Наполеон и Мария-Луиза (др. перевод)

Какими же были на деле отношения между королем и фавориткой?

Судя по всему, они не выходили за пределы того, что Андре Жид назвал «невинным подобием».

«С некоторых пор, – пишет со свойственной ему вычурностью господин де Воксбель, – Людовик XVIII не был в состоянии даже вести себя как странствующий рыцарь в столь любимых дамами сладостных поединках»112.

Протокол вскрытия, произведенного в 1824 году, подтвердит это мнение. Но если способности короля были почти равны нулю, голова его, напротив, была полна распутных мыслей. Полуприкрыв глаза, мечтая увидеть перед собой обнаженное женское тело, бедняга подолгу перебирал пальцами пустоту.

Его постоянно работавшее воображение, подпитываемое чтением игривых историй, позволило ему вскоре превратить в источник сладострастия самые незначительные прикосновения. Ему достаточно было взять в ладони плотные груди мадам дю Кайла, чтобы почувствовать необычайную дрожь в теле. И, как говорит нам все тот же господин де Воксбель, «хорошо, что в такие моменты на голове короля не было короны, поскольку дрожь, которую он испытывал, была столь сильной, что этот символ королевской власти в такие минуты мог бы, словно под воздействием циклона, упасть на паркет…»

Среди этих безобидных привычек Людовика XVIII отметим одну, доставлявшую ему – довольно непонятным, впрочем, образом – глубокое наслаждение. Он брал из табакерки понюх табаку, клал табак между грудей фаворитки, «словно в середину розы», уточняет господин де Витроль.

А затем, сунув свой толстый бурбонский нос в это пленительное место, он втягивал в ноздри табак и приходил от этого в сильное возбуждение…

Иногда, толкаемый, как и все распутники, тягой к бесстыдству, он усложнял себе задачу и просил мадам дю Кайла встать на четвереньки в положение ребенка, которого должны отстегать по попке. А затем лично задирал ей юбки.

Потом монарх клал на зад Зоэ щепоть табака и втягивал его носом.

Эти маленькие живописные сценки проходили, естественно, в обстановке самой строгой интимности. Но для слуг любимым источником информации всегда были и будут замочные скважины, и поэтому лакеи дворца Тюильри вскоре прознали о том, каким образом Людовик XVIII нюхает табак.Кое-кто из них был болтлив, и вскоре в салонах Сен-Жерменского предместья заговорили об этом, а некий острослов заявил, что мадам дю Кайла – «королевская понюшка табака»113.

Покорность, с которой Зоэ исполняла все прихоти короля во время их встреч, была, естественно, вознаграждена.

После каждого такого свидания Людовик XVIII умудрялся найти способ ненавязчиво сделать молодой женщине новый подарок. Стоимость подарка, кстати сказать, менялась в зависимости от глубины получаемого монархом удовольствия. И когда мадам дю Кайла покидала дворец с новой бриллиантовой брошью на плече, придворные облегченно думали о том, что король Франции недавно «вибрировал, словно арфа»…

Однажды вечером, когда наслаждение, полученное Людовиком XVIII, превзошло все пределы, толстяк-король, еще не отдышавшись, усадил Зоэ к себе на колени и спросил:

– Дитя мое, читаете ли вы Библию?

Мадам дю Кайла, испугавшись того, что в своих выдумках зашла слишком далеко, напустила на себя смущенный вид и, будучи готовой очиститься чтением святого писания, сказала, что такой книги в ее библиотеке нет.

– Скоро вы ее получите, – сказал ей на это король.

Спустя несколько дней после этого она получила великолепное издание Библии, очаровательным образом прошитое, с золотым гербом на обложке и на переплете. Она почтительно открыла книгу, и глаза ее вдруг загорелись огнем, который – увы! – не имел ничего общего с религиозным горением.

Каждая гравюра вместо папиросной бумаги была прикрыта новой тысячефранковой банкнотой.А таких гравюр в книге было полсотни…114

Встречи Людовика XVIII с мадам дю Кайла не были посвящены одной только багатели. Фаворитка, умело наставляемая своим любовником, виконтом де Ларошфуко, ловко старалась подавить в короле либеральные взгляды и заставить его встать на позиции ультраправых. При помощи очаровательной улыбки, ловких разговоров и умело вставленных в разговор жестов ей удалось добиться значительных результатов.

Однако она еще не была полновластной и единоличной фавориткой. Министр Элия Деказес продолжал сохранять влияние на короля, который по-прежнему звал его «милым мальчиком» и посылал ему нежные записки.

Мадам дю Кайла, не имея возможности вертеть Людовиком XVIII, как ей бы хотелось, стала искать способ, который позволил бы ей разделаться с молодым министром. И решила скомпрометировать его с помощью скандала.Но судьба предоставила ей еще лучший способ для этого: убийство…

Вечером 21 февраля 1820 года герцог Беррий-ский, второй сын графа д’Артуа, женившийся в 1816 году на принцессе обеих Сицилий Марии-Каролине, был с женой в Опере.

Оба супруга немного нервничали. Она оттого, что была беременна, а он – оттого, что после спектакля должен был встретиться со своей любовницей, танцовщицей Виржинией Орей.

Во время антракта Мария-Каролина ударилась грудью о ручку двери. Герцог немедленно усмотрел в этом нежданную возможность отделаться от герцогини.

– Возвращайтесь в Елисейский дворец, – сказал он ей. – Я боюсь, что в нашем положении оставаться в театре после такого удара будет очень рискованно. Я досмотрю представление один.

Мария-Каролина согласилась с мужем. Ей подали карету. Едва она уселась в нее, герцог бросился к лестнице, стремясь поскорее вернуться в ложу для того, чтобы увидеть знак, который подаст ему во время танца Виржиния, но тут из темноты вынырнул какой-то человек и всадил в грудь герцога кинжал по самую рукоятку.

– Я убит, – только и успел сказать герцог.

И рухнул на тротуар.

Спустя несколько минут – из-за желания провести вечер с балериной – племянник короля Франции скончался в одной из лож Оперы.

Убийцу герцога арестовали. Он назвался Лувелем и заявил, что действовал в одиночку.

Но на следующий день по потрясенному этим непонятным убийством Парижу поползли слухи. Еоворили шепотом о том, что кинжал в руку Лувеля вложил Деказес, ненавидевший герцога Беррийского…

Это обвинение, пущенное, естественно, из будуара мадам дю Кайла, своей цели достигло. Страшась размаха возможного скандала, король был вынужден расстаться с Деказесом. Он направил его послом в Лондон.На сей раз в руках мадам дю Кайла оказалась вся полнота власти…

21 февраля 1820 года из кабинета Людовика XVIII доносились продолжительные стоны.

Став на корточки перед дверью, лакеи стали по очереди глядеть в замочную скважину, обрадовавшись тому, что могут видеть необычное зрелище: король Франции, уронив голову на стол, плакал горючими слезами.

Время от времени огромный живот монарха вздрагивал от рыданий, словно плоский бурдюк. А челядь молча потешалась над этим.Людовик XVIII никак не мог успокоиться оттого, что ему пришлось отправить в почетную ссылку своего дорогого премьер-министра, Элию Деказеса. Накануне он написал ему вот такое нежное и полное отчаяния письмо:

«Приди повидаться с неблагодарным принцем, который не сумел тебя защитить. Приди и поплачь вместе со своим несчастным отцом…»

А утром того же дня фаворит, закрывая замки чемоданов, получил последнее послание:

«Прощай! Благословляю тебя от всего моего разбитого сердца. Тысячу раз целую».

Согласитесь, необычные это письма. Необычные и уникальные в истории, поскольку в наши дни трудно себе представить, чтобы глава государства писал в таком тоне своему уволенному премьер-министру…

Несколько дней подряд Людовик XVIII, опершись руками о рабочий стол, смотрел на стоявший перед ним портрет «дорогого пропащего», испуская горестные вздохи. Затем он вроде бы успокоился, снова стал улыбаться и никогда больше не заговаривал о господине Деказесе. Очень ловкая мадам дю Кайла сумела с помощью умопомрачительных ласк, сладостных духов и своего присутствия изгнать из головы короля всякое воспоминание о бывшем фаворите…

Начиналось ее царствование…

Вскоре сменившему Деказеса герцогу де Ришелье было поручено сформировать новое правительство. Стараниями прекрасной графини на ключевые посты в нем были расставлены люди, разделявшие идеи ультра. Это позволило графу д’Артуа и его друзьям провести через законодательный орган два чрезвычайных закона: один – об отмене прав гражданина и другой – о прессе, которая должна была снова подвергаться предварительному контролю и цензуре.

Таким образом, мадам дю Кайла потихоньку делала монархию такой, какой та была до 1789 года…

Глава 20 Наполеон умирает, произнеся имя Жозефины

Рожденный на острове, умерший на острове из-за жителей острова, он любил одну только женщину, которая тоже родилась на острове…

Дени Жиро

В то время как в Тюильри Людовик XVIII мучительно резвился с мадам дю Кайла, на острове Св. Елены по-прежнему пылкий Наполеон скрашивал свое время тем, что наставлял рога своему товарищу по неволе храброму генералу де Монтолону.

А тот от этого ничуть не страдал. Поскольку уже давно привык закрывать глаза на похождения своей супруги. Прекрасная Альбина де Вассал, следует признать, обладала таким темпераментом, что, по словам графа де Берга, «ревности мужчины не хватило бы для того, чтобы оценить все ее выходки».

Перед тем как выйти замуж за Монтолона, она успела дважды побывать замужем и два раза была разведена по причинам супружеской неверности. И с тех пор она отдавалась всякому встречному и поперечному.

На острове Св. Елены Наполеон, зная ее склонность к интригам, вначале сторонился ее. Но после отъезда Лас Казеса она сумела занять место секретаря и, отбив натиск мадам Бертран, устроилась с пером в руке в комнате бывшего императора…

Там, естественно, дела довольно быстро приняли распутный оборот. В перерывах между написанием двух глав своих «Мемуаров» Наполеон однажды вечером набросился на Альбину и на ковре воздал ей многочисленные почести.

Затем эти галантные интермедии вошли в привычку, и очень гордая этим мадам де Монтолон поведала всему острову, в каких находится отношениях с бывшим императором. Она с важным видом твердила всем о том, что некая гадалка предсказала ей, что она будет «королевой, не будучи ею»…

Что приводило мадам Бертран в неописуемую ярость.

Иногда делались попытки отрицать связь Наполеона и Альбины. Но сегодня этот факт неоспорим, и это подтверждает один из самых знаменитых историков императора, Поль Ганьер, в своем труде «Наполеон на острове Св. Елены».

«Многие историки, – пишет он, – долгое время ставили под сомнение плотскую связь, существовавшую между Наполеоном и мадам де Монтолон. Они считали, несмотря на волнующие подробности, как, например, та удивительная фамильярность, заключавшаяся в том, что император принимал ее в ванной комнате, в то время как мужа учтиво выставляли за дверь, что в период пребывания на острове Святой Елены императора очень мало заботили такого рода проблемы и что все свидетельства обратного были направлены на то, чтобы создать другое мнение и являлись всего лишь фактом проявления недоброжелательного отношения к нему. Более осторожный из них, Фредерик Массон, оставил место для различных толкований этого, написав, что мадам де Монтолон умела дать пленнику те утешения, которые может предоставить мужчине только женщина. Какие еще утешения? Он уточнять не стал.

Однако же никак нельзя сомневаться в истинной природе этих утешений, и недавнее появление дневников генерала Бертрана снимает последние сомнения. Высказывания честного главного маршала выбивают карты из рук сомневающихся. И делают невозможным все дальнейшие споры. Наполеон, судя по всему, дал увлечь себя в умелую игру, затеянную женщиной, давно уже привыкшей соблазнять мужчин и умевшей не без пыла извлекать максимальную выгоду из своих чар, кстати сказать, уже несколько увядших. Испытывал ли император по отношению к ней какие-либо нежные чувства? Это маловероятно. Кроме того, “привычки” в той изоляции, в которой он оказался, стали только чуть устойчивее. Но эти слабости плоти не заставили его забыть о том, что, пока он находился в столь далекой ссылке, для будущих поколений вырисовывался его портрет, от которого, возможно, зависела судьба его династии. Может быть, он и сам немного сердился на себя за то, что дал себя увлечь в эту игру. Этим и объясняется его желание спасти свое лицо, пресечь сплетни, прибегая время от времени, даже рискуя показаться грубым, к резким высказываниям, чтобы заставить замолчать ревнивцев и отвести от себя всякие подозрения»115.

26 января 1818 года мадам де Монтолон родила девочку. И все сразу стали шептать о том, что у Орленка появилась сестричка.

Следует сказать, что Альбина не предприняла ничего, чтобы пресечь такие слухи.

Напротив, она, когда люди приходили к ней, чтобы полюбоваться младенцем, не упускала возможности с улыбкой сказать:– Не правда ли, она похожа на Его Величество? Это ведь копия его подбородка и его ладони…