Нас там нет

А на свете нет ничего важней любви.

И я оставила мечты стать Афиной Палладой башенного крана.

Но мечты стать балериной мне тоже не помогли, потому как Доктор так на мне и не женился.

Вообще

Взрослые жители нашего двора были гораздо дальше от совершенства, чем им хотелось бы нам внушить.

Я даже не говорю про Васиного папу, который этого совершенства хотел, добрея после пьяного свирепения. «Кается, как истый христианин», — говорил про него одноногий сапожник Гриша, у которого в будке позади шнурков и ваксы всегда была чекушка — глоток Васиному папе на опохмелку для придания доброты.

Лилькина мама — детородный доктор тетя Римма — курила, а это было вредно здоровью, она сама же говорила, но курила даже дома в кухне, а не только на балконе, как все более правильные люди в этом отношении. Ее муж, инженер Бергсон, хоть и был чемпион по боксу и не выносил табака, ее не бил, но однажды от гнева покалечил свой кульман — большую чертежную доску, которую нельзя было трогать никому.

Моя бабушка ругалась, трескала меня тряпкой и просто руками, лишала сладкого, а сама сплетничала и дралась с соседом — пьяным свирепым Васиным папой, когда тот пытался побить Васю. Вообще, Васиного папу надо было застрелить за неисправление. Я так дедушке советовала, потому что, во-первых, дедушка не терпел публичного безобразия, а во-вторых, ему полагался пистолет, и он хранился у бабушки под замком в комоде.

Бертина бабушка сама беспрерывно что-то жевала, и Берту растолстела, и Яша-маленький был на очереди толстеть, вечно куски в карманах. А тетя Рая, ихняя мама, работавшая на трех работах, была худая как жердь. Это значит, что ей не доставалось еды, они все за день уплетали.

Да что и говорить! Где брать идеалы, чтобы расти правильно? Ленин? Пушкин? Дедушка Калинин? Еще про Хрущева скажите! «Неоднозначная фигура», как говорил дедушкин друг и бывший сокамерник.

Третьеклассник Борька, Бертин возлюбовник, хотел улететь на Луну и там основать город хороших. Но у него тогда не получалось. Не получилось и потом.

Размышления об исподнем

Хотя все говорили, что моя бабушка — почтенная дама, ее нижние льняные рубашки, неумело вышитые моей дурной рукой кривыми цветочками, никак нельзя было назвать Дамским Бельем.

Дамское Белье — это сложный и волнующий предмет. Это немногое вкупе с духами, помадой и крепдешиновыми платьями может скрасить жизнь после взросления. Ближайшее, что без сомнения было Дамское Белье, — это гэдээровская Комбинация тети Оли из нашего подъезда. Она осторожно стирала ее в тазике и вешала сушиться на плечиках в общекоммунальной ванной.

Моя подружка Галя, дочка греческих коммунистических беженцев, жила в этой квартире, она имела счастие часто трогать это кружевное белое ангельское воздушное невесомое шелковистое капроновое чудо.

Мне тоже перепадало, когда Комбинацию сушили без присмотра, Галя стучала мне шваброй три раза, и я бежала к ним наслаждаться.

Однажды мы заигрались у них в коридоре, а коммунальный сосед дядя Николай, совсем даже не тети-Олин муж, пошел в ванную и стал нюхать Комбинацию и нежно вытирать об нее лицо.

— Дядя Николай, вам тоже нравится ее щупать, да? — не удержалась я и уже приготовилась сказать, что особенно мне нравятся шелковые бретельки, как дядя Николай буркнул невнятно и убежал.

Галя сказала, что он так часто делает, а потом напивается.

У его жены не было никакой Комбинации. Она, может, и купила бы за любые деньги, зарезала бы и ограбила ради такого сокровища, она могла бы, она была суровая женщина. Но такого размера комбинаций не существовало.

Существовал синий завскладовский халат, в котором она ходила круглый год. Летом из него ничего не торчало, а зимой — страшные, несовместимые с покоем сердца штаны. Я даже не могу сказать, какого они были цвета, я старалась не смотреть на них. Они отбивали всю охоту жить дальше.

Я привыкла посвящать бабушку в интересное из моей жизни, и мы с Галей всё ей рассказали. Бабушка почему-то вспотела лбом и осторожно спросила, был ли дядя Николай одет, когда вытирал рот Комбинацией, и делал ли он что-нибудь еще. Что еще? Жевал ее? Зубами драл? Нет же!

— И, конечно, одетый был, он только с работы пришел, в комбинезоне. Если ты целый день прикручиваешь страшное экскаваторное рыло к железной экскаваторной шее, захочется нежное потрогать, — защищали мы дядю Николая.

— Его же в театры не таскают, — съязвила я.

Бабушка пошла к соседке, не знаю уж, что она ей сказала, но нас лишили Комбинации. Она теперь одиноко сушилась в тети-Олиной комнате под замком. Моя подружка Галя обиделась на меня — ябеда, мол, хотя она со мной же бабушке докладывала и показывала еще, как дядя Николай вытирается!

Предатели все!

Нам с подружкой Галей не случилось жить вовремя в тех странах, где была сексуальная революция или законное изучение человеческой сексонатуры.

Недавно, сидя в европейском кафе, мы вспоминали этот случай и теперь с уверенностью можем сказать, что дядя Николай был не просто уходящей молодости пролетарий, он был ФЕТИШИСТ, а несчастная Комбинация была его ФЕТИШ.

И мы продолжаем одобрять вкусы дяди Николая.

* * *

Еще про дядю Николая и его любовь к Комбинации.

У тети Оли, кроме гэдээровской Комбинации и многа помадных тюбиков, не было других достоинств.

Она всегда гоняла дядю Николая: и чекушки не прятать под коммунальной ванной, и ногти стричь только в своей комнате запершись, и ваще…

И собственный муж ее тоже не любил и всегда норовил смыться в выходной. «Меня „дисретация“ ждет, — говорил он, — не успеваю».

Ха, знаем мы такие дисретации. Уж в комбинациях стоят, ждут!

И невыносимые штаны в завскладовском халате говорили, что это баба у него там. У культурных бабы так называются.

Тети-Олин муж был тенью. Так говорила тетя Оля: ну не мужик, тень какая-то, тут, мож, меня убивают, а он пальцем не шевельнет.

Мы бы тоже не шевельнули, такая она была противная. Когда я над музыкальными уроками корпела, она зайдет и давай поправлять, что у меня руки не так висят… и Галю гоняла ноги мыть. Ишь, царица!

У них вообще было не то чтобы весело в квартире, или как тетя Эвридика, Галина мама говорила, в стойле, но много происходило и ожидалось произойти в зависимости от степени пьянства двух мужских жителей — дяди Николая и дяди Орести. Дядя Орести — тети-Эвридикин муж и Галин папа — был политический беженец, командир партизанского отряда и греческий коммунист.

Тетя Эвридика тоже была партизанка, но учение в театральном институте смягчило ее коммунистические мысли, и она вышла из ихней партии, а в нашу не вступила. Дядя Орести, будучи пьяным, проползал спать, разве только иногда останавливался в коридоре немного поплясать, а дядя Николай проползал в общую ванную шарить спрятанную на полу под ванной чекушку, чтобы добавить. Тут приходили невыносимые штаны и били его, лежачего, ногами. Поэтому, если тете Оле именно в это время надо было накручивать бигуди, она шла к нам и шипела про соседей.