого часа и поверил в Савари? — он вернул ему надежду. Дезе, благородный, смелый Дезе, только он, он один мог спасти французскую армию!

Бонапарт считал минуты. «Держитесь! Держитесь!» — кричал он солдатам. Но армия уже не могла держаться. Поле боя было усеяно убитыми, ранеными. Армия откатывалась, отступала на всех участках.

568

Rovigo. Memoires du due de Rovigo pour servir a l'histoire de 1'empereur Napoleon (далее — Rovigo. Memoires), t. I. Paris, 1828, p. 274–275.