Насельники с Вороньей реки (сборник)

Здесь наш разговор мне живо напомнил беседу между сельским кюре, образованным иезуитом Арамисом и Д'Артаньяном о фразе Utraque manus in benedicendo clericis inferioribus necessaria est, и я свернул беседу, унося с собой адрес организации, «шакалящей у посольств».

Москва. «Шакалящие у посольств»

Надо сказать, что узнал я о человеке, зачем-то застреленном у устья Имлювеема, не так много. Но и не так мало. Вообще, краткий очерк его характера, сделанный околонаучными жуликами, вызывал у меня скорее симпатию, чем отторжение. И уж во всяком случае мне был любопытен тот факт, что «гражданская позиция» Алексея Протасова, судя по всему, радикально отличалась от устава ФГУ «Институт глобальной экологии и управления дикой природой».

Но, судя по всему, она отличалась и от позиции «Союза за Живую Планету Земля» (вот так – все слова с большой буквы). Ехал я туда не столько даже выяснить недостающие подробности об Алексее Протасове и его миссии на север и восток России, в результате которой он и сгинул, сколько склеить какую-нибудь девчонку посимпатичнее, которых в оных общественных организациях на третьестепенных ролях всегда было пруд пруди.

Нынешнее московское население, обращающееся в метро, как кровь по сосудам гигантского организма, довольно сильно отличалось от москвичей конца восьмидесятых – начала девяностых, когда я по случаю брака с москвичкой лет пять жил в столице.

Несмотря на всеобщие рассуждения о засилье азиатов и кавказцев, их, по сравнению с восьмидесятыми годами XX века, сильно поубавилось. На мой неискушённый взгляд, по крайней мере. Эх, современные москвичи, не застали вы стайки узбеков и таджиков с ковровыми мешками, шныряющих по улице Горького и в промежутках от ГУМа до ЦУМа!

В метро обращало на себя обилие озабоченных женщин. Я бы даже сказал, замученных и отстранённых от жизни. Судя по всему, узкая глубокая морщинка между бровей – неотъемлемая черта московской женщины после двадцати пяти лет. А после тридцати пяти – минимум четыре.

Именно метро, с его скоростью и коловращением народа, с моей точки зрения, является воплощением духа Москвы. Мне кажется, большую часть московских дел можно делать в метро, в том числе любить, торговать и брать взятки. Центральные участки каких-нибудь ключевых станций – как общественные приёмные: в них толпятся десятки людей, старательно разглядывающих друг друга, пытающихся угадать, тот ли это имярек, обозначившийся в переписке, друг, коего не видели десятилетиями, или «передаст» бумаг из Сыктывкара, или… Да мало ли кто!

Мысли о хорошеньких девушках упёрлись в закрытую насмерть дверь с бронзовой табличкой «Союз за Живую Планету Земля». Дверь была добротная, металлическая, крашенная под дуб, и закрывала она проём в стене купеческого особняка в Замоскворечье. То есть с парадного крыльца там располагалась какая-то турфирма, но даже то, что общественная организация может претендовать на какие-то площади в таком здании, говорило недвусмысленно об одном. О деньгах.

Я игриво посмотрел в глазок видеонаблюдения, словно ожидая увидеть там чью-нибудь смазливую мордашку, и позвонил.

– Вам назначено? – спросил женский металлический голос. Что-то всё это не было похоже на общественную организацию.

– Я по поводу Протасова…

– Он у нас не работает.

– Да я хотел спросить, как его найти…

Мне уже совсем не хотелось идти знакомиться с тамошними девчонками.

– Подождите минутку.

Через десять секунд замок щёлкнул и тот же металлический голос произнёс:

– Вы один? Входите.

Дверь открылась сама (скорее всего, управлялась дистанционно, а через видеоглазок невидимый привратник проследил, чтобы я действительно оказался один), и я поднялся вверх по крутой лестнице, ведущей, как оказалось, на чердак, который теперь принято называть пентхаузом. У входа на чердак возле стойки сидела насупленная девица с резкими, сошедшимися над переносицей бровями, в застёгнутом наглухо пиджаке и без малейшего намёка на грудь.

– Паспорт, – буркнула она. Я думал, что она перепишет мои данные в какой-нибудь журнал, но она незатейливо сунула его под монитор компьютера.

– Получите на выходе.

Я не успел сделать несколько шагов по узкому коридору, как дорогу мне преградила ещё одна девица – немного отредактированный вариант первой. Тот же серый брючный костюм, серый металлический голос, серые глаза, лицо и волосы. Нет, с девчонками мне здесь явно не повезёт…

– Пройдите в комнату для переговоров, – она ткнула пальцем в сторону полуоткрытой двери.

– Что там? – спросил я заинтересованно.

– Ждите. Сейчас с вами поговорят. Не ходите по офису: вы мешаете сотрудникам.

Предельно понятно.

Комната для переговоров была маленькая, глухая и душная. Стены выкрашены серой краской – той самой, которую любят военные моряки и дешёвые офисы. Воздух в неё старательно нагонял кондиционер. Посредине комнаты стоял чёрный стол из полированного дерева, вдоль стены – чёрный обтянутый кожей диван и два кожаных массивных кресла по краям стола. Эдакий гибрид тюремной камеры и борделя.

Я сел на диван и достал записную книжку. Этому приёму меня когда-то научил один пожилой журналист: люди разговаривают с человеком, который вертит в руках тетрадку и ручку, совсем иначе, чем с человеком без тетрадки и ручки.

Но местных обитателей тетрадкой и ручкой явно было не пронять.

Дверь открылась, и вошли двое – невысокая худая светловолосая голубоглазая женщина, похожая на птицу, и низенький мужичок – точь-в-точь клон Ленина. Лысый, с венчиком коротко подстриженных волос и бородкой, как у Ильича.

– Скажите Протасову, что он мне ФэМэНэЭс-проект сорвал! – с места в карьер начал мелкий мужичок. Я ждал продолжения, но мужичок неожиданно вышел из комнаты, с размаха захлопнув дверь.

Женщина (я предположил, что ей не меньше пятидесяти – нетипичный возраст для постсоветских общественных организаций) положила на стол коробочку диктофона:

– Не возражаете?

Я пожал плечами.

– Итак, скажите нам: почему вы обратились к нам в поисках Алексея Протасова? – спросила дама всё тем же скрипучим голосом, и я подумал, что их небось специально учат так разговаривать.

А ещё я подумал, что если в институте я выслушивал преимущественно монолог, то сейчас мне предстоит выдержать допрос. И к допросу я вроде бы не готовился.

– Я представляю туристическую компанию… – я назвал одну из фирм, с которой сотрудничал года два назад. Сегодня она переживала временные трудности, и я даже не был уверен, что в офисе остались включённые телефоны. – Алексей Протасов в прошлом году на Чукотке доставил нам некоторые проблемы. Я обратился к организации, которую он, по его словам, представлял. Там сказали, что знать о нём ничего не знают, и отфутболили к вам. Вот и всё.