Напролом

Айсберг соответствовал своему имени: он был светло-светло-серый, с длинной спиной, угловатый и с мягким нравом. Он был резвым и хорошо брал обычные барьеры. Но барьерные скачки — это спорт молодых лошадей; а когда он достиг более зрелых лет и его попробовали в стипль-чезе, он оказался скорее осторожным, чем бесшабашным, скорее зависимым, чем блестящим, послушным, но не стремительным.

Я снова вышел в паддок в цветах принцессы и обнаружил, что она и ее друзья заняты глубокой дискуссией, которая не имеет никакого отношения к лошадям. Они то и дело поглядывали на часы.

— Эксетерский поезд идет очень быстро, — успокаивающе говорила миссис Инскум, а племянница принцессы смотрела на нее глазами, блестящими от сдерживаемого раздражения.

— Очень неудачно вышло, — добродушно вздыхал мистер Инскум. — Ну что ж, придется вам ехать поездом.

— Но, дорогие мои, поезд идет слишком поздно… — начала принцесса, тщательно выделяя каждое слово, словно повторяла в десятый раз. Она прервалась, поприветствовала меня слабой улыбкой и коротко объяснила:

— Моя племянница Даниэль собиралась уехать в Лондон на машине с друзьями, но поездка сорвалась. — Она помолчала. — Вы случайно не знаете кого-нибудь, кто сразу после этой скачки едет в Лондон?

— К сожалению, нет, — ответил я. Я посмотрел на ее племянницу, Даниэль. Девушка озабоченно озиралась по сторонам.

— Но мне надо быть в Лондоне в шесть тридцать! — сказала она. — В Чизике. Вы, наверно, знаете, где это? В западной части Лондона…

Я кивнул.

— Может, вы там спросите? — она махнула рукой в сторону весовой.

— Сейчас спрошу.

— Мне на работу надо!

Должно быть, лицо у меня сделалось удивленным, потому что она пояснила:

— Я работаю в бюро новостей. На этой неделе я дежурю по вечерам.

Айсберг методично ходил по паддоку. Впереди у нас было две с половиной мили стипль-чеза. А после этого, в пятой скачке, мне предстояли еще две мили барьерной скачки. А потом…

Я мельком глянул на принцессу — лицо ее было очень доброжелательным, — подумал о штрафе, который она заплатила за меня, хотя была совершенно не обязана это делать, и сказал Даниэль:

— Я вас сам отвезу после пятой скачки. То есть если это, конечно, вас устроит.

Она впилась глазами в мое лицо, и ее беспокойство растаяло, как снег на солнышке.

— Да, — сказала она. — Точно устроит.

Никогда не следует ничего назначать на день скачек…

— Ну я буду вас ждать у весовой после пятой скачки, — сказал я. — Дорога хорошая. В Чизик успеем вовремя.

— Класс! — сказала Даниэль. Принцесса обрадовалась тому, что мы наконец-то можем заняться ее лошадью и ближайшим будущим.

— Как любезно с вашей стороны, Кит! — сказала она, кивнув мне.

— Пожалуйста.

— Ну как вы думаете, мой старик сегодня в форме?

— Он очень выдержанный, — ответил я. — Думаю, все будет хорошо.

Принцесса улыбнулась. Она прекрасно знала, что выражение «очень выдержанный» — это эвфемизм, означающий, что лошадь плохо умеет делать финишный рывок. Она не хуже меня знала, на что Айсберг способен, а на что нет, но, как и все владельцы, желала услышать от своего жокея что-нибудь утешительное.

— Вы уж постарайтесь!

— Хорошо, — ответил я. Я сел в седло и направил Айсберга к старту.

«А, к черту все эти суеверия!» — подумал я.

Глава 7

С Айсбергом у меня проблем не было. Он брал препятствия правильно, но без энтузиазма, ровным галопом прошел финишную прямую и пришел вторым, скорее благодаря удаче, чем чему-то еще.

— Ах ты, старая черепаха! — гордо сказала принцесса в загоне, где расседлывают лошадей, поглаживая его морду. — Ты у нас настоящий джентльмен!

Авария случилась в следующем заезде. Мой конь был опытным, но не слишком умным. На втором барьере лошадь, шедшая впереди и немного справа, задела препятствие на прыжке и при приземлении покатилась кувырком. И мой дурень аккуратно сделал то же самое.

Падение было не слишком тяжелым. Едва коснувшись земли, я покатился кубарем — искусство, которому обучается каждый жокей, участвующий в скачках с препятствиями, и остался лежать, сжавшись в комок, ожидая, пока пройдут остальные лошади. Вставать на ноги посреди скачущего табуна — самый верный способ получить серьезную травму, поэтому первое, чему учат любого жокея, оставаться лежать на земле, чтобы лошади могли перескочить через тебя. Но падать близко к старту барьерных скачек плохо потому, что лошади идут быстрее, чем в стипль-чезе, и не успевают растянуться. Поэтому они часто замечают лежащего человека, когда он уже под ними, так что им просто некуда наступить, кроме как на него.

Я уже давно привык к синякам в форме копыта. После того как лошади пронеслись и стало тихо, я медленно и неуклюже поднялся, добавив к своей коллекции еще несколько штук, и увидел, что второй жокей тоже поднимается.

— Ты в порядке? — спросил я.

— Ага. А ты?

Я кивнул. Мой коллега высказал самое нелицеприятное мнение о своем коне, и тут подъехала машина, чтобы забрать нас и отвезти в травмпункт, где нас должен был осмотреть дежурный врач. В былые времена случалось, что жокеи участвовали в скачках даже с переломанными костями, но теперь медицинский контроль ужесточился — не столько ради покалеченных жокеев, сколько ради тех, кто на них ставит. Главное — угодить публике.

Но синяки не в счет. Врачи никогда не запрещают жокеям участвовать в скачках из-за синяков. Тем более, когда синяки совсем свежие, их не видно. Я доказал доктору, что у меня сгибается все, чему положено сгибаться, и не сгибается ничего, что сгибаться не должно, и меня сочли пригодным к дальнейшему участию в скачках.

В дверь постучали. Одна из двух добровольных помощниц отправилась посмотреть, кто там, вернулась несколько озадаченная и сообщила мне, что меня спрашивает женщина, которая называет себя принцессой.

— Да, конечно, — сказал я, поблагодарил доктора и повернулся, чтобы уйти.

— Это что, правда? — недоверчиво спросила девушка.

— Что она принцесса? Да. Вы часто бываете на скачках?

— Сегодня в первый раз.

— Она три раза была лучшим владельцем за прошлые шесть сезонов. Любимица публики.

Девушка улыбнулась.

— Просто голова идет кругом!

Я вышел и увидел, что любимица публики весьма озабочена. Увидев меня, она очень обрадовалась. У нее не было в обычае приходить в травмпункт справляться о моем здоровье, и сейчас она, конечно, тревожилась не о моем состоянии, а о том, смогу ли я отвезти ее племянницу на работу.