Наречённая. Книга 2
Шрифт:
— Сука! Из-за тебя всё! — рыкнул Хирс, а следом тяжёлая пощёчина обожгла щёку.
Я откинулась, рухнув в снег — он забился в рот, глаза, за шиворот холодными комьями. Оправившись, подняла голову. Надо мной возвышался жеребец. Хирс поднялся в седло, с высоты пробуравил меня ненавидящим, полным презрения взглядом.
Мужские руки обхватили меня поперёк пояса, вздёрнули на ноги, выталкивая остатки дыхания и терпения. Миг невесомости, и меня грубо перекинули через седло, я ударялась рёбрами о луку, но ни боли, ни холода я уже не чувствовала. Лошадь дёрнулась с места, выбивая дыхание, понеслась через лес, стремительно удаляясь от места кровавой бойни. Метель поглощал деревья, сломанную повозку и всех тех, кто возле неё остался, а я, кажется, потеряла сознание.
Маар настигал похитителей, он чуял запах серы — эту невыносимую вонь. Страж знал, что нойраны уже рядом. Исчадия Бездны преследовали отряд Хирса с самого рассвета и напали, как только они отклонились от торного пути. Добыча была
Маар успел. В тот миг, когда на первого всадника обрушилась туша, опрокидывая его лошадь, мощные челюсти сомкнулись, и тварь глотнула кровь, оголённый меч Маара опустился на толстую шею чудовища, отсекая её целиком — полуволчья голова покатилась, взметая белый снег прочь. Следующий удар перерубил хребет нойрана, рвавшего круп коня другого всадника. Лойоны не успевали даже оголить мечи, они не ждали такой засады, такой опасности, хотя должны были быть готовы. Порождений слишком много, лойоны не выстояли. Маар, оглушённый чёрной яростью, скользнул взглядом, по изувеченным телам, выхватывая накрененную набок повозку. Он чуял по запаху ассару — она заперта внутри. Двинулся в ту сторону, но ему преградили путь нойраны, ощетинившись, ринулись на него змеиными бросками, разевая пасти, скалясь, показывая ряды острых клыков. Маар вогнал клинок прямо в пасть одному, перенося вес удара на второго, опрокидывая пронизанного насквозь, с распоротым брюхом в сугроб. Маар не успел настигнуть ассару, видел, как люди Хирса подскочили к повозке, вытащили Истану грубо, причиняя ей боль. Бешенство накалилось в нём до предельной степени, плавя тело, ослепляя — этот выродок бросает ассару прямо на смерть. А потом в нём будто гром разломился, поражая разрядом сердце — Истана пошла за ними. Сама. Повинуясь. Истана, гордая, своевольная, ненавидящая его, пошла за другим мужчиной. Маар тряхнул головой, стиснул зубы. Она это делает намеренно, на зло ему! Ремарта продрал гнев, мрак ширился внутри него, руша и ломая границы, выходя за пределы его сдерживающихся стен. Маар был этим мраком, упиваясь им. Исгар, почуяв, как путы ослабевают, забился внутри, рванулся наружу, беря контроль над разумом. Необходимость убивать сменилась наслаждением, жаждой крови. Маар тонул в этой бездне, он хотел убивать всех и себя тоже за то, что не может удержаться.
«Проклятая сука! Холодное порождение Бездны!»
Маар сёк головы, прорываясь вперёд, часть нойранов погналась за беглецами, оттеснив ассару в западню. Маар должен был смотреть, как чудовища расправляются с ассару, и не понимал, почему уничтожает их сам, одного за другим. Маар потерял контроль — он разил нойнарнов, не разбирая ничего, чувствуя вкус её крови. Она дурманит и сводит с ума, она управляет им и ведёт вперёд. Его раздирало на куски, закручивало в воронку ненависти и одержимости той, что стояла чуть поодаль. Маар мог бы убить на расстоянии, он бился не с нойранами, не их убивал он — себя, ту страшную силу, которая порождала его душа, убивал беспощадно, ожесточённо. Бесстрашная ассару не уходила. Маар уже ничего не видел, он — как тьма, тянущаяся к свету, не замечал ничего вокруг, только благоухающий источник её запаха, который призывал жаждать убить его. Маар это понимал, но не мог остановиться. Ослепнув, Маар не видел, как порождения обошли его стороной, готовясь к атаке, но твари бросаются на лошадь. Конь под Мааром, безумствующий от запаха смерти, от страшной силы, исходившей от демона, вскинулся — стражу удалось удержаться в седле. Следующий выпад нойранов вынудил жеребца вновь вздыбиться. Маар потерял равновесие, он рухнул на спину, его поглотили недра снега. Маар не успел подняться, копыта впечатались в грудь и плечо, проминая его, ломая, как деревянный короб, вдавливая в сугроб. Маар услышал, как в нём лопнули рёбра. Он разом позабыл, как дышать, боль мгновенно залила тело, отдаваясь в голову, в глазах потемнело, и Маара выбросило из сознания. Он избавился от своего наваждения.
В следующий миг Маар очнулся от адской боли, вынуждавшей стража скорчиться в муках. Через шум в голове он услышал чавканье и треск рвущейся плоти — нойран кромсал его жеребца. Маар пошевелился, но не смог подняться, всё тело онемело не поддавалось его командам, к тому же он оказался придавлен тушей мёртвого животного.
Перед глазами пелена, каждый вдох приносил муку, вынуждая Маара цедить воздух короткими глотками. Ассару ушла, ушла с Хирсом. Волна безумства опалила его, затопила разум.
«Догнать, — клокотало внутри. — Догнать и уничтожить — всех».
Маар позволил опаляющей тьме прорваться наружу. Исгар чувствовал голод нойрана, он оплёл его, заполнив, ширил голод внутри чудовища, расползаясь жидким огнём по телу порождения, вынуждая его закипеть и заживо свариться. Нойран, оторвавшись от добычи, взвизгнул, встряхнул уродливой мордой, забился в конвульсиях, а в следующий миг из глазниц полилась чёрная кровь, как и из пасти. Тварь закашлялась и повалилась в снег, издыхая. От тела пошёл дым. Тошнотворная вонь палёной плоти забила и без того скудное дыхание Маара. Когда с последним порождением было покончено, собрав остатки сил, страж подался телом в сторону, повернувшись
на бок, и ослеп от прострелившей от стоп до затылка боли, захлебнулся в ней, рёбра будто вывернулись наизнанку, отбирая способность дышать. Собственный рёв ободрал горло. Маар бессильно откинулся на снег и замер, проваливаясь в собственный мрак.Пришла в себя я от собственного стона и боли в рёбрах. Я была всё в том же положении, перекинутая через седло, меня везли как какую-то безродную девку. Жар прихлынул к щекам, но он быстро остывал — в лицо мне клочьями летел снег из-под копыт коня. Всё моё тело изнывало, и меня мутило страшно, так, что темнело в глазах, я ничего не видела и не слышала, но стоило мне зажмуриться, как передо мной возникал Маар, его чёрные, полные дикой безумной ярости глаза. Он остался там погребённый под снегом искалеченный и недвижимый. Дышал исгар или уже нет — не хотелось думать. Я нещадно вырывала из себя все мысли о страже, но чем дальше мы уходили, тем шире разрасталась внутри меня щемящая пустота. Я не должна его жалеть, беспокоиться о нём. Он причинял мне боль, он заслужил то, что заслужил. Но в глазах мутилось, и в груди становилось невыносимо тоскливо, слишком пусто, я не знала, что пустота может причинять такую боль.
«Прочь, прочь от меня!» — прогоняла ненужные мысли. Нужно позаботиться о себе, но моих сил не хватало, я всхлипывала от безысходности и отчаяния. Всё зря, все мои попытки обрести свободу бесплодны. Я вновь простонала, меня затрясло изнутри от накатывающей тошноты. Слёзы лились по вискам, смерзались на ресницах и коже. Я даже не могла смахнуть их с щёк, удерживаясь на весу, хватаясь за гриву коня бесчувственными пальцами, борясь с этой проклятой дурнотой, что овила внутренности шипастыми стеблями, выворачивая меня наизнанку, вынуждая корчиться от подступающих к горлу спазмов. Кусала губы в кровь и терпела — другого не было выбора. Лойоны остановились только тогда, когда отъехали на достаточно безопасное расстояние, хотя нойранов не осталось ни одного — Маар уничтожил всех, хоть и пострадал сам.
Мы остановились на короткий привал. Меня стянули с седла, как безвольную овцу, я сделал два шага в сторону от лойонов и согнулась пополам, выворачиваясь наизнанку. Мне не дали времени привести себя в порядок и очнуться. Я успела только отереть лицо снегом и собрать растрепавшиеся волосы, как меня подобрал в седло один из лойонов Фоглата, сажая впереди себя. Закутавшись в плащ, закрывая лицо от мороза до самого носа, я уже не сопротивлялась, сидела смирно, вздрагивая от колотившего меня холода и пережитого потрясения. Мне хотелось скорее в тепло, сунуть руки прямо в огонь, чтобы хоть немного отогреться. Я погрузилась в полубессознательное состояние через воспалённый ум выхватывала проползавшие по обе стороны деревья, спину Хирса, снег заметал фигуры. Метель не утихала, подвывала и шелестела, скрывая горизонт. Лойоны обсуждали путь и дальнейшие остановки. Хирс нервно дёргал лошадь, раздражённо бил её пятками, изредка зло смотрел на меня, будто я — причина появления порождений. Позади остались трупы, разодранные в клочья воины и в темнеющем лесу — Маар… Я ведь этого хотела, чтобы он провалился в Бездну. Я не сразу поняла, что всхлипываю, что щекам вновь потекли жгучие слёзы, их смахивал утихающий вечерний ветер.
Я потеряла счёт времени, меня начало трясти так, что зуб на зуб не попадал, тело онемело и ныло, в груди от каждого шага коня задерживалось дыхание и леденело в пустом желудке. Незаметно опускался вечер, погружая снежные уже ровные просторы в сумрак, навевая на сердце ещё большую тоску, но я уже не испытывала ничего, кроме холода. Странно, рядом с исгаром холод был мне не страшен. Стены города выявлялись из снежной пурги постепенно. Огни, как маяки, плавали в морозном мареве, завораживали, но не грели. Хирс не стал углубляться в сердцевину Кронвила, чтобы избежать разговоров и пересудов о том, что ему пришлось возвращать беглую ассару. Я каждый раз сталкивалась с его ненавидящим взглядом, он обещал скорую расправу за всё то, что Хирс испытал из-за меня на своей шкуре. Омерзение подкатило к горлу, я отвернулась. Мне была невыносима его близость и то, что ему удалось вновь заполучить свою наживу. Я бы бросилась прочь без оглядки, но лойоны не выпускали из-под своего надзора.
В одном из постоялых дворов на окраине Хирсу была предоставлена повозка. Массивная — туда уместились бы сразу четверо. И меня брало отвращение от одной мысли, что мне придётся находиться заточённой в ней вместе с ним. Как только меня втолкнули в холодные недра повозки, Хирс забрался в неё следом за мной, сев напротив.
— Ты виновата во всём: в том, что мои люди погибли, в том, что погиб страж короля, — выпалил он порывисто, голубые глаза молодого мужчины потемнели, буравили меня стылыми колодцами.
Почему-то слышать из уст Хирса о том, что исгар мёртв, было неприятно, становилось не по себе. Фоглат испытывал меня взглядом, видимо, ждал, что я начну сопротивляться, доказывать обратное или закачу истерику, буду рыдать, молить о пощаде и прощении. Но я устало закрыла глаза. Я вымотана, выжата до предела, только холод и безразличие.
— Я невиновна в твоих неудачах.
Хирс скривился брезгливо, его тонкие губы сжались, желваки задрожали.
— Строптивая дикарка умеет показывать зубки, считай, что это оценил.