Нарушенное обещание
Шрифт:
— Лука! Это прекрасно, но…
— Никаких но, — твердо говорю я, протягивая руку, чтобы забрать коробочку у нее из рук. Я вытаскиваю бриллиантовый браслет, беру Софию за запястье и надеваю на него его. Ее запястье в моей руке кажется легким и изящным, и она резко вдыхает, когда я сжимаю его.
— Это слишком, Лука. Я не сделала ничего, чтобы заслужить это…
— Тебе не обязательно заслуживать красивых вещей.
— Но ты сказал…
— Забудь, что я сказал, — резко говорю я ей, вставая, чтобы расстегнуть рубашку. — Давай забудем все, что произошло до прошлой ночи. Все, что мы сделали, все, что мы сказали. Мы начинаем заново. Пробуем что-то новое.
В глубине души я знаю, что это ужасная идея.
Снимая с себя остальную одежду, я вхожу в ванну, погружаясь в горячую воду вместе с Софией. Когда я притягиваю ее к себе, чувствуя, как мой член снова поднимается от прикосновения ее теплой, влажной кожи к моей, я не могу сожалеть о выборе, который я делаю.
Даже если я знаю, что все это рано или поздно рухнет.
* * *
Превыше всего я знаю, что мне нужно помириться с Виктором. Помня об этом, я провожу следующие дни, пытаясь связаться с Левиным, чтобы снова попытаться поговорить с Виктором. Ярость, которую я почувствовал в ту ночь, когда вернулся домой к Софии после вторжения злоумышленника, не утихла, я хочу убить его так сильно, как никогда, но, в отличие от Росси, я знаю, что это не ответ. Убрать Виктора не так просто, как просто отправиться за ним или подослать убийцу ночью, и у меня нет желания видеть, как еще десятки моих людей погибнут, пытаясь его свергнуть. Все, чего я хочу, это положить этому конец, установить мир, который убережет кого-либо еще от смерти.
Росси считает, что месть того стоит. Я не согласен.
Я был у него еще раз. Каким-то образом он услышал о злоумышленнике, и удовлетворение на его лице, когда он спросил меня, понимаю ли я теперь, почему он хотел, чтобы они все умерли, вызвало у меня желание ударить его. Но я не собираюсь бить выздоравливающего старика на его больничной койке, поэтому я проигнорировал это точно так же, как я проигнорировал его настойчивость в том, чтобы мы как можно чаще воевали с русскими.
— Я ищу решение, — повторял я ему снова и снова, даже когда его стареющее лицо покраснело от гнева. — Я встретился с Виктором однажды. Я собираюсь попытаться сделать это снова.
Мы с Виктором встречаемся на нейтральной территории, возле небольшого пруда в менее посещаемой части Центрального парка. То ли из-за солнечного света, то ли из-за стрессов последних недель, я замечаю, что он выглядит немного старше, чем обычно, седеющие волосы на висках более заметны, слабые морщинки вокруг глаз немного глубже. На его подбородке щетина с проседью, и мне доставляет минутное удовольствие думать, что, возможно, все это действует на него так же сильно, как и на меня.
— Я надеюсь, у тебя есть что обсудить, Лука, — мрачно говорит Виктор, когда я подхожу, моя охрана отстает. Я вижу, как они внимательно наблюдают за охранниками Виктора, но я надеюсь, что сегодня не будет никакого конфликта. Я здесь не для того, чтобы затевать драку, если он не вынудит меня.
— Поскольку мира по-прежнему нет, все, что мы скажем, будет новым, — говорю я ему категорично. — Кто-то пытался убить мою жену несколько ночей назад. Ты признаешь, что это был ты?
Виктор пожимает плечами.
— Сколько у тебя врагов, Лука?
— Насколько я знаю, только Братва, а ты есть Братва. Так что, только ты, Виктор. Но я не хочу, чтобы мы были врагами.
— Я не представляю, как мы когда-нибудь станем друзьями. — Виктор приподнимает кустистую бровь. — Слишком много вражды между итальянцами и русскими, мафией и братвой. В мире недостаточно воды, чтобы смыть все, что мы пролили.
— Нет, — соглашаюсь
я. — Но мы могли бы позволить этому исчезнуть само по себе. Мы могли бы отказаться что-то добавить к этому. — Я делаю глубокий вдох. — Чего ты надеешься достичь этим, Виктор? Конечно же, ты не можешь думать, что убийство моей жены, мудрый ход.— Легко. Вашей территорией можно управлять. Вашим бизнесом можно наживаться. Вашими женщинами можно торговать. — Виктор пожимает плечами. — Чего тут не хотеть?
— Ты действительно думаешь, что сможешь все это вынести? Этот конфликт время от времени продолжается десятилетиями, Виктор с тех пор, как наши отцы вели эти разговоры вместо нас. Давай покончим с этим раз и навсегда. Давай станем теми, кто установит мир вместо войны.
— Ты предлагаешь слова и ничего больше, — говорит Виктор, его слова окрашены гневом. — Ты, должно быть, считаешь меня слабаком, раз согласился на такое.
— Я предложил тебе деньги и наркотики, доступ к части наших поставок кокаина, — нетерпеливо возражаю я. — Это не пустяки, Виктор. Ты говоришь, что это я мешаю нам заключить мир, но это ты отказываешься принять разумные условия.
— Я сказал тебе что или, скорее, кого я приму в качестве цены за мир. — Виктор сердито смотрит на меня. — Я слышал, что ты убедил своего бестолкового ирландского священника перенести даты свадьбы, но Катерина Росси все еще не замужем. Отдай мне в жены девушку Росси, и нога моих людей не ступит на итальянскую территорию в течение ста лет. Я включу это в гребаный брачный контракт.
Черт возьми.
— Я не могу сделать это, — рычу я сквозь стиснутые зубы. — Я не меняю и не продаю женщин так, как это делаешь ты. Катерина не моя, чтобы отдавать ее тебе.
Виктор издевательски смеется, но я вижу, как к его горлу подступает гневный румянец.
— Вы, гребаные итальянцы, — рычит он, сплевывая на землю у моих ног, прежде чем поднять на меня ледяной взгляд. — Вы думаете, что вы намного лучше нас, русских, поскольку не торгуете человеческой плотью. Но вы ничем не отличаетесь. Вы делаете рабынь и шлюх наркоманками, которых продаете точно так же, как мы делаем с женщинами, которых выставляем на аукцион. На ваших руках столько же крови от оружия, которым вы торгуете, сколько у любого из моих людей.
— Это не то же самое.
— Это то же самое, ебанная сука. — Виктор снова сплевывает. — Ты и твои итальянские друзья думаете, что вы такие утонченные, такие элегантные, такие гораздо более сдержанные. Вы думаете, что мы, русские, не более чем жестокие собаки, которых нужно наказывать или усыплять, когда мы слишком плохо себя ведем. Но мы не собаки. Мы волки, медведи. Волки. Медведи. И, по крайней мере, я и мои люди честны сами с собой в том, кто и что мы есть.
— Ты делаешь невозможным установление мира, Виктор…
— Мира не будет! — Рычит Виктор. Его льдисто-голубые глаза сердито сверкают, и я вижу, как его поза становится жестче, окаменев от гнева. Вражда между нами, которая длилась несколько поколений, больше не кипит, а набирает обороты. — И когда ты и ирландский ублюдок, которого ты называешь другом, умрете, я заберу обеих ваших жен себе. Я буду трахать их рядом друг с другом, пока они будут смотреть на ваши трупы. Я трахну их в лужах вашей крови, а затем решу, кого я назову женой, а кого любовницей. — Он дергает головой в сторону своих охранников. — Пойдем, — рычит он. — Пойдем. Оставим этого динозавра в покое. — Его акцент сильнее, чем когда-либо, когда он говорит, и, хотя я хочу попытаться остановить его, что-то предостерегает меня от этого, но все равно, когда я смотрю, как он уходит, я чувствую, как мое сердце замирает. Больше никакой крови. Я не хочу видеть, как умирает еще один из моих людей. Джио все еще в больнице, борется в критическом состоянии. Я не хочу смерти и разрушений, которые, я знаю, последуют.