Народ, или Когда-то мы были дельфинами.

Она остановилась и огляделась. Да какая разница? На острове это совершенно никого не волнует. Так перед кем она извиняется? Почему ищет себе оправданий?

«Скажи Мау, чтобы отвалил камень». Почему всем от него что-то нужно? Она слыхала про камень. Он находился в небольшой долинке на боковом склоне горы, куда был заказан вход женщинам.

В общем, незачем было идти туда сейчас, но она была зла на всех и хотела просто выбраться на свежий воздух и сделать что-нибудь наперекор кому-нибудь. За камнем, скорее всего, окажутся скелеты, но что с того? Уйма её собственных предков лежит дома в фамильной подземной часовне, в церкви, но они не пытаются выбраться наружу и никогда ни с кем не заговаривают. Уж бабушка бы им показала, если б они только попробовали! Кроме того, сейчас белый день, а они, конечно, выходят только ночью. И к тому же думать, что они вообще куда-то выходят, — чистое суеверие.

Она тронулась в путь. Вверх вела хорошо заметная тропа. Дафна слыхала, что этот лес не очень большой и тропа проходит его насквозь. Здесь не водились ни саблезубые тигры, ни огромные гориллы, ни злобные ящеры из доисторических времён… по правде сказать, вообще ничего интересного. Но каким бы ни был лес, пусть в нём лишь несколько квадратных миль — если он вжался в несколько пересекающихся между собой небольших долинок, и всё, что в нём растёт, сражается против всего остального, что в нём растёт, за каждый рваный клочок солнечного света, и в любую сторону видно лишь на несколько шагов и невозможно определить дорогу по шуму моря, потому что он доносится очень слабо и притом отовсюду, — кажется, что лес не просто огромный, а ещё и растёт с каждой минутой. И тогда начинаешь верить, что лес ненавидит тебя с той же силой, с какой ты ненавидишь его.

Следить за тропой не было смысла, потому что она скоро превратилась в сотню тропок, всё время расходящихся и сходящихся. В подлеске шуршала какая-то живность, а иногда твари — судя по звукам, гораздо крупнее свиней — скакали галопом вдали, по невидимым Дафне тропинкам. Насекомые звенели и жужжали вокруг, но гораздо хуже были огромные пауки, которые сплели свои сети поперёк тропинок и сами висели в них, большие, величиной с ладонь, и чуть не плевались от злости. Дафна читала в одной из книжек про Великий Южный Пелагический океан, что «за несколькими прискорбными исключениями, чем больше и страшнее на вид паук, тем менее вероятно, что он окажется ядовитым». Она в это не верила. «Прискорбные исключения» в этом лесу висели повсюду, и — она не сомневалась — кое-кто из них пускал голодные слюни.

Вдруг впереди показался ясный дневной свет. Она бы побежала туда со всех ног, но, к счастью (хотя в тот момент это было не очевидно), одно из «прискорбных исключений» как раз собиралось использовать свою паутину в качестве трамплина, и Дафне пришлось протискиваться мимо с большой осторожностью. И хорошо, потому что конец тропинки сулил действительно огромное количество свежего воздуха, но при заметной нехватке опоры для ног. Там была небольшая площадка, где хватило бы места для двух человек, желающих посидеть и полюбоваться видами, а потом — обрыв до самого низа, к морю. Обрыв, конечно, был не совсем отвесный: упавшему представилась бы возможность пару раз отскочить от скальных уступов.

Дафна воспользовалась случаем несколько раз вдохнуть воздуха без мух. Неплохо было бы в этот момент увидеть парус на горизонте. Просто замечательно с точки зрения развития сюжета, подумала Дафна. Вместо этого она заметила, что часть дня уже прошла. Дафна не очень боялась чужих привидений, но через этот лес ей не хотелось бы идти в сумерках.

А найти путь домой — это, наверное, совсем не сложно. Правда же? Каждый раз, когда тропинка раздваивается, нужно выбирать ту, которая ведёт вниз, вот и всё. Дафна была вынуждена признать, что предыдущая стратегия — выбирать тропу, ведущую вверх, каждый раз (или, по крайней мере, каждый раз, когда её не загораживало особенно злобное «прискорбное исключение») — не сработала. Но в конце концов логика должна была восторжествовать.

В каком-то смысле она и восторжествовала. После очередной развилки Дафна вышла в небольшую долину, лежащую в объятиях гор, и перед ней оказался тот самый камень. Ошибиться было невозможно.

В долине там и сям росли деревья, но жалкие, полуживые. Земля под ними была сплошь покрыта птичьим гуано.

Перед камнем, недалеко от него, на опоре из трёх валунов стояла большая чаша, тоже из какого-то камня. Дафна заглянула в чашу, стыдясь собственного любопытства, поскольку, что греха таить, в такого рода долине такая каменная чаша просто обязана была содержать в себе несколько человеческих черепов. Внутренний голос подсказывал Дафне: зловещая долина плюс полумёртвые деревья плюс зловещий вход в пещеру равно черепа в чаше (или, в крайнем случае, на кольях). Но, даже прислушиваясь к голоску, Дафна чувствовала, что это нечестно по отношению к Мау, Кале и всем прочим. Человеческие черепа никогда не всплывали в повседневных разговорах. Даже — что гораздо важнее — за обедом.

Из чаши поднимался противный запах кислого, липкого демонского питья. Пиво прокисло, но оно явно и с самого начала было не очень хорошее. Ужасно признаваться в таких вещах, но у Дафны в последнее время стало получаться по-настоящему хорошее пиво. Все так говорили. Это дар, сказала Кале — точнее, частично сказала и частично показала жестами, — и девушка, которая так хорошо варит пиво, обязательно найдёт очень хорошего мужа. Будущее замужество Дафны по-прежнему было волнующей темой для обитательниц Женской деревни. Дафне иногда казалось, что она перенеслась в роман Джейн Остин, персонажи которого почему-то очень легко одеты.

Здесь, наверху, было ветрено и холоднее, чем внизу. В таком месте не хочется застревать на ночь.

Ну хорошо. Пора высказать то, с чем она сюда пришла.

Она твёрдой походкой подошла к камню, подбоченилась и начала:

— А ну, слушайте меня! Я всё знаю про предков! У меня у самой куча предков! Один из них был король, а уж более предких предков просто не бывает! Я пришла из-за Мау! Он пытается делать всё сразу, а вы его всё время тираните! Он творит чудеса и чуть не уработался до смерти, а вы ему даже спасибо ни разу не сказали! Разве можно так себя вести?

«А ведь твои предки ведут себя именно так, — сказала её совесть. — Вспомни, как смотрят на тебя их портреты в Длинной галерее. Вспомни, сколько денег выбрасывает твой отец на содержание загородной усадьбы только потому, что её построил его прапрапрапрадедушка. Да, как насчёт твоего отца?»

— Я знаю, что творится с людьми, которыми помыкают! — закричала она ещё громче. — Они в конце концов сами начинают верить, что в них нет ничего хорошего! Пускай они работают так, что засыпают за рабочим столом; всё равно этого всегда мало! Они начинают робеть, дёргаться от малейшего шума, ошибаться, и тогда их ещё больше тиранят, потому что, видите ли, тираны никогда не останавливаются, что бы человек ни делал, и мой о… и тот, кого тиранят, уже готов на что угодно, лишь бы это прекратилось, но это всё равно не прекращается! Я этого не потерплю, слышите? Если вы не исправитесь в кратчайшие сроки, то наживёте себе неприятностей, поняли?

«Я кричу на камень, — подумала она, слушая горное эхо своего голоса. — Чего я жду? Что камень ответит?»

— Меня кто-нибудь слышит? — закричала она и подумала: «А вдруг сейчас кто-нибудь скажет «да»? И уж если на то пошло, что я буду делать, если кто-нибудь скажет «нет»?»

Но ничего не произошло, и это страшно оскорбило Дафну — особенно если учесть, скольких трудов ей стоило сюда добраться.

«Меня только что подчёркнуто игнорировала целая пещера мёртвых стариков».

Кто-то стоял у неё за спиной. И она не слышала, как он подошёл. Но она злилась из-за кучи разных вещей, а теперь — в первую очередь на себя за то, что накричала на камень. И кто бы там ни стоял у неё за спиной, сейчас она ему всё скажет!

— Один из моих предков сражался в войне Алой и Белой розы, — высокомерно продолжала она, не оглядываясь, — и тогда было принято носить белую или красную розу, чтобы показать, на чьей ты стороне, но мой предок очень любил розовые розы сорта Леди Лавиния — кстати сказать, они до сих пор растут у нас в усадьбе. Из-за этого ему пришлось сражаться с обеими сторонами сразу. И он остался в живых, между прочим, потому что все считали, что убить умалишённого — плохая примета. Вот что вам нужно знать о моей семье: мы, может быть, упрямые и глупые, но драться умеем.