Нас погубят наши дети

Как месяц назад, он подавился абрикосовой косточкой и умер; сейчас напоминанием о нём остаётся только эта бронированная плита, заменяющая Виктору входную дверь. Заходя за неё, по всему дому разносился громкий скрип от несмазанных петель. Виктор прошёл глубже в длинный коридор и дошёл до деревянной двери, за которой обычно на диване лежал его отец, словно мёртвый, не издавая ни единого звука. Но в этот раз за дверью стоял шум и громкий топот множества ног. Виктор замер в ступоре – он знал, что это очередной обыск, который в последнее время стал проходить чересчур часто. Мысли Виктора наполнились ужасом: «Почему именно сегодня, в самое неподходящее время?» Виктор вспоминал о наушниках, купленных недавно у одного перекупщика, и взмолился про себя, чтобы они не заглянули в маленький люк под кроватью. Он вдохнул, открыл дверь и шагнул внутрь.

На пальцах майора Эрика висели наушники, вокруг активно бегали подопечные, сбрасывая что можно и поднимая что можно. Майор сидел на маленьком стульчике, а рядом на диване безразлично лежал отец Виктора, привыкший к данной процедуре. Майор был одет в кожаные сапоги и сине-чёрный наряд. Его длинные волосы были завязаны в пучок за головой, которую аккуратно покрывала фуражка с тремя острыми углами, один из которых торчал в сторону Виктора.

– Вот объясни мне, ты это мне на зло делаешь? – недовольно вопрошал Эрик, кривя лицом, словно родитель, уставший от выходок своего ребёнка.

Виктор, крича в душе, спокойно отвечал: – Что именно? Я не нарушаю закон? Да специально.

– Если бы я нашёл это у простого обывателя, я бы отправил его на пару недель подумать о поведении в карцер. – Майор приподнял фуражку и почесал грубое лицо, своей угловатостью напоминающее его фуражку. – Но ты, ты другой случай: за музыку ты отправишься валить лес далеко и вернёшься обратно не скоро.

– А где тут музыка? В твоей голове играет.

– Заткнись, умоляю тебя, что с этим делать собрался? Надеть? – Майор надел наушники. – Подключить? – Майор воткнул шнур от наушников в воображаемый плеер. – И слушать песни адских гарпий. – Он кликнул по кнопкам воображаемого плеера в своей руке.

– Чего-то не хватает!? – В воздухе зависла пауза. – Где музыка? Или у нас в стране запрет на наушники?

– У нас запрет на пули, но если бы я нашёл у тебя пулю, то сейчас не общался бы с тобой, а застрелил бы на подходе к дому и был бы прав.

– Тогда застрелите, как найдёте!

Майор смотрел на Виктора как на глупое животное, затем вытащил шнур из воображаемого плеера, снял наушники и положил их на стул, потом встал. – Уходим! – Майор начал уходить от Виктора по полпути, быстро проговорив отцу Виктора: – До свидания, Эдуард.

– Увидимся, – безразлично ответил отец.

К Эрику сбежались его подопечные, с десяток человек выстроился у узкого коридора. – Ты кусаешь руку, которая тебя кормит! – сказал Эрик, дыша в лицо Виктору.

– Вы выбили мне зубы. Я давно её сосу!

Майор улыбнулся и, похихикивая, прошёл мимо Виктора, ведя за собой шлейф болванчиков, которые вслед за Эриком вышли за бронедверь, захлопнув её на хлипкую петельку, висящую под потолком. Виктор в одночасье побледнел от ужаса, подошёл к столу, взял наушники и положил их в карман. Плеера у него и вправду не было, музыку он некогда не слушал и слушать не собирался; эта покупка скорее была выплеском энергии и стала очередной безделушкой в коллекции. Он окинул взглядом устроенный беспорядок: часы, лежащие на полу, криво стоящий телевизор, который что-то хрипло вещал Эдуарду, и, конечно, кучу книг, разбросанных по углам.

Виктор прошёлся по очередному коридору, в конце которого за дверью пряталась лестница на второй этаж, состоящий из одной большой комнаты. То ли от размеров, то ли от скудного интерьера она казалась невероятно пустой. Шкаф и гигантская раскладушка. К последней Виктор подошёл с недоверием, заглянул под неё, открыл маленький люк и положил в него наушники. Он пару секунд подумал о том, не изымут ли их во второй раз. Пусть это была безделушка, но это была его безделушка. Виктор вытащил наушники и положил их в самое надёжное место в доме: его кровать раскладывалась в два этапа. Первый складывал кровать в маленький диванчик, а второй открывал кровать, как импровизированный сундук. Внутри было достаточно места, чтобы уместилась несколько человек; обшивка была сделана из толстых медных пластин, конструкция открывалась очень странно, от чего неосведомлённый человек никогда бы не догадался, как открыть данную конструкцию. Кровать была подарком того же человека, что и входная дверь; как он утверждал, её тоже сделал сам, значит о секретном отсеке знает только сам Виктор. В отсеке лежали запрещённые в стране романы, алкоголь, сигареты и прочая контрабанда, которую, благодаря покойному доброжелателю, никто кроме Виктора не найдет.

4

Взрослая жизнь оказалась гнилыми сказками. Постигнув тяготы и ответственность, Виктор был на грани отчаяния. Спасаясь литературой и коллекционированием безделушек, он забыл, что такое настоящее счастье. С отцом он не общался, или отец не общался с ним; они оба построили между собой неприступную стену, которую уже не в силах были разрушить, впрочем, это и не нужно было. Эдуард, лёжа на диване, выполнял главную функцию для Виктора: он, как недееспособный старик, был страховкой от отправки на войну, которую должен был пройти каждый мужчина в стране на протяжении двух лет.

Несмотря на не лучшую картину о Викторе, где-то глубоко в душе он не хотел быть одиноким. Верный друг или настоящая любовь сделали бы его счастливым, хоть он это сам для себя и отрицал. Впрочем, у Виктора был друг – Леонард. Живший по соседству эмигрант часто принимал подавленного Виктора к себе на чай, где они обсуждали его проблемы. Леонард – смуглый мужчина с добрым, но при этом упрямым нравом; иной раз он с улыбкой и наивным смешком мог доказывать, что кто-то не прав, но при этом, словно вкладывая в слова ненависти всю любовь мира. Может быть, эта счастливая аура и дарила Виктору крупицы так не хватает ему счастья.

Впрочем, был у Виктора в жизни ещё один человек, который выступал ему в роли друга – его психолог. В отличие от Леонарда, к нему Виктор ходил высказать тревожащие и печальные мысли, накопившиеся в его душе. Хороших специалистов найти очень тяжело, но Виктору несказанно повезло. Вот уже на протяжении двух лет он каждую субботу входит в один из высотных домов, затерявшихся в переулках, спускается по лестнице в помещение, похожее на складское, и, пройдя по сырому коридору, попадает в подвал с потрескавшимися стенами, увешанными кучей бездарных картин. А посередине разрухи сидела ухоженная девушка с округлыми чертами лица и нежной улыбкой. Её волосы были длинными, и моментами казалось, что вот-вот подметут собой пыльный пол.

Многие испытали бы отвращение, увидев такое место, но у Виктора, уже по привычке, это место вызывало мягкие чувства и ожидание того, что он наконец сможет высказаться. Он садился в выбивающееся из интерьера кожаное кресло в идеальном состоянии и, не дожидаясь вопросов от врача, говорил фразу, которую произносил каждую субботу: – Я безумно устал.

– Как и все, просто вам не хватает решимости, чтобы взять собственную усталость под контроль, – психолог спокойно отвечал Виктору, пощелкивая карандашом по старому толстому блокноту.

– Сегодня мой дом снова обыскивали, они нашли наушники, которые я купил, и теперь я виню себя за то, что снова втаскиваю себя в проблемы.

– Вы вините себя за то, что вы тот, кто вы есть; вы же просто коллекционируете. Для вас эти наушники – то же, что мокрый камень в реке.

– Но не для них. Эрик снова пытался меня запугать. Просто мне непонятно, он хочет избавиться от меня или что? Будь это так, давно бы меня закрыли за любую мелочь, но он издевается надо мной. – На глазах Виктора, смотрящего в потолок, проступали слёзы, так неестественные для их владельца.