Народные русские легенды А. Н. Афанасьева

«Идемо, повествует обмиравшая старушка, коли-ж гризутця два собаки над шляхом, так гризутця, так гризутця! А дід и каже: се не собаки, се два брати, що погризлись та й побились, идучи степом; то Бог и сказав: коли вже й рідні брати бъютця, то де ж буде те добро між людьми? Нехай же, каже, стануть вони собаками и грызутця.

Идемо, аж ходять воли в такому спашу, що й рiг невидно с трави, а самі худі, худі, як дошка. А біля іх ходят воли по самій землі ні травинки під ногами нема, да жир аж по землі тиліпаетця. От дід и каже: оце, що худиі воли, то то богаті люде, що жили самі в роскоші, а бідним не помагали; а ситіи воли, то то бідні люде, що од свого рота одиймали та старцям из посліднёго давали. От же вони тепер и ситі й напоені, а тиі по роги в спашу, та худі, як дошка [92] .

92

Сличи с литовским рассказом (Litauischen M"archen… von А. Schleicher, с. 71—75).

Идемо, аж між двома дубами горить у поломъі чоловік и кричить: ой, пробі! укрийте мене, бо замерзну! ой укрийте мене, бо замерзну! Дід и каже: оце той чоловік, що просився до ёго зімою в хату подорожній, а на дворі була метелиця та хуртовина, а він не пустив, дак той и змерз під тином. Оце ж тепер він горить у поломъі, а ёму ще здаетця, що холодно, и терпить він таку муку, як той подорожній терпів од морозу.

Идемо дальш, коли лежит чоловік коло криниці; тече ёму рівчак через рот, а він кричить: пробі! дайте напитьця! пробі! дайте напитьця! Дід и каже: сей не дав чоловікові в жнива води напитьця, жав він на ниві, аж иде старчик дорогою, а жара велика, Спасівська. Ой, каже, чоловіче добрий! дай ради Христа, води напитьця! А він ёму: оце ж для тебе вивіз! Виллю на ниву, а не дам такому дармоіду, як ти! То от, тепер ёму рівчак через горло біжить, вин ще пить просить, и до віку вичного буде ёму так жарко да тяжко, як тому старцеві, що йшов дорогою [93] .

93

Подобное же мучение определено было Танталу.

Идемо, аж кипить у смоли жінка, а перед нею цибулька лежить. Дід и каже: се мучитця так мати вашого старого титаря Онисима, що було все старців годуе та бідним помогае, а ніколи жодноі душі не обідив и ні в одному слові не збрехав. Була вона богата та скнара, що од неі ніхто й хліба куска не бачив. Ото раз полола вона цибулю, аж иде поуз воръе дід-старец. Подари, каже, пані-матко, ради Христа! Вона вирвала стрілку: прийми, каже, старче Божий. Тілько ж од неі й бачили. От, як умерла… взяли і'i небогу та й потягли в пекло. А Онисим и побачив з неба, що вона велику муку приймае, та й каже: Боже мій милий, Спасе мій Христе! за всю мою щирость, за всю мою правду, зроби мині таку ласку — нехай и моя мати буде в раю зо мною. А Христос и рече ёму: Нi Онисиме! вельми грішна твоя мати. Візьми хиба оту цибульку, що лежит перед нею, та коли витягнеш і'i с тиі бездни, то нехай и вона буде в раю с тобою. Узяв він тую стрілочку та й подав матері. Схопилась вона за неі… от, от витягне, от, от витягне, с пекла! бо що-то Божому святому? Аж ні: як поначіплювались ій и в плахту, и в намитку гришниі души, що б и собі с того пекла вибратьця, то й не здержала тая цибулька: перервалась, а вона так и бовтнула в гарячу смолу!»

У сербов существует следующий рассказ о загробном странствовании:

«Расскажи мне, что видел?» — спрашивает старик. — «Видел я, — отвечает странник, — серебряный мост; под ним огромный котел, в том котле кипят людские головы, а поверх носятся орлы и терзают их своими клювами». — «Такова вечная мука на том свете! Что еще видел?» — «После того проходил я селом, и со всех сторон слышались мне радостные песни и веселье. Спросил я: отчего у вас так весело? От того, сказали, что у нас урожай и во всем изобилие». — «То люди — Божии, всякого готовы были напитать и угостить, и ни один бедняк не отходил от их избы без милостыни». — «Дальше видел я: на дороге две суки грызутся, хотел их разнять, и никак не мог». — «Это две снохи. Что потом было?» — «Проходил я другим селом, и везде видел печаль и слезы. Отчего у вас так жалостно?» — спросил я. — «От того, — мне отвечали, — что град побил наши нивы, и нет теперь ничего». — «То живут люди, незнавшие правды». — «Видел я потом: два борова бьются; всячески хотел их развести и не мог». — «Это несогласные братья. Что еще тебе виделось?» — «Был я на чудном лугу; три дни простоял бы там, да все глядел бы на его красу». — «Таков рай на том свете, но трудно до него дойти».

(См. Српске народив приповиjетке, с. 111—114).

9. Егорий Храбрый

Как во граде, во Ерусалиме, При царе было, при Федоре, При царице было, при Софее, Породила она Федору три дочери, Еще четвертаго Егория Харабраго. Выходит из той земли, из жидовския, Жидовския, босурманския, Царища Мартемьянища. Полонил он у Федора три дочери, Еще четвертаго Егория Харабраго. Злодей-царища Мартемьянища Святому Егорию глаголует: «Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свет! Ты не веруй самому Христу, Самому Христу, царю небесному; А ты веруй сатане-врагу со диаволом». Святой Егорий глаголует: Я не верую сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом; А я верую самому Христу, Самому Христу, царю небесному!» Злодей-царища Мартемьянища На святаго Егория осержается, На святое тело опаляется, На святое тело на Егорьево: Повелел Егория в топоры рубить, Не добре Егория топоры берут, У топоров лезвея посломалися От святаго тела Егорьева. Злодей-царища Мартемьянища Святому Егорию глаголует: «Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свет! Ты не веруй самому Христу, Самому Христу, царю небесному; А ты веруй сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом», Святой Егорий глаголует: «Я не верую сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом; А я верую самому Христу, Самому Христу, царю небесному!» Злодей-царища Мартемьянища На святаго Егория осержается. На святое тело опаляется, На святое тело на Егорьево: Повелел Егория во смоле варить. Не добре Егория смола берет, И поверх смолы Егорий плавает, Сам стихи поет херувимские, Он гласы гласит все евангельские, Злодей-царища Мартемьянища На святаго Егория осержается, На святое тело опаляется, На святое тело на Егорьево: Повелел Егория во пилы пилить. Не добре Егория пилы берут, У пил зубья поломалися От святаго тела от Егорьева. Злодей-царища Мартемьянища На святаго Егория осержается, На святое тело опаляется, На святое тело на Егорьево: Повелел Егорию сапоги ковать железные, Становить на плиты на чугунныя, на каленыя, Не добре Егория сапоги берут, В сапогах стоит — Сам стихи поет херувимские, А гласы гласит все евангельские. Злодей-царища Мартемьянища Святому Егорию глаголует: «Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свет! Ты не веруй самому Христу, Самому Христу, царю небесному; А ты веруй сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом». Святой Егорий глаголует: «Я не верую сатане-врагу со диаволом, А я верую самому Христу, Самому Христу, царю небесному!» Злодей-царища Мартемьянища На святаго Егория осержается, На святое тело опаляется, На святое тело на Егорьево: Повелел Егорию погреба копать, Погреба копать ему глубокие — Длины погреб сорок сажень, Ширины погреб тридцать сажень, Глубины погреб двадцать сажень; Садил Егория во глубокий погреб, А сам, собака, приговаривает: «Не бывать Егорию па святой Руси, Не видать Егорию солнца краснаго, Не слыхать Егорию будет звону колокольнаго, Не слыхать Егорию будет четья, петья [94] церковнаго!» Защитил он щитом дубовым, Задвигал он досками чугунными, Засыпал он песками рудожолтыми. Как по Божиему повелению, по Егорьеву умолению Подымалися ветры буйные со святой Руси, Со святой Руси — погода и со вихорем; Разносили пески рудожолтые, Раздвигали доски чугунныя, Разметали щиты все дубовые. Выходит Егорий на святую Русь, Идет во свой во Ерусалим-град. Ерусалим-град — он пуст стоит; Одне церкви!.. и стоит одна Церковь Божия соборная, богомольная: Во той во церкви его матушка, Святая Софея премудрая, На святыя иконы Богу молится; Молитва ея к Богу доносится. Увидела она Егория Харабраго, Называла милым чадом, А сама говорит таково слово: «Ох ты гой еси, Егорий Харабрый свет! Ты бери себе коня сиваго Со двенадцати цепей железныих, Поезжай ты во чисто поле». Святой Егорий поезжаючи, Святую веру утвержаючи, Еще Егорий наезжаючи, На те леса, на дремучие, — Древо с древом совивалося, К сырой земли(е) приклонялося, Не добре Егорию льзя проехати, Святой Егорий глаголует: «Ох вы гой еси, леса темные, Леса темные и дремучие! Разойдитеся леса по всей земли, Вы не веруйте сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом; А вы веруйте самому Христу, Самому Христу, царю небесному». Разошлися леса по всей земли. И еще Егорий поезжаючи, Святую веру утвержаючи, И еще Егорий наезжаючи На те горы на высокий, на толкучий, — Гора с горою сойдется, не разойдется. Святой Егорий глаголует: «Ох вы гой еси, горы толкучия! Разойдитеся горы по всей земли, Вы не веруйте сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом; Уж вы веруйте самому Христу, Самому Христу, царю небесному». Разошлися горы по всей земли. И еще Егорий поезжаючи, Святую веру утвержаючи, И еще Егорий наезжаючи На то стадо на звериное, на змеиное; Не добре Егорию льзя проехати, Святой Егорий глаголует: «Ох вы гой еси, звери свирепые! Разойдитеся звери по всей земли, Вы не веруйте сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом; А вы веруйте самому Христу, Самому Христу, царю небесному». Разошлися звери по всей земли. И еще Егорий поезжаючи, Святую веру утвержаючи, И еще Егорий наезжаючи На то стадо на змеиное, На змеиное, на звериное, — Пасут то стадо три пастыря, Три милые сёстры. Не добре Егорию льзя проехати; Святой Егорий Харабрый свет — Срезает он со бера осла (коня?), Берет он свое (с)кипетро вострое [95] , И побил он все стадо змеиное, Все змеиное, все звериное. А сам говорит такое слово: «Ох вы гой еси, три пастыря, Три милыя сёстры! Вы подите во свой во Ерусалим-град И купайтесь во Иордане-реке; Набралися все вы духа нечистаго, Духа нечистаго, босурманскаго». И еще Егорий поезжаючи, Святую веру утвержаючи, И еще Егорий наезжаючи На те ворота кесарийския, иерусалимския, — На воротах сидит Острафил-птица, Во когтях держит осетра-рыбу. Не добре Егорию льзя проехати, Святой Егорий глаголует: «Ох ты гой еси, матушка Острафил-птица! Ты не веруй сатане-врагу, Сатане-врагу со диаволом; А ты веруй самому Христу, Самому Христу, царю небесному. Полети ж ты, птица, на сини моря, Пей и ешь повеленное, Повеленное, благословенное, И детей води на синём море». И еще Егорий поезжаючи, Святую веру утвержаючи, И еще Егорий наезжаючи На того злодея-царища Мартемьянища, Увидел он собака Егория Харабраго, Закричал он собака по звериному, Засвистал он собака по змеиному. Святой Егорий Харабрый свет — Слезает он со бела осла, Берет он свою палицу железную, Поразил он тута царища Мартемьянища. Потопила Егория кровь жидовская, Кровь жидовская, босурманская: По колена во крове(и) стоит — Святой Егорий глаголует: «Ох ты гой еси, матушка сыра земля! Приими в себя кровь жидовскую, Кровь жидовскую, босурманскую». Расступилася матушка сыра земля На две стороны, на четыре четверти, Пожрала в себя кровь жидовскую, Кровь жидовскую, босурманскую. Живучи Егорий мучился на вольном свете, От грехов своих очистился. Богу нашему слава ныне и присно и во веки веков. Аминь.

94

Чтения и пения.

95

За этим стихом в подлинном списке следуют еще два:

Строгал он во стружачи, во мелкие, Обратилися стружачи — калены стрелы.

(Из собрания В. И. Даля; записана в Сорокинской пристани Екатеринбургского уезда Пермской губернии).

Примечание к № 9. Сличи со стихом, напечатанным у Киреевского (Чтения Общ. истории и древностей российских, год 3-й, № 9, с. 148—254).

Варианты (из собрания В. И. Даля):

a) Не в чуждом царстве, а в нашем государстве было, родимый, времячко — ох-ох-ох! В то время у нас много царей, много князей, и Бог весть кого слушаться, ссорились они промеж себя, дрались и кровь христианскую даром проливали. А тут набежал злой татарин, заполонил всю землю мещерскую, выстроил себе город Касимов и начал он брать вьюниц (молодых женщин. — Опыт Обл. великор. словаря) и красных девиц себе в прислугу, обращал их в свою веру поганую, и заставлял их есть пищу нечистую маханину (лошадиное мясо. — Там же). Горе да и только; слез-то, слез-то что было пролито! все православные по лесам разбежались, поделали там себе землянки и жили с волками; храмы Божии все были разорены, негде было и Богу помолиться.

И вот жил да был в нашей мещерской стороне добрый мужичок Антип, а жена его Марья была такая красавица, что ни пером написать, только в сказке сказать. Были Антип с Марьею люди благочестивые, часто молились Богу, и дал им Господь сына красоты невиданной. Назвали они сына Егорием; рос он не по дням, а по часам; разум-то у Егорья был не младенческой: бывало услышит какую молитву — и пропоет ее, да таким голосом, что ангелы на небеси радуются. Вот услыхал схимник Ермоген об уме-разуме младенца Егория, выпросил его у родителей учить слову Божьему. Поплакали, погоревали отец с матерью, помолились и отпустили Егорья в науку.

А был в то время в Касимове хан какой-то Брагим, и прозвал его народ Змием Горюнычем: так он был зол и хитер! просто православным житья от него не было. Бывало выедет на охоту — дикого зверя травить, никто не попадайся, сейчас заколет; а молодиц да красных девиц тащит в свой город Касимов. Встретил раз он Антипа да Марью, и больно полюбилась она ему; сейчас велел ее схватить и тащить в город Касимов, а Антипа тут же предал злой смерти. Как узнал Егорий о несчастной доле родителей, горько заплакал и стал усердно Богу молиться за мать родную, — и Господь услышал его молитву. Вот как подрос Егорий, вздумал он пойти в Касимов-град, чтоб избавить мать свою от злой неволи; взял благословенье от схимника и пустился в путь-дорожку. Долго ли, коротко ли шел он, только приходит в палаты Брагимовы и видит: стоят злые нехристи и нещадно бьют мать его бедную. Повалился Егорий самому хану в ноги и стал просить за мать за родную; Брагим грозный хан закипел на него гневом, велел схватить и предать различным мучениям. Егорий не устрашился и стал воссылать мольбы свои к Богу. Вот повелел хан пилить его пилами, рубить топорами; у пил зубья посшибались, у топоров лезвия выбивались. Повелел хан варить его в смоле кипучей, а святой Егорий поверх смолы плавает. Повелел хан посадить его в глубокой погреб; тридцать лет сидел там Егорий — все Богу молился; и вот поднялась буря страшная, разнесли ветры все доски дубовыя, все пески желтые, и вышел святой Егорий на вольный свет. Увидал в поле — стоит оседланный конь, а возле лежит меч-кладенец, копье острое. Вскочил Егорий на коня, приуправился и поехал в лес; повстречал здесь много волков и напустил их на Брагима хана грознаго. Волки с ним не сладили, и наскочил на него сам Егорий и заколол его острым копьем, а мать свою от злой неволи освободил.

А после того выстроил святой Егорий соборную церковь, завел монастырь, и сам захотел потрудиться Богу. И много пошло в тот монастырь православных, и создались вокруг него келии и посад, который и поныне слывет Егорьевском.

b) Егорий святой Богу молился За мать за родную! Великую он скорбь перенёс За мать за родную: Его во пилы пилили, В топоры рубили; У пил зубья посшибались, У топоров лезья (лезвия) до обух выбивались, И Егорью ничего не деялось! Его во смоле варили, В воде студеной топили. Егорий в воде не утопает, Поверх смолы плавает! Вырыли погреб глубокой, Сажали в него Егория; Досками дубовыми закрывали, Гвоздями полужоными забивали, Желтыми песками засыпали За мать за родную! Сидел тут Егорий Тридцать два года; Поднималась бурна погода Разнесли ветры желтые пески, Разнесли ветры до единой доски! И собирал Егорий дружину отборну; И ехал Егорий в церковь соборну; Тут мать его Богу молилась, Слеза горюча потоком катилась. «Поди, поди, Егорий! сядь на коня, приуправься! Лютаго змия копьем порази, Материнскую кровь отомсти». — Стоит ли, мать, мое рождение Всего моего похождения?» «Вдвое стоит твое рождение За меня претерпенна мучения!» Сел Егорий на борза коня, приуправился! И наехал Егорий на леса валющи: «Леса, леса, вы привстаньте! Срублю я из вас церковь соборну, Поставлю я в ней икону святую За мать за родную». Въехал Егорий могучий В великой город толкучий, И наехал на девок мудрёных: «Девицы, девицы, к вам речь я веду — Идите на Ердан реку, Воспримитесь, перекреститесь!» Въехал Егорий в леса дремучи, Встретились Егорию волки прискучи, Где волк, где два: «Собиритесь вы, волки! Будьте вы мои собаки, Готовьтесь для страшныя драки». Наехал Егорий на стадо птиц: «Птицы, синицы! Летите вы на море, На пир на кровавой». Наехал Егорий на змия-горюна… [96] Но Егорий не ужахался, Егорий не устрахался, Острым копьем змия заколол; Стаи птиц прилетали, Змия-горюна клевали, Сине море волной натекло, Змия-горюна с собой унесло.

96

Следующие затем стихи в рукописи совершенно искажены. Смысл тот: змий грызет мать Егория, и кровь потоком бежит из ран. Егорий напускает на змия волков прискучих, волки погибают.

(Оба варианта записаны в Егорьевском уезде Рязанской губернии).

Народное предание о битве Георгия Храброго с драконом распространено во множестве сказаний почти у всех европейских народов; подвиг этот приписывается Георгию наравне со многими другими сказочными героями и нередко с одинаковой обстановкой и с совершенно тождественными подробностями (сличи: стих о Елизавете Прекрасной — в Чтениях Общества ист. и древн. росс., год 3-й, № 9, с. 154—158; Volkslieder der Wenden in der Ober- und Nieder-Lausitz, изд. Гаупта и Смолера, ч. 1, с. 278; ч. 2, с. 147; Летоп. русск. литературы и древности 1859 г., кн. 1, отд. 1, с. 18—19; Народн. русск. сказки, вып. 2-й, с. 153— 159).

10. Илья-пророк и Никола

Давно было; жил-был мужик. Николин день завсегда почитал, а в Ильин нет-нет, да и работать станет; Николе-угоднику и молебен отслужит, и свечку поставит, а про Илью-пророка и думать забыл.

Вот раз как-то идет Илья-пророк с Николой полем этого самаго мужика; идут они да смотрят — на ниве зеленя стоят такия славныя, что душа ни нарадуется. «Вот будет урожай, так урожай! — говорит Никола. — Да и мужик-то, право, хороший, доброй, набожной; Бога помнит и святых знает! К рукам добро достанется…» — «А вот посмотрим, — отвечал Илья, — еще много ли достанется! Как спалю я молнией, как выбью градом все поле, так будет мужик твой правду знать, да Ильин день почитать». Поспорили-поспорили и разошлись в разныя стороны. Никола-угодник сейчас к мужику: «Продай, — говорит, — поскорее ильинскому батьке весь свой хлеб на корню; не то ничего не останется, всё градом повыбьет». Бросился мужик к попу: «Не купишь ли, батюшка, хлеба на корню? Все поле продам; такая нужда в деньгах прилучилась, что вынь да положь! Купи, отец! задёшево отдам». Торговаться-торговаться, и сторговались. Мужик забрал деньги и пошел домой.