Наполеон

— Вот он! Пли! — командует, вне себя, капитан Рандон.

Люди бледнеют; ноги у них подкашиваются; в судорожно сжатых руках ружья дрожат. На расстоянии пистолетного выстрела Наполеон останавливается.

— Солдаты! — говорит он громким и твердым голосом. — Я ваш император. Узнаете меня?

Делает еще два-три шага и открывает на груди зеленый егерский мундир.

— Если есть между вами солдат, который хочет убить своего императора, — вот я!

— Виват император! — раздается неистовый крик. Люди выбегают к нему из рядов, падают к ногам его, обнимают их, целуют ботфорты его, шпагу, полы мундира: в эту минуту он для них, в самом деле, „воскресший Мессия“. [956]

956

Ibid. P. 247–248.

И ворота Гренобля взломаны, крепостной гарнизон сдался; солдаты кидаются на императора „в таком исступлении, что кажется, растерзают его; окружают, подымают, несут на руках“, — так и донесут до Парижа». [957]

Ночью императорская армия входит в Гренобль, в сопровождении двухтысячной толпы крестьян с топорами, вилами, пиками, ружьями, факелами, под звуки Марсельезы и крики: «Виват император! Виват свобода! Долой Бурбонов!» [958]

957

Las Cases E. Le memorial… T. 3. P. 463.

958

Houssaye H. 1815. T. 1. P. 255, 260.

«Здесь родилась Революция, — говорят, встречая Наполеона, жители местечка Визилль, под Греноблем, — мы первые потребовали Прав Человека; и здесь же воскресает свобода и честь Франции». [959]

«Это новый припадок Революции», — верно определяет маршал Ней. [960] «Всего вероятнее, что народ снова хочет Бонапарта», — пишет русский уполномоченный. [961] После Москвы, Березины, Лейпцига, Парижа, — после всей пролитой крови и перед всей, которая еще прольется, это, в самом деле, невероятно, чудесно, как чудо «второго пришествия».

959

Ibid. P. 249.

960

Ibid. P. 310.

961

Ibid. P. 276.

«Ваше величество, вы всегда творите чудеса, потому что, когда мы узнали, что вы вернулись, мы подумали, что вы сошли с ума…» — начал адъюнкт Маконского мэра свою приветственную речь и не кончил, заглушенный неистовым: «Виват император!» [962] «С ума сошел» не только император, но и вся Франция.

Двое крестьян, в городке Вильфранше Лионского департамента, покупают у хозяина гостиницы, где остановился Наполеон, кости съеденного им цыпленка, чтобы хранить их, как святыню.

962

Ibid. P. 303.

В Лионе, под окнами его, трое-четверо суток стоит, не расходясь, двадцатитысячная толпа и кричит, не переставая: «Виват Революция!» [963]

Он и сам знает, что он — Революция, и снова вдохновляется духом 93-го года, чувствует себя «Робеспьером на коне», действует с решительностью, силой и быстротой Конвента: запрещает белую кокарду, уничтожает старое дворянство и феодальные титулы; объявляет короля низложенным. «Я нахожу, — говорит он, — что ненависть к дворянам и священникам теперь такая же сильная, как в начале Революции». [964]

963

Las Cases E. Le m'emorial… T. 3. P. 467.

964

Houssaye H. 1815. T. 1. P. 492.

Да, Революция воскресла, и с нею — он, Человек: для одних — «Зверь, выходящий из бездны», для других — «Мессия, вставший из гроба».

«Ваше величество, — говорит маршал Ней, тоже сын Революции, почтительно целуя руку старого Бурбона, — я надеюсь покончить с Бонапартом и привезти вам его в железной клетке!» [965]

Это выражение так нравится Нею, что он повторяет его всем, а когда кто-то замечает, что «лучше бы привезти Бонапарта в гробу, чем в клетке», — возражает: «Нет, вы не знаете Парижа: надо, чтобы парижане видели его в клетке!» [966]

965

Ibid. P. 275.

966

Ibid. P. 306.

Ней, с королевскими войсками, маневрирует между Суассоном и Маконом, чтобы захватить и истребить «всю разбойничью шайку» одним ударом. Вдруг получает письмо: «Брат мой, приезжайте ко мне в Шалон, я приму вас, как на следующий день после Бородина». [967] И храбрый из храбрых бледнеет, как те Гренобльские солдаты, услыхавшие команду: «Вот он! пли!» Точно мгновенно сходит с ума. «Вихрь закружил меня, и я потерял голову», — признается впоследствии. «Кинулся в пропасть, как бывало кидался под жерла пушек». [968] Изменил Бурбону — предался Бонапарту. Если бы, впрочем, и хотел драться, не мог бы. «Не могу же я остановить моря руками!» — жаловался, еще до измены. [969]

967

Ibid. P. 312.

968

Ibid. P. 313.

969

Ibid. P. 315.

От Лиона к Парижу, все выше и выше «полет орла». Шествие за ним революционных толп и войск, «как огненный след метеора в ночи». [970]

В ночь на 20 марта король бежит из Тюльерийского дворца, а вечером, на следующий день, карета императора подъезжает к Павильону Флоры и, в нескольких шагах от него, останавливается: такая давка, что нельзя подъехать к крыльцу. Люди окружают карету, открывают дверцу, берут императора на руки, несут его по двору, вносят в сени, взносят по лестнице — вот-вот задушат, раздавят, убьют. Но он уже ничего не видит и не слышит; плывет по темным человеческим волнам, как бледный цветок; предается им, протянув руки вперед, закинув голову, закрыв глаза, с неподвижной улыбкой на губах, как лунатик во сне или бог Дионис в толпе исступленных вакхантов. «Те, кто нес его, были как сумасшедшие, и тысячи других были счастливы, когда им удавалось поцеловать одежды его или только прикоснуться к ней… Мне казалось, что я присутствую при воскресении Христа», — вспоминает очевидец. [971]

970

Thiebault P. M'emoires. T. 5. P. 277.

971

Ibid. P. 298.

Венский конгресс в ужасе. 13 марта подписана декларация восьми Союзных держав — Англии, Австрии, России, Швеции, Пруссии, Голландии, Испании, Португалии: «Наполеон Бонапарт, снова появившись во Франции, поставил себя вне законов гражданских и общественных и, как возмутитель мирового покоя, обрек себя всенародной казни». [972]

Образуется седьмая Коалиция. Уполномоченные Англии, Австрии, России, Пруссии заключают договор, имеющий целью «сохранение мира», а для мира каждая держава выставляет сто пятьдесят тысяч штыков, — все вместе — миллион, «пока Бонапарт не будет лишен возможности угрожать покою Европы». [973]

972

Houssaye H. 1815. T. 1. P. 300.

973

Ibid. P. 445.

О мере ужаса можно судить по мере ярости. «Напрасно мы щадили французов, надо бы их всех истребить!» — вопят немецкие газетчики. «Надо бы весь французский народ объявить вне закона!» — «Перебить их всех, как бешеных собак!» [974]

Ужас Бонапарта — ужас Революции. Это понимает Александр лучше всех: «Отделить, отделить его от якобинцев!» — повторяет он и, в кровавом зареве новой войны, видит исполинское видение апокалипсического Всадника, «Робеспьера на коне». — «Наполеон — Аполлион, Губитель, ангел бездны, — шепчет он, гадая над Апокалипсисом. — Шестьсот шестьдесят шесть — число Зверя — число человеческое».

974

Ibid. P. 459.

Ужас напрасный: новая вспышка Революции потухнет, как тот последний, красный луч заката, и все вдруг опять потускнеет, помертвеет; только что было червонным золотом, и вот опять — серый свинец. Сразу после 1793 года наступит 1811. «Робеспьер на коне» исчезнет — снова появится император Наполеон.

«Я прошел Францию, я был внесен в столицу на плечах граждан, при общем восторге, но только что я вступил в нее, как, словно по какому-то волшебству, все от меня отшатнулось, охладело ко мне». [975]

975

Las Cases E. Le memorial… T. 4. P. 161.