"Нас ждет огонь смертельный!" Самые правдивые воспоминания о войне

Летом и осенью через наши места двигалось много эвакуированных.

Шли всякие разговоры. С нами, мальчишками, никто, конечно, не делился, настроение у людей было подавленное. Наступают немцы, и никто их остановить не может. Что для них рывок километров сто? Вот и окажемся в оккупации. Но фронт на Дону застыл намертво, а зимой фрицев разгромили под Сталинградом и отогнали километров на сто пятьдесят – двести. После Сталинградской победы настроение другое стало. Крепко немцам тогда вломили, если Гитлер трехдневный траур по всей Германии объявил.

Второго февраля 1944 года меня забрали в армию. Целый эшелон новобранцев двигался куда-то на северо-запад. С каким настроением ехали? Сложно сказать. Мы, молодые, большей частью охотно. Мне в феврале 17 лет было, считай, пошел добровольцем. Молодежь патриотично была настроена. Немцев уже на запад гнали, и многие считали, мы едем добивать врага. Кто постарше, и сумели отсидеться в тылу, на войну, конечно, не рвались. Они-то лучше представляли, что нас ждет. «Старики» держались отдельно, пили самогон и перешептывались. Никому не хотелось в пехоту. Кому уже за тридцать и кто имел хорошую специальность, надеялись пристроиться в тыловых и ремонтных частях. Но были и крепко обозленные. К началу сорок четвертого практически ни одной семьи не осталось, кто родных или близких не потерял. Такие призывники открыто говорили, что немцу пощады не будет. Правильно товарищ Эренбург пишет в своих статьях: «Убей немца!» Вот такое настроение царило в нашем вагоне.

Через двое суток приехали в Москву. Направили всех в учебный полк противовоздушной обороны, где пробыли недели полторы. Только начали изучать 37-миллиметровые зенитные автоматы, часть людей послали на переформировку в Чернышковские казармы возле Даниловского рынка. Там тоже немножко подучили, и вскоре мы уже заняли свои места на боевых позициях на юго-западе Московской области. Если глянуть на карту боевых действий весны сорок четвертого года, то ясно видно, что на юге наши войска продвинулись далеко вперед. К середине апреля линия фронта уже была западнее Одессы, Тарнополя, Луцка, Мозыря. Бои шли на Западной Украине, на Черном море, в Румынии.

Но от Москвы немцы даже в апреле стояли сравнительно близко, примерно километрах в пятистах. Не знаю, что уж писали военные историки, но немецкая ночная авиация продолжала налеты на Московскую область. Днем не рисковали, а ночью без конца объявлялась тревога, включались мощные прожекторы, и мы вели огонь по немецким самолетам. Здесь мы стояли примерно до конца июня, то есть месяца три с половиной.

Я был в расчете 37-миллиметровой автоматической пушки. Пушка хорошая, ничего не скажу До шести километров вверх посылали снаряды. Хоть и небольшие, но брали количеством. Когда начинал бить дивизион, все небо покрывалось вспышками разрывов. Мелкие осколки вниз градом сыпались. Подбили мы кого или нет, не знаю. Стреляли сразу и четыре, и двенадцать пушек, и целый полк. Снарядов не жалели – Москва за нами! Гордо думали, что сквозь такую огненную завесу ни один фашист к столице не пробьется.

Мало зная о войне, мы считали, что это и есть настоящий фронт. Раза два нас бомбили. Если наш дивизион Бог миловал, то в соседнем разнесло вдребезги одну пушку, погибло пять или шесть человек. Но немцы бомбы на нас не тратили, старались донести их до Москвы. Мы считали себя уже бывалыми солдатами, прижились в землянках, привыкли к ночным тревогам. Но в двадцатых числах июня нас перебросили в распоряжение 3-го Белорусского фронта под командованием генерал-полковника Черняховского И. Д.

Мы попали под Витебск. Позже я прочитал, что мы действовали в составе Северной группы войск, на которую возлагался прорыв немецкой обороны на 20-километровом участке к юго-востоку от Витебска. Меня перевели заряжающим расчета 45-миллиметровой противотанковой пушки. Не сказать, что я слишком обрадовался переводу. «Истребители танков» – так гордо именовались артиллеристы противотанковых батарей. Но не зря говорили про них: «Ствол длинный, а жизнь короткая».

В этом я быстро убедился. У нас были новые «сорокапятки» с удлиненным стволом и улучшенным прицелом. Наш дивизион поддерживал пехотный полк. Пехота шла в наступление, а следом, буквально на хвосте, следовали мы. Если расстояние побольше, орудия и передки перевозились полуторками, но часто перекатывали пушки вручную. Наступление было мощное. Двигалось много танков, непрерывные удары наносила гаубичная артиллерия. Но гаубицы вели огонь с закрытых позиций, а мы находились на линии пехоты.

Залег батальон под пулеметным огнем, открываем огонь по дзотам, пулеметным гнездам. Пушка для меня была новая, но я к ней быстро привык. На 400–500 метров била точно. Хороший наводчик со второго-третьего снаряда пулемет накрывал. Молодцы, да? Только эти пятьсот метров простреливались немецкими пулеметами насквозь. Разворачиваем пушку, по щиту уже пули щелкают. Кто-то отползает раненый, кого-то наповал срезали.

Разобьем дзот. Вернее, не разобьем, а загоним после десятка выстрелов снаряд в амбразуру. Пехота поднимается, а на нас сыплются мины. Чего-чего, а минометов у немцев хватало. Спасение от них было единственное – ложись в воронку или щель (если успели выкопать) и лежи. Лежишь, голову ладонями прикрыв, и думаешь: «Сейчас точно в тебя шарахнет!» Метаться и бегать во время обстрела было смертельно опасно. Сам видел, как парнишка-казашонок заметался. От одной, другой мины увернулся, третья под ногами взорвалась. Голова, руки целые, а ниже пояса лучше не смотреть – месиво.

Мы своих погибших редко когда успевали хоронить. Это в кино показывают, как товарищи пилотки или каски снимают и скорбно над могилой стоят. Нам от пушек запрещали отлучаться. Всегда наготове. Дали команду – вперед! Покатили орудия дальше или на другой фланг. Назад не оглядывайся. Твое дело – цель подавить. Темп наступления был жесткий, двигаться, не останавливаясь. Хорошо, помогали танки, с ними всегда веселее. Промчатся мимо, командир шлемом махнет из люка: «Не пыли, пехота!» Через полчаса глядим, горят некоторые танки или подбитые стоят. Остальные вперед прорвались.

Чаще всего действовали в составе батареи: четыре пушки и, конечно, пехота. Впервые увидел бронеколпаки. С одним пришлось повозиться. Наше третье орудие приказали подкатить поближе. Пока катили, двоих ребят ранили. Встали метров за четыреста. Торчал из земли колпак, как закругленная бочка, а из него пулемет бьет. Когда нас увидели, заслонку прикрыли, но пулемет стрелять продолжал.

У немцев станковые МГ-42, часто с оптическими прицелами были. Били точно. Мы тоже стрелять умели. Но колпак был закругленный, наши снаряды рикошетом уходили. Комбат приказал ближе пушку подкатить. Наводчика прямо в пилотку ударило, из затылка серые комки брызнули. Меня чуть не вырвало. Все рядом происходило. Осталось нас в расчете трое. Командир орудия мне приказал к пехотинцам ползти.

– Пусть стреляют непрерывно. Надо оглушить гадов, они же к прицелу сесть не дают.

Пополз, передал младшему лейтенанту. Тот обругал меня, но приказ дал. Усилили огонь из пулеметов и винтовок. Назад приполз. Пули по щиту все так же щелкают, земля с травой кусками взлетает. Сержант, командир расчета, вздохнул:

– Давайте стрелять. Иначе нас прибьют. Снарядов оставалось штук тридцать. Почти все в этот колпак послали. Вмяли заслонку. Амбразура – вдвое меньше форточки, а пулемет продолжает стрелять. Дисциплинированные, сволочи! Все же какой-то по счету снаряд закатили внутрь. Тяжелый колпак даже не дернулся, только дым из амбразуры пошел. Позже мы глянули на него. Весь во вмятинах и бороздах, заднюю дверь вышибло. Внутри – месиво, ядовитый дым от сгоревшего пороха, тряпки тлеют. Кто-то из пехотинцев заглянул, понял, что трофеев там не найдешь. Вынул гранату и внутрь забросил:

– На всякий случай! – и нам подмигнул.

Хотя мы считались противотанковым дивизионом, с танками пришлось столкнуться один раз. У нас расчет наполовину обновился. Наводчик хоть и молодой, но опытный. Выкопали ровики для орудий, ждали контратаки. Наше продвижение последние дни замедлилось, ждали подкрепления. Появились немецкие танки. Местность лесистая, мы их вначале услышали, а потом и сами панцеры появились. Шесть штук. Нам приказали открывать огонь строго по команде. Ударили мы с расстояния трехсот метров. Наверное, это были Т-3 и Т-4. Но не «Тигры». Те бы нас смяли. Однако «Тигров» у немцев, к счастью, не так много имелось.