Народные русские сказки из собрания А.Н. Афанасьева

— Какой такой старик?

Насилу нашли его на заднем дворе, повели к царице.

— Слушай, старый черт! — говорит ему старуха. — Ступай к золотой рыбке да скажи ей: не хочу быть царицею, хочу быть морскою владычицей, чтобы все моря и все рыбы меня слушались.

Старик было отнекиваться; куда тебе! коли не пойдешь — голова долой! Скрепя сердце пошел старик на море, пришел и говорит:

— Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой.

Золотой рыбки нет как нет! Зовет старик в другой раз — опять нету! Зовет в третий раз — вдруг море зашумело, взволновалося; то было светлое, чистое, а тут совсем почернело. Приплывает рыбка к берегу:

— Что тебе, старик, надо?

— Старуха еще пуще вздурилася; уж не хочет быть царицею, хочет быть морскою владычицей, над всеми водами властвовать, над всеми рыбами повелевать.

Ничего не сказала старику золотая рыбка, повернулась и ушла в глубину моря. Старик воротился назад, смотрит и глазам не верит: дворца как не бывало, а на его месте стоит небольшая ветхая избушка, а в избушке сидит старуха в изодранном сарафане. Начали они жить по-прежнему, старик опять принялся за рыбную ловлю; только как часто ни закидывал сетей в море, не удалось больше поймать золотой рыбки.

Терем мухи

Ехал мужик с горшками, потерял большой кувшин. Залетела в кувшин муха и стала в нем жить-поживать. День живет, другой живет. Прилетел комар и стучится:

— Кто в хоромах, кто в высоких?

— Я, муха-шумиха; а ты кто?

— А я комар-пискун.

— Иди ко мне жить.

Вот и стали вдвоем жить.

Прибежала к ним мышь и стучится:

— Кто в хоромах, кто в высоких?

— Я, муха-шумиха, да комар-пискун; а ты кто?

— Я из-за угла хмыстень*.

— Иди к нам жить.

И стало их трое. Прискакала лягушка и стучится:

— Кто в хоромах, кто в высоких?

— Я, муха-шумиха, да комар-пискун, да из-за угла хмыстень; а ты кто?

— Я на воде балагта*.

— Иди к нам жить.

Вот и стало их четверо.

Пришел заяц и стучится:

— Кто в хоромах, кто в высоких?

— Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта; а ты кто?

Пришла еще лисица и стучится:

— Кто в хоромах, кто в высоких?

— Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень; а ты кто?

— Я на поле краса.

— Ступай к нам.

Прибрела собака и стучится:

— Кто в хоромах, кто в высоких?

— Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, да на поле краса; а ты кто?

— А я гам-гам!

— Иди к нам жить.

Собака влезла. Прибежал еще волк:

— Кто в хоромах, кто в высоких?

— Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, на поле краса, да гам-гам; а ты кто?

— Я из-за кустов хап.

— Иди к нам жить.

Вот живут себе все вместе.

Спознал про эти хоромы медведь, приходит и стучится — чуть хоромы живы:

— Кто в хоромах, кто в высоких?

— Я, муха-шумиха, да комар-пискун, из-за угла хмыстень, на воде балагта, на поле свертень, на поле краса, гам-гам, да из-за кустов хап; а ты кто?

— А я лесной гнёт!

Сел на кувшин и всех раздавил.

Мизгирь

стары годы, в старопрежние, в красну вёсну, в теплые лета сделалась такая соморота*, в мире тягота: стали появляться комары да мошки, людей кусать, горячую кровь пропускать.

Проявился мизгирь*, удалой добрый молодец, стал ножками трясти да мерёжки* плести, ставить на пути, на дорожки, куда летают комары да мошки.

Муха грязна, строка* некошна, полетела, да чуть не пала, да к мизгирю в сеть попала; то* ее мизгирь стал бить, да губить, да за горло давить.

Муха мизгирю возмолилася:

— Батюшка мизгирь! Не бей ты меня, не губи ты меня; у меня много будет детей сиротать*, по дворам ходить и собак дразнить.

То ее мизгирь опустил; она полетела, забунчала*, известила всем комарам и мошкам:

— Ой еси вы, комары и мошки! Убирайтесь под осиново корище*: проявился мизгирь, стал ножками трясти, мерёжки плести, ставить на пути, на дорожки, куда летают комары да мошки; всех изловит!

Они полетели, забились под осиново корище, лежат яко мертвы.

Мизгирь пошел, нашел сверчка, таракана и клопа:

— Ты, сверчок, сядь на кочок* испивать табачок; а ты, таракан, ударь в барабан; а ты, клоп-блинник, поди под осиново корище, проложь про меня, мизгиря-борца, добра молодца, такую славу, что мизгиря-борца, добра молодца, вживе нет: в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

Сверчок сел на кочок испивать табачок, а таракан ударил в барабан; клоп-блинник пошел под осиново корище, говорит:

— Что запали, лежите яко* мертвы? Ведь мизгиря-борца, добра молодца, вживе нет: в Казань отослали, в Казани голову отсекли на плахе и плаху раскололи.

Они возрадовались и возвеселились, по трою* перекрестились, полетели, чуть не пали, да к мизгирю все в сеть попали.

Он и говорит:

— Что вы очень мелки! Почаще бы ко мне в гости бывали, пивца-винца испивали и нам бы подавали!

Пузырь, соломинка и лапоть

Жили-были пузырь, соломинка и лапоть; пошли они в лес дрова рубить, дошли до реки, не знают: как через реку перейти?

Лапоть говорит пузырю:

— Пузырь, давай на тебе переплывем!

— Нет, лапоть, пусть лучше соломинка перетянется с берега на берег, а мы перейдем по ней.

Соломинка перетянулась; лапоть пошел по ней, она и переломилась. Лапоть упал в воду, а пузырь хохотал, хохотал, да и лопнул!