Нарциссы для Анны
Шрифт:
И их обнаженные тела без стыда слились в одно целое, охваченные всепроникающим ослепительным наслаждением.
— Что это было? — спросила она, словно возвращаясь из иного мира. — Что это было, Немезио?..
— Любовь.
— Зачем же возвращаться? — сказала она. — Зачем возвращаться оттуда?..
— У нас много билетов туда и обратно — столько, сколько продлится молодость, — целуя, утешил он ее.
— Наша молодость, — повторила Мария. Она положила свою красивую голову ему на грудь, он гладил ее волосы и плечи.
Прошли часы, но они этого не
— О, Господи, наверное, уже полдень! — Солнце проникало сквозь опущенные жалюзи, обещая на улице настоящий зной.
Парень взял с ночного столика часы.
— Без пяти двенадцать, — сказал он.
— Я должна вернуться к матери, — сказала Мария, — а то она будет беспокоиться. Я скажу ей, что уезжаю с тобой.
Немезио обнял ее и поцеловал с благодарностью.
— Мама, я выхожу замуж за этого человека, — держа Немезио за руку, сказала Мария.
Вера оперлась о стул, чтобы не упасть. Они были в кухне, летнее солнце лилось через распахнутое окно, голоса играющих детей доносились со двора. Большая радужная муха билась между стеклом и кружевной занавеской в упорной, но тщетной попытке вырваться.
— Сядем и поговорим, — овладев собой, произнесла Вера и тяжело опустилась на стул.
Она часто воображала себе своего будущего зятя, положительного, работящего парня из хорошей семьи, уважающего обычаи и законы, а вместо этого ей приходится иметь дело с акробатом, наглым циркачом, бесстыдным развратником, который, не задумавшись ни на минуту, завтра на площади или в какой-нибудь деревне обольстит другую такую же дуру, как ее дочь.
— Ты не хочешь меня побить? — удивилась Мария. — Или надавать пощечин?
— Нет, здесь тумаки не помогут. — Вера по собственному опыту знала, что никакие наказания не переубедят человека, если он во власти страсти. Страсть. Она тоже ее испытала со своим Альфредо, и напрасно отец бил ее по ногам извозчичьим кнутом. — Нет, Мария, лучше рассудим.
— Ты говоришь серьезно? — с грустным видом спросила девушка. Она была готова к нападению, но растерялась, видя мать такой.
— Если вы позволите, — вмешался Немезио, — я попробую объяснить.
— Это разговор между мною и дочерью, — пресекла его Вера.
— Мама, я понимаю, что ты испытываешь, — мягко сказала Мария, — но увидишь, со временем все образуется. Я знаю, что ты думаешь насчет меня. Какой муж, какая жизнь. Но если ты узнаешь его получше, ты поймешь, что Нем… — она проглотила его экзотическое имя, чтобы не расстраивать мать еще больше, — ты поймешь, что он вовсе не такой, как ты думаешь.
— Я ничего не думаю, Мария, — возразила мать, проведя рукой по волосам и открывая лицо, еще молодое, но сейчас искаженное мукой. — Я знаю, что ты делаешь самую большую ошибку в твоей жизни.
— Я люблю его, — сказала девушка, пытаясь выразить кратко то, что она переживала сейчас.
— Ну что ты говоришь? — укорила ее мать вполголоса, чтобы не слышали соседи, и постучала пальцем по лбу недвусмысленным жестом. — Как это ты говоришь «я люблю его», если
вчера вечером, в это время, ты даже не знала о его существовании? Так это или не так? — Глаза Веры блестели, на щеках выступили розовые пятна, словно у нее была лихорадка.— Но я люблю его, мама.
Это правда, что двадцать четыре часа тому назад она даже не знала этого человека, но правда и то, что она любит его, словно знает Немезио всю свою жизнь и готова следовать за ним на край света. Но выразить все это девушка не могла. Она только могла повторять:
— Я люблю его, мама.
— Хорошо, — сказала Вера, пересиливая себя. — Но ты можешь подождать немного, а? Разве так делается: я выхожу замуж за этого человека? Нужно время, чтобы сыграть свадьбу, подготовиться как положено. Даже святейший престол не может освободить тебя от некоторых правил. Прежде всего вам следует обручиться, разве нет? — сказала она, надеясь, что сумеет выиграть время.
— Практически мы женаты, — призналась девушка.
— Что это значит? — спросила Вера. — Вы что, уже побывали у священника?
— Но между нами случилось то, что бывает между мужем и женой, — спокойно сказала Мария.
— Ты хочешь сказать… — оборвала мать, показывая поочередно на нее и Немезио, — что ты и он… — Она замолкла, горестно качая головой, и слезы показались у нее на глазах. — Но ты не шлюха, — прошептала она. — Я воспитывала тебя, как порядочную девушку, я отдала тебе все. Я учила тебя уважать себя.
— Синьора, — попытался вклиниться Немезио. — Я обещаю, что женюсь на ней. Мы же и хотим это сделать как можно быстрее.
Однако его слова, его живость, его обаятельная улыбка произвели на женщину обратное впечатление.
— Ты вор! — набросилась она на него. — Ты наглый вор и обманщик! Ты украл у меня все лучшие годы моей жизни, все мои надежды, все мои мечты о счастье дочери.
— Я сделаю все, чтобы она была счастлива, — заявил Немезио твердо, но Веру ничто не могло уже остановить.
— Меня утешает только то, — злобно выкрикнула она, — что рано или поздно дочь поймет, что совершила ошибку, и тогда самые прекрасные годы жизни будут вырваны и у тебя! И ты почувствуешь себя обкраденным, как эта бедная женщина, которая сейчас перед тобой. А ты, — обернулась она к дочери, — а ты бери свои тряпки и уходи! Уходи немедленно со своим бродягой!
Она была вне себя от гнева и обиды, и спорить с ней в таком состоянии было уже бесполезно.
— Мама, — сказала Мария, пытаясь обнять ее.
— Ты меня обнимешь, когда вернешься в свой дом. Но без этого циркача! Для тебя дверь всегда открыта, а его чтоб глаза мои больше не видели!
Ночью они пересекли по железному мосту большую реку, сидя на жестких скамейках в вагоне третьего класса.
Немезио посмотрел в темное окно.
— Это река По, — сказал он негромко. Стук колес вызывал в его памяти другие путешествия, другие ночи, проведенные в поездах.
Мария подняла голову. Ей хотелось спать, она очень устала, но возбуждение от всего случившегося не покидало ее.