Наш бронепоезд. Даешь Варшаву!

Профессиональная болезнь у вас, Екатерина Георгиевна. Проблема в том, что «калька» очень быстро перестает быть «калькой». Когда ты в ней, она кажется единственно истинным миром. Разумом понимаешь, что все твое осталось где-то там – за изломом пространственно-временного парадокса. Здесь чужое. Иллюзия. Пусть и готовая тебя с легкостью убить и навечно оставить прахом в этой земле, но иллюзия. И уходить отсюда не хочется. Люди здесь живые, солнце горячее. Котяра вон какой убедительный – по обрыву с ленцою тащится, этакая морда бандитская. Прикормить такой экземпляр – никакого бультерьера не нужно.

А каждый Прыжок, что ни говори, маленькая смерть, причем к оргазму никакого отношения не имеющая.

Нужно идти.

На берегу никого не было, только дед сидел с удочкой у старых свай, – Катя скинула одежду, сунула под тряпки «маузер» и скользнула в воду. Здесь лучше плыть сразу – камни острые. Девушка отплыла от берега – сзади возвышался высокий обрыв, залитый лучами полуденного солнца, правее виднелись кресты мужского монастыря. Искушаете братию, барышня. Впрочем, вряд ли у монахов имеются в изобилии оптические приборы. Вот где Герман мог бы выгодно свой ненаглядный «цейс» пристроить.

Гимнастерка с трудом налезла на влажное тело. Катя неторопливо прошлась вдоль берега – возвращаться на пустую дачу не хотелось. Ракушки приятно покалывали уставшие от сапог пятки. Ничего, в Москве растоптанные кроссовки ждут. А при желании и невесомые босоножки обуть можно.

– Клюет, дедуля?

– Ни, на глубину бычок пишов, – дед махнул коричневой рукой куда-то в сторону Турции. – Бычок вин разве теплу воду любит? Та боже сохрани, ни в жизнь, – дед подслеповато прищурился. – С батареи, товарищ барышня, будете?

– Нет. Батарея еще третьего дня снялась. На Западный фронт двинули. А я с банно-прачечного отряда. Дрянь всякую стираем. Бойцы вошебойного фронта, короче.

– А, насерьезе? Пистоль вам на вшей выдают?

– Зоркий ты, дед, как тот апач. Тебе бы в ЧК служить.

– Приглашали. Отказался – пайки маленькие да беготни много. Мое дело – бандитизм среди бычка пресекать. И то сказать, бычок порядок знае. А вот по иным «чека» точно рыдае. Наш базарчик, к примеру, взять. Лично товарищу Калиниченко письмо накарябаю, хде то видано – рачка по трешке за стакан торговать?

– На креветку ловишь?

– Та на нее. В жару на мидию лучше берет, та хде ту мидию взять? Младший внук, андроново семя, и тот в город убег. Брешут, що сегодня аэропланы точно налетят. Вот по кумполу дурному бомбой зловит, буде знать, байстрюк.

– Не словит. Без бомб англичане обойдутся. Там, на переговорах, друг друга в смерть заболтать решили.

– И то дело, – одобрил дед. – Языком много народу враз не засечешь. Значит, война к концу идэ?

– Война – дело такое: одна к концу – сразу другую начинают придумывать.

– Ну а антракт-то предусмотрен или как? Значит, поживем ще…

По крутой тропинке обрыва опасными лихими скачками слетел Пашка.

– От удалой хлопец. Чистый тритонец. С цирка-шапито. И що башку себе не скрутит? – с осуждением заметил дед.

– Не свернет – он тренированный. Ну, пойду я, дедушка, видно, бельишко грязное подвезли.

– Счастливо постираться, товарищ барышня. Завтра приходи, мне нынче с русалками редко беседовать случается.

Пашка отряхивал слетевшую при последнем рекордном прыжке фуражку.

– Ты чего скачешь, товарищ Павел? Распугал всех. Бычок вон вовсе на глубину ушел.

– Так это… Подумали, может, ушли вы. В смысле, насовсем…

Витка энергично накрывала стол. Розовое сало, свежий хлеб, кровяная колбаска, брынза, янтарные сливы. Герман мыл огромные помидоры. Прот сидел на шатком табурете, с подозрением рассматривал на просвет новые суконные брюки.

– Если что, в поясе можем подогнать, – сказала Катя.

– Не поспеем, Катерина Еорьевна, – Вита полосовала штыком шматок сала. – Вечером уходимо. До темноты потребно ще до Пересыпи добраться. Баркасом забэруть. Дальше итальянец подберет – «Ромул» называется. Клялись – справнэ судно. Можэ, не потонет.

– Ну, вас так просто не утопишь, – сказала Катя. – Не волнуйтесь, Черное море не такое уж большое. Доберетесь. Насчет груза договорились?

– Ковырять не будут. Мы же вроде честных контрабандистов – ще груз будет окромя нашего «шрифта».

– Вы все-таки поосторожнее.

– Я присмотрю, Екатерина Георгиевна, – Прот раздраженно отложил брюки. – Они же дурные, как дети.

– Вот Гиппократ многомудрый нашелся, – пробурчал Герман, доставая бутылку шампанского.

– Ого, да вы в аристократизм ударились, – усмехнулась Катя.

– У граждан бандитов все что угодно имеется, – сказал Прот. – Вот только белого калифорнийского вина не нашлось.

Катя покачала головой:

– Запомнил? Ох, свернут тебе шею за излишнюю осведомленность.

– Нет, сегодня я в последний раз такой болтливый.

Шампанское понравилось только Пашке:

– У нас в Ейске ситро почти такое же делают.

– Угу, похоже, и то ситро, и это шампанское прямо из моря и черпали. Возможно, даже и из твоего Азовского, – согласился Герман.

– Просто шампань плохо с салом и помидорчиками сочетается, – улыбнулась Катя. – Вот попробуете с устрицами и трюфелями – ахнете. В Париже угощать умеют.

– Никакого Парижа, – решительно заявила Вита. – Ноги нашей там не будэ!

– Что так?

– Так там же война будет, щоб ей утопнуть, – девушка покосилась на Прота. – Так ведь, а?

– Имеется такая вероятность, – солидно кивнул мальчик.

– Предусмотрительно, – Катя покачала головой. – Ну, до тамошней войны еще лет двадцать. Хм, это ориентировочно.

– Один фиг, – твердо сказала Витка. – Нам нужно подаль. В Канаду, так? – теперь она смотрела на отставного прапорщика. – Я вчиться хочу. И Протке вчиться не помешае. Вы сами, Катерина Еорьевна, говорили, що там, в Канаде, спокийно.

– Валяйте. Вариант неглупый. Втроем рванете?

– Я маленький. Меня бросать никак нельзя, – скорбно заметил Прот.

– Вот ты жулик, – засмеялась Витка. – Вы на него не смотрите, Катерина Еорьевна, то он нас на ту Канаду направив. Говорит, там спокойно, лесов богато, птицы, звери, университеты. Вам там тэж нравится. Вы приезжайте, ну, потом… И Павлушка приедет. Мы напишемо, когда устроимся. Та вы, Катерина Еорьевна, наверное, нас и так найдете.