Наполеон

«Я освятил Революцию: я перелил ее в наши законы», — говорит он за полгода до смерти; [698] и потом, за два дня до нее, уже в муках агонии, в бреду: «Я освятил все начала (Революции)… я перелил их в мои законы, в мои дела… Нет ни одного, которого бы я не освятил…» [699] Точно оправдывается в какой-то страшной, всю жизнь над ним тяготевшей вине, — не той ли самой, в которой обличают его якобинцы: хуже чем убил — осквернил Революцию-Мать? Кодекс есть то гнусное ложе «кровосмешения», на котором сын соединяется с матерью. Наполеон — с Революцией. Но якобинцы не видят главного: божественной мистерии в человеческой трагедии, тем, от чего Эдип — Наполеон погибает, люди спасаются; плод кровосмешения — новый эон, «золотой век».

698

Antommarchi F. Les derniers moments de Napol'eon. T. 1. P. 290.

699

Ibid. T. 2. P. 107.

Кто не видел Франции до 18 Брюмера и после, тот и представить себе не может, какие опустошения произвела в ней Революция. [700] Это значит: тот не может себе и представить, что сделал Бонапарт для Франции.

Казна пуста; солдатам не платят жалованья, не кормят их и не одевают; все дороги разрушены; ни по одному мосту проехать нельзя, без опасения провалиться; реки и каналы перестали быть судоходными; общественные здания и памятники рушатся; церкви заперты; колокола безмолвны; поля запустели; всюду разбои, нищета и голод. [701] Так до 18 Брюмера, а после: «государство выходит из хаоса». [702] «Все начинается сразу и идет с быстротой одинаковой: законодательство, администрация, финансы, торговля, пути сообщения, армия, флот, земледелие, промышленность, науки, искусства, — все возникает, расцветает внезапно, как по волшебному манию». [703] «В этой голове больше знания, и в этих двух годах больше великих дел, чем в целой династии французских королей», — говорит о Бонапарте член Государственного Совета, Редерер. [704] «Вот уже почти год, как я управляю, — говорит сам Бонапарт. — Я закрыл Манеж (якобинский притон), отразил неприятеля, привел в порядок финансы, восстановил порядок в администрации и не пролил ни одной капли крови». [705] И потом, уже проливая кровь, будет помнить, что слава мира больше, чем слава войны. «Я огорчен тем, что принужден жить в лагерях и что это отвлекает меня от главного предмета моих забот, главной потребности моего сердца — хорошей и прочной организации всего, что относится к банкам, мануфактуре и коммерции», — пишет он министру финансов в 1805 году. [706]

700

Pasquier E. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 162; Las Cases E, Le memorial… T. 3. P. 6.

701

Pasquier E. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 163.

702

Marmont A. F. L. M'emoires. T. Z P. 106.

703

Pasquier E. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 162.

704

Roederer P. L. Atour de Bonaparte. P. 93.

705

Ibid. P. 22.

706

Levy A. Napol'eon intime. P. 406.

Еще в Итальянской кампании, хотя, по слову Талейрана, «возвышенный Оссиан уносит его от земли», [707] Бонапарт знает, что поставщикам за мясо платят 10 су, а на рынке оно стоит 5. [708] Тот же бог Демиург — в солнцах и в атомах.

Как бы чудом все живые ткани страны восстанавливаются, все раны затягиваются. «Франция испытывает чувство выздоровления», и врач — Бонапарт. [709]

«Вера в будущее, безграничная надежда — таково было следствие переворота, 18 Брюмера», — говорит один современник. [710] «Счастье, с которым Франция выходила из войны, не могло бы себе представить даже самое пылкое воображение», — говорит другой. [711] Это и было счастье «золотого века».

707

Lacour-Gayet G. Napol'eon. P. 45.

708

Levy A. Napol'eon intime. P. 482.

709

Vandal A. L'av`enement de Bonaparte. T. 2. P. 506.

710

Marmont A. F. L. M'emoires. T. 2. P. 100.

711

Pasquier E. D. Histoire de mon temps. T. 1. P. 161.

О Corse `a cheveux plats, que ta France 'etait belleAu grand soleil de Messidor!О, Корсиканец плосковолосый, как Франция твоябыла прекраснаПод великим солнцем Мессидора.

«Вдруг все изменилось так, что кажется, революционные события отодвинулись лет на двадцать, и следы их сглаживаются с каждым днем, — пишет префект одного департамента министру внутренних дел. — Видно, как души людей проясняются, сердца открываются надежде и снова начинают любить… Только два дня Революции помнит народ: 14 июля и 18 Брюмера, а все, что между ними, забыто». [712] Забыто в «солнце Мессидора», в счастье «золотого века».

712

Vandal A. L'av`enement de Bonaparte. T. 2. P. 504.

Век железный прошел, век золотой наступает.Лоно земли нераспаханной в дар принесет тебе,Отрок,Вьющийся плющ и аканф, и душистые травы.Сами козы домой понесут отягченное вымя,Овцы огромного льва больше не будут бояться;Сами цветы осенят колыбель твою нежною кущей.Больше не будет ни змей, ни трав ядовитых, ни плевел;Всюду бальзамных дерев зацветут благовонные рощи,Жатвой колосьев златых зажелтеют обильные нивы,Пышно на тернах лесных пурпуровые гроздьяповиснут.Жесткие сучья дубов оросятся росою медвяной.Скоро наступит тот век, скоро ты будешь прославлен,Отпрыск любезный богов, великое Зевсово Чадо!Зришь ли, как всей своей тяжестью зыблется осьмировая —Недра земные, и волны морей, и глубокое небо?Зришь ли, как все веселится грядущему веку златому?Virgilii. Eclog. IV

Может быть, никогда еще, с века Августова — века Христова — людям не казалось так, как в эти три-четыре года Консульства, что Золотой Век наступил.

«Люди, казалось, были на высочайшей вершине человечества и, благодаря одному лишь присутствию этого Чудесного, Возлюбленного, Ужасного, какого никогда еще не было в мире, могли считать себя, как первые люди в раю, владыками всего, что создал Бог под небом». [713]

Может быть, никогда еще люди не были так готовы сказать: «Adveniat regnum tuum, да приидет царствие Твое». Сказать кому — сыну ли «кровосмешения», Дионису, «Зевсову чаду», по Виргилию, или Сыну Божьему, по Евангелию, — этого еще никто не знал, не видел. И в этой слепоте причина того, что счастье Золотого Века длилось только миг и рассеялось, как сон. Но, может быть, люди все еще живут этим мгновенным сном.

713

Bloy L. L'^ame de Napol'eon. P. 6.

II. ИМПЕРАТОР. 1804

«Очень прошу тебя, Бонапарт, не делайся королем! Это негодный Люсьен тебя подбивает, но ты его не слушай», — говорила Жозефина, ласкаясь к Бонапарту. [714]

Но он не мог бы исполнить просьбу ее, если бы даже хотел: с 18 Брюмера был уже «королем»; серая куколка уже истлевала на золотой бабочке.

20 января 1800 года, когда Первый Консул переезжал из Люксембургского дворца в Тюльерийский, не хватило дворцовых карет, и должны были нанять извозчичьи, залепив для приличия номера на них белой бумагой. [715] Такова была святая бедность Республики.

714

Fauvelet de Bourrienne L. A. M'emoires sur Napol'eon. T. 3. P. 30.

715

Abrantes L. S.
– M. M'emoires. T. 3. P. 8.

В Государственном Совете обращались к Бонапарту запросто: «гражданин Консул!» [716] Он одевался так просто, что один роялист принял его за лакея и, только встретившись с ним глазами, понял, с кем имеет дело. [717]

Когда перед началом торжественного богослужения в соборе Парижской Богоматери, по случаю Конкордата и Амиенского мира, духовенство спросило Первого Консула, должно ли кадить двум его коллегам вместе с ним, он ответил: «Нет!» Это значит: перед лицом Божьим он уже кесарь. Серую куколку уже разбивала золотая бабочка.

716

Vandal A. L'av`enement de Bonaparte. T. 2. P. 11.

717

Roederer P. L. Atour de Bonaparte. P. 88.

Et du Premier Consul, d'ej`a par maint endroitLe front de l'Empereur brisait le masque 'etroitИ Первого Консула узкую маскуУже ломало, во многих местах, чело Императора.

В этом помогали ему враги лучше друзей; прямее, чем победы на войне, вели его к престолу покушения на жизнь его в мире.

7 Жерминаля 1800 года, вскоре после отъезда Первого Консула в Италию, перед самым Маренго, в Париже открыт был заговор. В манифесте заговорщиков приводились обвинения против Бонапарта: «гнусные происки» 18 Брюмера и «преступная цель» этого дня; говорилось о необходимости «еще раз спасти Республику — Революцию». Заговорщики должны были приступить к действию на следующий день после отъезда Первого Консула в армию. Во главе заговора был военный министр генерал Бернадотт, министр внутренних дел Люсьен Бонапарт, министр полиции Фуше и комендант Парижа генерал Лефевр. «Заговор был глухо подавлен и остался мало известен». [718]

718

Thibaudeau A.-C. M'emoires. P. 22

3 Нивоза, 24 декабря, 1800 года на Сэн-Никезской улице произошел взрыв адской машины под каретой Первого Консула. Стекла были разбиты вдребезги не только в карете Бонапарта, но и в следующей, в которой ехала Жозефина, так что сидевшую рядом с ней дочь ее Гортензию слегка ранило осколком стекла в руку. Повреждены были пятнадцать соседних домов, трое прохожих убито и множество ранено. Только чудом спасся Бонапарт: кучер его, слегка подвыпивший, гнал лошадей во весь опор и проскакал счастливо.

Первый Консул ехал в Оперу, где в тот вечер давалась оратория Гайдна «Творение мира». Он вошел в ложу и на приветственные клики и рукоплескания двухтысячной, еще не знавшей о покушении толпы раскланялся так спокойно, что никто ни о чем не догадался. «Негодяи хотели меня взорвать», — сказал находившимся в ложе и, обернувшись к адъютанту, прибавил: «Принесите афишу». [719]

Думал, что «негодяи» — якобинцы, но ошибался: это были «шуаны», как тогда называли бретонских роялистов-заговорщиков. Якобинцы, впрочем, готовы были соединиться с роялистами, чтобы убить Первого Консула.

719

Masson F. Napol'eon et sa famille. T. 1. P. 379.