Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?

— Если Вернер согласится встретиться, где назначать ему свидание? — спросила Лиза.

— Где-нибудь поблизости отсюда. Ну, скажем, на той же станции Потсдам. Погуляйте немного и, если ты убедишься, что слежки нет, приходите сюда. Сейчас рано темнеет, и вряд ли в сумерках вас кто-то узнает.

— Скажи, ты абсолютно в нем уверен? Представляешь, что будет, если мы ошибемся в нем? — беспокоилась Лиза.

— Абсолютно уверенным быть ни в ком нельзя! Но Вернер уже помогал нам во Франции, предварительно его уже изучали, так что думаю, все будет в порядке.

— А если все это игра? Продуманная во всех деталях игра?

— Лиза, дорогая, мы ведь не одни с тобой работаем. Еще до нашего приезда легальная резидентура получила указание его проверить. Не волнуйся.

Вернер оказался дома; судя по тону его голоса, обрадовался звонку и без колебаний согласился встретиться. Полчаса спустя, Лиза, еще издали узнав его высокую, худую фигуру и убедившись, что вокруг все спокойно, вышла из тени, взяла его под руку и повела в парк.

— Пройдемте тут недалеко. Муж ждет вас! — сказала она.

Василий и Вернер встретились сердечно и долго крепко жали друг другу руки.

Усадив гостя на диван, хозяин придвинул столик и наполнил стаканы шотландским виски.

— После такого холода не мешает немного согреться, — сказал он, — да и за встречу стоит выпить!

Лиза ушла на кухню готовить ужин.

— Рассказывайте, дружище, что нового у вас, как живете, как устроились? — спросил Василий, присаживаясь на диван рядом с Вернером.

— Рассказать нужно о многом, не знаю даже, с чего начать… — начал Вернер. — Прежде всего, я очень рад вашему приезду. Живу я неплохо, работаю теперь в министерстве иностранных дел, занимаю скромную должность референта. Но через меня проходит очень много документов.

— Как вы нашли Германию?

— Что вам сказать?.. Даже не верится, что это моя родина: настолько все изменилось, в особенности — люди. Они боятся друг другу сказать лишнее слово, живут в постоянном страхе.

— Неужели все смирились с существующим строем и никто не делает попытки бороться?

— Бороться?!.. Трудно, очень трудно. — Вернер опустил голову и некоторое время молчал, потом взглянул на Зарубина. — Конечно, честные люди, ведущие посильную борьбу, есть, но все это капля в море…

— Но ведь реки начинаются с маленьких ручейков…

— Но случается, что ручейки высыхают, не сумев влиться в большой поток!

— Бывает и так, — согласился Зарубин. — Ну а ваша лично позиция какая? Такая же, как была в Париже?

— Я своим принципам никогда не изменял и не изменю!

— Могу ли я это понимать так, что вы согласны оказывать нам посильную помощь, как это имело место во Франции?

— Да, я согласен! Более того, — Вернер, взволнованно заторопился, — могу сказать, что я не один, мы организовали кружок — все верные, порядочные люди. Делаем мало, но это все, что мы можем пока… Нам нужна помощь! — закончил он, понизив голос.

— Давайте к этому вернемся позже, — сказал Зарубин. — Сейчас хочу поблагодарить вас за вашу верность слову, согласие мне помогать и сразу излагаю свою просьбу. Я приехал сюда как американец, представляю в Германии кинокомпанию «Парамаунт». Я намерен открыть в Берлине контору и мне потребуются сотрудники. Не можете ли вы порекомендовать мне квалифицированных специалистов: юристконсульта, бухгалтера, секретаря, знающего английский и французский, а для работы в особняке, который я уже арендовал — сторожа-садовника и служанку? Поймите меня правильно: нужны не борцы-антифашисты, а просто порядочные люди, не связанные с гестапо, — вот и все!

— Думаю, что подыскать таких людей я смогу. Должны ли они знать, что мы с вами знакомы?

— Ни в коем случае! Если подберете человека, ссылайтесь на слухи: американскому дельцу нужны, мол, работники.

— А как вы узнаете, что человек пришел от меня? — спросил Вернер.

— Хотя бы потому, что никто еще не знает, что мне нужны работники, — следовательно, никто ко мне и не обратится, — объяснил Василий.

— Я уже сейчас могу назвать вам одного юриста. Фамилия — Глауберг, Альберт Глауберг. Если вы не возражаете, он придет к вам скажем, часов в семь вечера.

— По вашему, ему можно доверять?

— Как вам сказать… До определенных пределов, но не больше…

— Понятно! Скажите ему — пусть приходит.

Лиза пригласила всех к столу, но Вернер 'отказался, сказав, что после восьми он ничего не ест. Они стали прощаться.

— Скажите, а как в случае необходимости мы сможем связаться? — спросил Зарубин.

— Мадам Марианна, — Вернер знал Лизу, как Марианну Кочекову, — мадам Марианна всегда может позвонить мне домой. На случай если вдруг подслушивают, лучше всего говорить в интимном плане… Вполне естественно, если я назначу даме свидание… Кстати, у меня в городе есть квартира, где мы могли бы изредка встречаться.

— В этой квартире вы можете встречаться с мадам Кочековой, но не со мной. Если нас увидят, сразу возникнет подозрение: почему муж встречается с мужчиной, который ухаживает за его женой. Я думаю, лучше всего, если будут знать, что мы с вами знакомы еще по Парижу… Тогда при необходимости я могу звонить вам на квартиру. А следующую встречу давайте проведем в городе.

— Это, конечно, можно, но…

— Что вас смущает?

— Как только в гестапо станет известно, что мы знакомы, меня немедленно туда вызовут на допрос…

— Ну и что?

— И потребуют, чтобы я докладывал обо всем, что узнаю. Не забывайте, вы — американец, следовательно, подозрительны…

— В таком случае скажете, что я человек аполитичный и ничем, кроме денег, не интересуюсь.

— Не хотелось бы иметь с ними дело. Но если это необходимо…

И они распрощались.

Вскоре на фасаде четырехэтажного дома на оживленной улице в самом центре Берлина появилась новая вывеска «Кинокомпания «Парамаунт». Берлинское отделение». Контора была небольшая, занимала всего четыре комнаты. Одна — кабинет директора, большая комната для бухгалтера и делопроизводителя, и одна для юристконсульта.

Люди тоже подобрались как будто неплохие. Несколько флегматичный, но тем не менее, хорошо разбирающийся в запутанных статьях гражданского кодекса юрист Глауберг.

Ему Кочек поручил оформление в полицай-президиуме вида на жительство для супругов Кочековых.

Бухгалтер Шульце ранее работал в фирме, где хозяин был по национальности евреем, поэтому, несмотря на его большой опыт, власти отказали ему в доверии. Делопроизводитель Колвиц был тоже пожилым, седовласым человеком. Он владел несколькими иностранными языками и хорошо знал свое дело. И, наконец, Секретарша Лотта, молодая, голубоглазая девица, хорошо умеющая печатать на машинке и стенографировать.